Александр БУШКОВ.
СТЕРВЯТНИК.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Территория любви и криминала
Профессионально мрачный гаишник - сущее олицетворение мировой скорби и
патологического неверия в добродетель рода человеческого - прохаживался в
сгущавшихся сумерках вокруг машины с таким видом, словно не сомневался,
что она, во-первых, краденая; во-вторых, испускает превышающее все
мыслимые нормы радиоактивное излучение; а в-третьих, именно на ней и
скрылись антиобщественные элементы, ограбившие третьего дня сберкассу на
Кутеванова. Родион философски стоял на прежнем месте, наученный
многолетним опытом с поправкой на нынешние рыночные отношения. Ныть было
бы унизительно, а качать права - бесполезно.
В конце концов сержант с тяжким вздохом, будто сообщая о предстоящем
Апокалипсисе, молвил:
- Покрышки у тебя, братан, ну совершенно лысые...
- А откуда у бедного инженера денежки на новые? - вздохнул Родион
старательно, чтобы сразу обозначить рамки притязаний на его кошелек.
- Оно, конечно... - согласился сержант. А дальше пошло по накатанной, вся
операция отняла с полминуты, и Родион, повторяя про себя в уме слова,
которые прежде писали исключительно на заборах, а теперь без точек
помещают в самых солидных изданиях, уселся за руль.
- Сколько содрал, козел? - поинтересовался юный пассажир, он же кавалер
еще более сопливой блондиночки в сиреневой куртке, из-под которой не
виднелось и намека на юбку.
- Полтинник, - сказал Родион, трогая машину.
- Каз-зел... - и юнец, уже изрядно поддавший, принялся нудно и многословно
рассказывать то ли своей Джульетте, то ли Родиону, как они с ребятами
намедни подловили на темной окраине одного такого мусора и прыгали на нем,
пока не надоело, а потом кинули его, падлу позорную, в незакрытый колодец
теплотрассы, где он, надо полагать, благополучно и помер. Голову можно
прозакладывать против рублевой монетки, что все это была чистейшая брехня.
А может, и нет, чистейшая правда. Нынче никогда неизвестно. Не далее как
вчера, когда Родион ехал по бесконечному, как Галактика, проспекту имени
газеты "Шантарский рабочий" и дисциплинированно притормозил на красный,
перед самым капотом пронесся взмыленный сопляк, лет этак двенадцати, а за
ним наперерез движению промчался сверстник, на ходу запихивая патроны в
барабан нагана. И наган, и патроны, насколько Родион мог судить по
армейскому опыту, были боевыми. Так что черт их поймет, нынешних
тинейджеров...
- Куда теперь? - спросил он, не оборачиваясь. За его спиной отрок,
прикрякивая, сковыривал пластмассовую пробку с бутылки портвейна, а его
подружка распечатывала шоколадку. "Уже вторая бутылка, - подумал Родион, -
ведь окосеют, голубочки, вытаскивать придется волоком..."
- Куда теперь едем? - повторил он громче. За спиной булькало. Потом отрок
чуть заплетающимся языком спросил у подружки:
- А может, к Нинке?
- Прокол, - ответила она, не раздумывая. - У нее роды вернулись, утром
говорила...
- Нет, ну где ж нам тогда трахнуться? - печально возопил ее кавалер. - Мы
сегодня чего, так и разбежимся?
- Ты мужик, ты и думай, - философски заявила подруга.
- Думай... Э, шеф, давай на Карлы-Марлы, знаешь, где книжный магазин...
- Уж сколько ездим... - заметил Родион, сворачивая на Карла Маркса. Они
были в самом начале длиннющей улицы, нареченной имечком бородатого
основоположника, по слухам, все еще живущего в сердцах мирового
пролетариата, а книжный магазин находился в самом конце. Любопытно, что
пьяный отрок использовал как ориентир и привязку именно книжный магазин, -
запало же в память...
- Не скули, шеф, держи... - в пластмассовую коробочку возле рычага передач
упала еще одна смятая полусотенная. - Ты давай крути бублик, а мое дело -
тебя заряжать... Юлька, поди-ка поближе...
Довольно долго за спиной у Родиона продолжалась энергичная возня,
перемежавшаяся звучным чмоканьем, шумными глотками из бутылки и
повизгиваньями - приличия ради, надо полагать. Он уверенно вел машину, не
глядя в зеркальце заднего вида и не особенно сокрушаясь душой об упадке
нынешних нравов, - частный извоз, пусть даже эпизодический, очень быстро
прививает стоически-философский взгляд на жизнь и приучает ничему не
удивляться. По сравнению с иными эпизодами извозчичьего бытия смачно
обжимавшаяся юная парочка казалась чуть ли не ангелочками... Да и не
полагалось ему выражать свое отношение к происходящему, благо в коробочке
лежали уже три смятые полусотенные - унизительно для интеллигента и
инженера, а ничего не поделаешь. Интересно, откуда у паршивца столько
денег? А откуда угодно...
Брезгливость давно притупилась, хотя интеллигентская душа по старой памяти
беззвучно бунтовала. Некая заноза прочно сидела в подсознании, и он боялся
признаться самому себе, что она называется весьма незатейливо. Зависть.
Эти, новые, пусть даже от горшка два вершка, чувствовали себя хозяевами
жизни - в этом-то все и дело, а вовсе не в деньгах, которых у них гораздо
больше, и всегда будет гораздо больше...
Свернув во двор у девятиэтажки с книжным магазином на первом этаже -
магазин ухитрился уцелеть в нынешние печальные времена, но половину зала,
как водится, отдал под ларек с китайским ширпотребом - он уже думал, что
отделался, наконец, от сопляков, избравших его машину территорией любви.
Рано радовался. кавалер, хоть и пьяный, проявил предусмотрительность:
- Юлька, сиди здесь, - распорядился он, выбираясь из машины с некоторым
трудом. - Пойду на разведку, а то если Катькина бабка тебя увидит... Ты
смотри, шеф, ее до меня не трахни... - и, пошатываясь, направился к
единственному подъезду.
- Веселый у тебя кавалер, - бросил Родион, выщелкивая из пачки сигарету.
- Не хуже, чем у других, - отрезала соплюшка. - Кинь табачку, дядя. И не
смотри ты на меня прокурорскими глазами... Что, в дочки гожусь? Вечно вы,
старики, этот шлягер поете...
- Годишься, пожалуй, - рассеянно сказал он. - Тебе сколько, шестнадцать?
- Будет.
- Значит, годишься.
- Ага, а сядь к тебе вечерком в одиночку, сразу на остров Кумышева
повезешь...
- Иди ты, - сказал он беззлобно. - У меня дочке тринадцать, почти такая
же...
- Значит, есть опыт, - усмехнулась соплюшка. - Уже по подъездам стенки
спиной вытирает, а?
- Вот это вряд ли.
Она длинно глотнула из горлышка и фьгркнула:
- Значит, будет. Надо жить, пока молодая, а то и вспомнить на старости лет
нечего будет...
- А старость когда наступает? - спросил он любопытства ради.
- Ну, лет в двадцать пять...
- Дура...
- Ага, все-таки клеишься? Намекаешь? Родион промолчал. Из подъезда
показался кавалер - насколько удалось рассмотреть в сумерках, удрученный и
злой.
- Туз-отказ, Юлька! - рявкнул он, плюхаясь на сиденье и громко
выругавшись. - Мало того, что бабка Дома, еще и шнурки в стакане...
- Нет, ну ты деловой, - Юлька с той же капризной интонацией, не меняя
тона, запустила ничуть не уступавшую по богатству красок и сложности
плетения матерную тираду. - Такой деловой, я прямо не могу... Так и будем
кататься? Время поджимает, из меня мать печенку вынет без наркоза, если
припрусь к полуночи...
- Так до полуночи еще - что до Китая раком... Поехали к Витальке?
- А если и там облом?
- Ну ладно, - самым решительным тоном сказал кавалер. - Раз пошла такая
пьянка... Шеф, долгострой на пристани знаешь? Вот и лети туда, как
крылатая ракета... - он опустил стекло и кинул наружу пустую бутылку.
Она звонко разлетелась на асфальте в крошево, и Родион побыстрее рванул
машину, пока кто-нибудь не появился. В ящичек тем временем упала еще одна
мятая полусотенная, а ломающийся басок, рисуясь, возгласил:
- Лети, как Бэтман, с ветерком! Музыку давай, нынче я гуляю, пра-азвенел
звонок...
Юлька хихикала, словно ее щекотали, возня прекратилась, они там стали
откупоривать очередную бутылку. Родион, успевший изучить нехитрые вкусы
клиентуры, сунул кассету в щель, и из динамиков рванулся
бодро-разболтанный голос Новикова:
- Шансоньетка - заведенная юла!
Шансоньетка... Не до углей, не дотла
Выгорает до окурочка, дурочка...
Он и сам любил Новикова, так что выкрутил громкость чуть ли не на
максимум, улица Маркса, как всегда в эту пору, уже была почти пустынной,
машина летела в крайнем левом ряду, за спиной шумно возились и целовались
взасос - и Родион с горечью осознал, что отвращение к себе, что печально,
уже стало привычным, устоявшимся.
- Куда теперь? - спросил он, сворачивая к известному всему Шантарску
долгострою, похожему на кукурузный початок зданию, вот уже лет шесть с
завидной регулярностью менявшему то хозяев, то подрядчиков, да так и
оставшемуся недоделанным. Месяц назад в свою родную Поднебесную убрались
китайские строители, никак не способные привыкнуть к российскому обычаю
задерживать зарплату, а турки, о которых с гордостью трепался по
телевизору мэр, что-то не появлялись. Видимо, тоже прослышали о новых
традициях касаемо вознаграждения за труд и не хотели превращать свою жизнь
в бесконечный ленинский субботник...
Отрок перегнулся к нему, в нос ударил густой запашок портвейна:
- Давай вон туда, к забору... Ага. Глуши реактор. Юлия, я вас имею честь
душевно пригласить отдаться...
- Что, здесь? - в ее голосе Родион что-то не почуял особенного протеста.
- А в лифте лучше было? Тут тебе и музыка играет, и вино под рукой...
- А этот? - хихикнула Юлия.
- А чего, пусть сидит, чего не видел? Дети, что ли? Ему по должности
смущаться не полагается... лови купюру, шеф. Хочешь, иди погуляй, сопри
вон унитаз для дома, для семьи, а хочешь, сиди тихонечко и меняй
кассетки... Юлия, любовь моя на всю сегодняшнюю пятницу... - и в следующий
миг затрещали застежки-липучки ее курточки.
- Эй! - сказал Родион громко. - Я на этом собачьем ветру гулять не
собираюсь...
- Ну, тогда сиди и учись... - придушенным голосом бросил отрок. - Только
помолчи, кайф влюбленным не ломай...
Нет, такого с ним еще не случалось в многотрудной работе
незарегистрированного частного извозчика... Он пропустил момент, когда
следовало, плюнув на все и забрав ключ зажигания, вылезти из машины - не
до утра же будут блудить... Отчего-то выходить теперь казалось еще стыднее
и унизительнее, чем оставаться на месте. Родион, ругаясь про себя, сидел,
вжавшись в сиденье, избегая смотреть в зеркальце заднего вида. В машине
было темно, они остановились вдали от фонарей - сопляк, хоть и пьяный,
место выбрал с умом, и за спиной Родиона совершенно непринужденно, словно
его здесь и не было, разворачивалось нехитрое действо: ритмичная возня,
стоны и оханье, прекрасно знакомое каждому взрослому мужику с опытом
чмоканье-хлюпанье...
Странно, но он не испытывал ни малейшего возбуждения, хотя чуть ли не
рядом с ним громко колыхались слившиеся тела и запах секса в салоне с
наглухо задраенными окнами становился все сильнее. Отвращение к ним, к
себе, к окружающей жизни превозмогало все остальные эмоции. Наверное, в
таком состоянии люди способны убить: он вдруг представил свою Зойку,
Зайчика на заднем сиденье наемной машины, в руках пьяного сопляка... В
виски словно вонзились тонкие иглы, Родион едва не взвыл от безнадежности,
повторял в уме, словно испортившийся патефон:
"С ней такого не будет, с моей дочкой ни за что такого не будет, пусть
жизнь теперь другая, Зойка все равно вырастет лучше и чище, с ней такого
не будет..." Тяжелый запах словно пропитал его всего, и он, скрипнув
зубами, сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Что на заднем сиденье
прошло совершенно незамеченным, там как ни в чем не бывало продолжались
самозабвенные оханья и стенанья, порой непонятно чьи ноги задевали спинки
передних сидений, рядом с ним, поверх мятых купюр, шлепнулась в коробку
черная туфелька. Докурив, он протянул руку и сменил доигравшую до конца
кассету. Теперь в салоне хрипло надрывалась Люба Успенская:
- А я сяду в кабриолет
и уеду куда-нибудь,
ты проснешься - меня здесь нет...
Он любил и эту песню, но боялся, что отныне она всегда будет
ассоциироваться с воспоминаниями об очередном унижении.
"Собственно говоря, никто тебя не унижает, - подумал он. - Им и в голову
не приходит, что они тебя унижают, чего же ты воешь на Луну?" Но эти
утешительные мысли помогали плохо. Бессильное отвращение к самому себе,
смешанное с этим проклятым запахом, проникало под череп, во все поры.
Он не сразу и сообразил, что сзади давно уже стоит тишина. Потом снова
забулькало, щелкнула зажигалка, на миг озарив салон трепещущим сиянием.
- Командир! - подал голос вовсе уж рассолодевший сопляк. - Местами
поменяться не хочешь?
- Что? - он не сразу и сообразил.
- К девочке не хочешь, говорю? А то она не кончила, грустит...
- Ой, противный... - послышался деланно застенчивый девичий голосок.
- А что? Должен я заботиться о любимой женщине, чтоб словила оргазм? Греби
сюда, шеф, а она потом сравнит... Может, с тобой тусоваться и будет, а,
Юльк?
- Ой, противный...
- А домой не пора? - спросил Родион, едва сдерживаясь, чтобы не выкинуть
обоих из машины.
- И правда, пора, - озабоченно подала голос Юлька. - Капитан, у тебя
носовой платок есть? Подтереть тут...
Родион, пошарив по карманам, сунул назад платок, не оборачиваясь. Сказал:
- Выкинь потом.
И, не дожидаясь ценных указаний, медленно тронул машину.
"Единичка" была ровесницей этой беспутной Юлечки, даже, пожалуй, на
несколько месяцев постарше - но все еще тянула, хоть и проржавела
насквозь. Починка и уход - это у него, без лишнего хвастовства, неплохо
получалось, если повезет, можно проездить еще пару лет...
Оказывается, разгульные малолетние любовнички жили в одном доме. Родион
лишний раз убедился, что "женщина" - понятие, от возраста не зависящее.
Велев ему остановиться в отдалении от подъезда, соплюшка привела себя в
порядок, попросила зажечь свет. полюбовалась на себя в зеркальце:
- Ну как, капитан, насчет невинности?
- Сойдешь - бросил он неприязненно. Теперь она глядела совершенно невинной
и благонравной школьницей - в старые времена, повязав алый пионерский
галстучек, ее вполне можно было выпускать с букетом цветов на трибуну
очередного съезда.
- То-то, - сказала она удовлетворенно, звонко шлепнула по рукам кавалера.
- Убери лапы, я уже в образе... Пошли? Только если в подъезде лапать
полезешь - коленкой по яйцам врежу, сразу предупреждаю. Что мне, опять
красоту наводить? Пока, драйвер!
Они вывалились из машины, пересмеиваясь и похохатывая, пошли к подъезду.
Родион, вытащив из бардачка тряпку, распахнув все дверцы, принялся яростно
драить заднее сиденье, брезгливо передернувшись всем телом, когда мякотью
большого пальца въехал в липкое пятно. Закурил и долго стоял на ветру,
чтобы машина проветрилась как следует. Машинально прикинул: двадцать с
грузина, десятка с девушки в кожанке, двести пятьдесят от загулявшего
сопляка, минус полсотни гаишнику... Совсем неплохо.
От запаха так и не удалось избавиться, и он до половины приспустил стекло
со своей стороны, прибавил газу. Ехал по длинной, неосвещенной трассе,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг