печалью радость.
- Печаль моя светла... - сказал он тихо.
Потом оглянулся в последний раз, но не увидел ничего, что мог бы
запечатлеть в сердце как Незабываемое. Дорога, петлявшая среди невысоких
холмов, сами эти холмы, голубое небо, облака и солнце. Города остались
там, за холмами. Ему осталось лишь глубоко вдохнуть теплый вечерний
воздух, ничем не отличавшийся, но принадлежащий миру, который он покидал
только потому, что привык к другому.
- Ну, прощай, старина... - сказал он "роллсу". - И спасибо за все.
Передавай им там всем привет.
- Передам, - сказал "роллс". - Прощай, Гай...
Он даже не сделал попытку рассказать анекдот или отмочить непристойную
шуточку - понимал печальную серьезность момента.
Гай взял за руку Алену, и они вошли в туман. Видимость была метров на
пять, а дальше все заволакивали лениво трепетавшие сизые струи.
Заблудиться Гай не боялся - кирпичи были уложены вдоль пояса.
Туман глушил звук шагов. Время от времени Гай поглядывал на Алену,
Алена чуточку испуганно улыбалась ему, и у него замирало сердце - такая
она была красивая здесь, сейчас, в легком голубом платье.
Он не сразу услышал этот звук, посторонний - странный стук твердым о
твердое, - но, прислушавшись получше, убедился, что это ему не мерещится.
- Слышишь?
- Слышу... - тихо сказал Алена.
- Что это?
- Не знаю...
Он попробовал пустить в ход приобретенное здесь шестое чувство, видение
на расстоянии, - и не смог. Скорее всего, в Поясе оно уже не действовало.
Шевельнулась в сердце смутная тревога, предположения о таинственной
страже, охраняющей рубежи Ирреального Мира, - во многих сказках вдоль
границ зачарованных стран бродят драконы, или великаны, или колдуны. В
сказках это самое обычное дело.
Гай сунул руку под рубашку и до боли сжал распятие Сатаны, но
таинственный стук не исчез. Казалось, он рыщет, мечась вправо-влево,
словно кто-то ищет их и никак не может найти.
- Стой... - прошептал Гай Алене и остановился. Замер, слушая стук
собственного сердца и с трудом подавляя неудержимое желание кинуться
прочь, бежать, покуда хватит сил, - нечто похожее он испытывал в детстве,
когда осенью туман затопил улочку одноэтажных деревянных домов, по которой
он спешил ранним утром в школу, и до боли хотелось знать, что не один, и
радовался случайному прохожему...
Они стояли и молчали, взявшись за руки, а стук приближался, и что-то
шепнуло Гаю: его желание перехитрить таинственного преследователя,
замерев, - та же наивная детская игра, будто на свете наступил мрак, если
ты закрыл глаза. Господи, какими же солипсистами мы были в детстве,
сейчас-то мы знаем, что мир не рос вместе с нами, что многие встречи не
зависят от нашего желания, и таких встреч, увы, большинство...
Из тумана выплыли три странных силуэта, превратившиеся в трех всадников
на вороных конях, всадников в длинных серых плащах и тусклых медных
шлемах.
Всадники остановились в трех шагах. Средний, с длинной седой бородой,
молча смотрел на Гая.
- Что вам нужно? - не вытерпел Гай.
- Стража Круга, - бесстрастно сказал старик. - Можешь посмотреть на нее
в последний раз. Только недолго. Лучше для тебя самого, если это
произойдет быстро.
Гай обернулся к Алене, протянул руки, но не успел.
Алена таяла в воздухе, сначала она сделалась бесплотной, как ветер, и
руки Гая сомкнулись в пустоте, потом она стала таять, таять, таять,
исчезать, только на короткий промельк времени задержалось ее лицо и
тоскливый взгляд.
Вскрикнув от ярости и боли. Гай рванулся к всадникам, но наткнулся на
невидимую стену.
- Но почему? - крикнул он туману, ветру, тоске.
- Ты же помнишь сказки, - сказал старик. - Тех, кто покидал зеленые
острова вечной молодости, всегда заставляли на берегу отряхнуть даже пыль
с ног... Это ложь, будто Орфей потерял Эвридику оттого, что он оглянулся
назад у выхода из ада. Просто-напросто прошлое всегда остается за спиной,
и то, что принадлежит прошлому, как бы ни было тебе дорого, невозможно
унести... или увести с собой. Как невозможно и вернуться назад... Мир
уходящему...
Они повернули коней, хлестнули их и галопом скрылись в тумане, вернее,
растворились в нем, потому что стук копыт тут же утих.
Гай побрел вперед. Он и не пробовал вернуться назад, знал, что нечего и
пытаться, что та же невидимая стена была за его спиной и двигалась следом
за ним, примерившись к его шагу.
Времени не существовало. Казалось, он бредет сквозь туман тысячу лет,
миллион лет, и еще миллион лет пути впереди. Казалось, теперь он не сможет
никого любить - ни женщину, ни землю, ни небо. Он был слишком измучен,
чтобы ощущать боль.
Чайки кружились над головой, и в уши лез назойливый скрипучий крик:
- Три кварка для сэра Марка, три кварка, три кварка... Три кварка по
сэру Марку, три кварка, три кварка...
Туман стал бледнее, и Гай побежал, стремясь уйти от чаек. В небе
раздался гул, и, как умирающий еще находит силы приподняться, Гай уловил в
себе последний затухающий всплеск шестого чувства, и оно на несколько
секунд послужило ему, помогло увидеть над Кругом реактивный
бомбардировщик, от которого отделился и, кувыркаясь, падал вниз черный
предмет.
"Может быть, так даже лучше", - подумал он и остановился, ожидая
взрыва. От Реального Мира его отделяло пространство в два кирпича - на
один шаг. Может, так даже лучше...
На мгновение его ослепило немыслимой яркости светом, и весь мир одну
короткую секунду состоял из страшного грома, для которого нет и не будет
сравнений и аналогий.
Когда вернулись зрение и слух, Гай оказался невредим и не увидел следов
взрыва. Он стоял на заросшей зеленой травой равнине, в двух шагах от
намеченной полосатыми гербовыми столбами линии границы, за которой
протянулись вспаханная контрольно-следовая полоса, а за ней - шеренга
столбов иной полосатой расцветки с другими государственными гербами. В
голубом летнем небе безмятежно сияло солнце.
Он услышал, рев мощных моторов и повернул голову на шум. Страшная,
непонятная боль пронзила мозг, и последнее, что увидел Гай перед тем, как
рухнуть лицом вниз, - показавшиеся из-за холма бронетранспортеры и бегущие
к нему люди в мешковатых костюмах противорадиационной защиты и в голубых
касках.
12. АРЛЕКИН ПОД ДОЖДЕМ
- Если мне и случалось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть, так это о
том, что на вашем месте не смог оказаться я, - признался полковник Ромене.
Гай вежливо, вяло улыбнулся в ответ, не поднимая головы от подушки - не
от недостатка сил, просто не хотелось говорить и двигаться.
- Вас ведь наградили посмертно, - продолжал полковник, расхаживая по
комнате. - Вы помните, мы договаривались - будем ждать вас десять дней?
- Помню, - сказал Гай.
- А больше вы ничего не помните? - спросил полковник Ромене с
любопытством, которого он не мог и не хотел скрыть.
- Нет, - сказал Гай. - Под нами - удобное такое зеленое поле, идеальное
место для посадки, вертолет снизился... и все. Когда я открыл глаза, надо
мной стояли дозиметристы. Так что вам совершенно незачем завидовать мне,
полковник, я все забыл...
- Неужели все, что мы засняли в Круге, не помогло вам вспомнить?
- Нет, - сказал Гай и покосился на подвешенный к потолку над изголовьем
кровати экран. - Я часами смотрел эти фильмы, но хоть бы крохотный
обрывочек шевельнулся в памяти... - Он скомкал незажженную сигарету, и
полковник торопливо подал ему другую. - Хочется биться головой об стену -
ведь что-то я делал там эти пятнадцать дней, как-то жил, что-то ел, с
кем-то встречался...
- Вот именно, - сказал полковник Ромене. - Мы ведь, знаете ли,
исследовали вас скрупулезнее, чем лунный грунт, каждый квадратный
миллиметр кожи, и все такое прочее. Вы там ели. И пили. И целовались - в
складках кожи губ остались следы вещества, идентифицированного с губной
помадой. Да, вы там жили, я уверен, вполне сознательно... - Он замолчал,
глядя с надеждой. - Не вспомните?
- Нет, - сказал Гай. - Какое-то странное ощущение - я не знаю, что
лучше, вспомнить или не вспоминать... Понимаете?
- Кажется, да... Вы не сердитесь, что я вас впутал в это дело?
- Ну что вы, - сказал Гай. - С моей головы ведь ни один волос не упал,
да наградили вот... Дома все удохнут. Полковник, мне смертельно надоело
здесь. Я хочу домой. Только не нужно ваших спецрейсов, хорошо?
- Ну что ж, ничего не поделаешь, - сказал полковник Ромене. - Я свяжусь
с вашим посольством. Мне почему-то кажется, что репортеров вы не хотите
видеть, верно?
- Увольте, - сказал Гай. - Даже если бы пришла блажь встретиться с
репортерами, что я могу им сказать? Они и так, наверное, разделали меня на
все лады?
- Ого! Я собрал вам на память килограммов двадцать газет. От эсперанто
до суахили...
- Спасибо, полковник.
- Не за что. Мне все время кажется, что я виноват перед вами...
Он смущенно улыбнулся, поклонился и вышел, бесшумно притворив за собой
белую дверь палаты. Через несколько минут молоденькая медсестра в голубом
халате привезла тележку с одеждой Гая.
- Сестричка госпитальная, любовь моя печальная... - тихо пропел он под
нос. Постарался вспомнить, где и когда к нему привязалась эта песенка, но
не смог.
Одевался автоматически, медленно. Удивился странному незнакомому значку
на лацкане пиджака - черный факел с алым трилистником пламени, - пожал
плечами и решил, что это подарок полковника Роменса, поднял пиджак за
рукав. Что-то прошелестело и звонко упало на пол. Гай наклонился, протянул
руку. Медленно, очень медленно выпрямился.
На его ладони лежал черный крест, а на кресте был распят искусно
вырезанный из камня кофейного цвета Сатана с глазами из зеленого
самоцвета. Золотая чеканная цепочка была прикреплена к кресту.
Гай стиснул кулак. Он не чувствовал боли, потому что там, за невесомым
радужным занавесом беспамятства, были пляшущие огоньки черных свечей и
ажурная золотистая музыка на балу в особняке Серого Графа. И гитарный
перебор Мертвого Подпоручика. И мертвенно-белый свет ламп в кафе "У
сорванных петлиц". Пышные парики Высокого Трибунала. Усталое морщинистое
лицо упыря-философа Саввы Иваныча. Барон Суббота, Злой дух гаитянских
поверий. И Алена, Алена - усталое и счастливое лицо на белой подушке,
карие, серые, синие, зеленые глаза, зыбкие, как миражи, еженощно
изменчивые улочки Ирреального Мира, светлые волосы, растрепанные
ворвавшимся в окно "роллс-ройса" ветром... Алена.
Наверное, он кричал, потому что дверь вдруг распахнулась, показалось
испуганное личико юной сиделки. Она неплохо знала русский, но сейчас,
растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.
- Вам стало плохо? - опомнившись, переспросила она по-русски с милым
забавным акцентом.
- Нет, ничего, - сказал Гай. - Позовите полковника Роменса, он, должно
быть, не успел еще уйти из клиники... Нет, не нужно. Я увижусь с ним
потом, - поспешно добавил он, зная, что ничего не скажет полковнику и
ничего не скажет никому.
В аэропорт его отвез какой-то хрен из посольства. Никаких вопросов он
не задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал в два часа
дня. Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с красным флажком
на крыле, и равнодушно смотрел на чужую суету вокруг: блестящие
автомобили, чуточку опереточные полицейские, с небрежной лихостью
регулировавшие движение, девушки на ярких мотороллерах, мельтешение
реклам. Он прежде не бывал в этой стране и в другое время с удовольствием
прошелся бы по улицам, но сейчас меж ним и внешним миром невидимой стеной
стояли сизый волокнистый туман, скрипучие крики чаек, исчезающий взгляд
Алены и жестокие, прекрасные превращения Ирреального Мира.
Моросил дождь. Когда они вышли из машины, Гай увидел у входа в здание
аэропорта печального арлекина в красно-синем трико. Что то оборвалось
внутри, он готов был поверить, что Ирреальный Мир послал ему последнюю
весточку, но дипломат, мельком глянув на стоявший рядом с арлекином
плакат, пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай и сам
видел, что штопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а сам арлекин,
несмотря на румяна и пудру, худ и стар.
В ожидании самолета Гай сидел в баре, равнодушно пил кофе и
просматривал газеты. Пентагон провел новые испытания лазерного оружия,
советский фильм "Осенний марафон" получил очередной приз на международном
фестивале, на ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В США
был Рейган, стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре были партизаны. И
так далее в том же духе. Каждая строчка, каждая фраза убеждали, что он
вернулся в восьмидесятые годы двадцатого века.
И вряд ли будущее таит особые сюрпризы. Договоры, авторские листы,
гонорары, споры о сути фантастики, водка, умненькие и блядистые
окололитературные девицы, смятые простыни, рассвет за окном после
бессонной ночи и скука, скука, скука, вызванная одиночеством, вызванным
скукой. Заколдованный круг.
За стеклянным окном от пола до потолка ездили яркие автобусы, свистели
турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету, когда-то не на шутку
волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошо это, что память о
Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Не был уверен,
что ему необходимо знать ответ, потому что новый ответ на деле означал
неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос, который
Гай изо всех сил старался забыть.
Давно объявили посадку на его рейс - он пропустил это мимо ушей. Не
слышал, как динамики в десятый раз повторяли его фамилию, прося
поторопиться. До тех пор, прока к нему не подбежала узнавшая его по
фотографиям стюардесса, Гай сидел над чашкой остывшего кофе и мертвым
невидящим взглядом смотрел на летное поле - ничем не примечательный на
вид, успевший уже изгладиться из памяти читающей публики герой отшумевшей
сенсации, смертельно уставший от нестерпимой боли в сердце человек за
столиком заурядного бара в чужой ему европейской стране...
1981
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг