ведущей из микрорайона Полярного к центру, где гаишники появлялись только
в светлое время, так что можно было и поднажать.
Человека, шагнувшего на асфальт от бетонной коробочки автобусной
остановки, он заметил издали. Сбавил скорость, зорко вглядываясь. Нет,
один-одинешенек, никого рядом нет, и никто не прячется за остановкой...
Место было не то чтобы криминогенное, но крайне специфическое: метрах в
пятистах отсюда, в поле, стояли три семиэтажки - бывшие общежития его
родного "Шантар-маша", с полгода назад переданные на баланс городу. И
городские власти, по слезной просьбе УВД стремясь разгрузить переполненные
колонии, где уже нераз случались бунты, передали дома под новую зону
общего режима.
Родион, притормаживая, опустил руку в левый карман куртки и стиснул;
газовый баллончик. Защита была слабенькая, но все же спасла однажды, когда
тот сопляк попытался накинуть ему на шею петлю из куска телефонного
кабеля...
Мужчина, подняв с асфальта небольшую сумку, неторопливо направился к
правой передней дверце. Еще издали, осклабясь, крикнул:
- Да не верти ты башкой, братила, один я тут! - приоткрыв дверцу, просунул
голову в маленькой черной кепке: - До жэдэ вокзала забросишь?
- Садись, - мотнул головой Родион.
Нежданный пассажир неторопливо устроился рядом с ним, кинул сумку на
заднее сиденье. Родион покосился на него - коротко стриженный, худое лицо
со втянутыми щеками, скуластое и меченное некоей инакостью, одет
неожиданно прилично: и джинсы не из дешевых, и куртка гораздо лучше, хотя
и у Родиона не из дешевых, Ликин подарок на день рожденья...
Машина тронулась. Чернявый шумно повел носом:
- Благоухание. Тебе что, какая-то чмара натурой платила? - Он даже
причмокнул: - Ой, приятный запашок...
- Да сели тут... - сказал Родион. - Влюбленные без хаты.
- Ага, понятно. А ты, значит, доцент, сеанец ловил?
- Я не доцент...
- Без разницы, - отмахнулся чернявый, закурил. - Главное, из тебя
интеллигент маячит, что милицейская мигалка во мраке... От безденежья
подался в кучера, а?
- Да вообще-то... - сказал Родион нейтральным тоном. - А вы, значит,
оттуда?
- А как ты угадал, доцент? - деланно удивился чернявый. - Ты не бойся, не
буду я тебя резать и грабить, не тот ты карасик, а если присмотреться, и
вовсе не карасик...
- За что чалился? - спросил Родион.
- Ого, какие ты слова выучил... За скверные спортивные результаты, доцент,
скажу тебе, как на исповеди. Все, понимаешь ли успели разбежаться, а я не
разбежался, вот мне судейская коллегия за последнее место в беге и влепила
от всей своей сучьей души... Такие пироги - Он потянулся и вполне
нормальным уже голосом сказал: - Ничего, сейчас сяду на крокодила, как
белый человек, а если проводничка попадется понимающая, будет совсем
прекрасно... Выпить ничего нет? У меня капуста есть, не сомневайся,
подсобрали кенты...
- Да нет, не держу...
- Оно и видно - любитель... Что, зарплату задержали за полгода, баба с
короедами на шее? И хорошо хоть, машина пока тянет?
- Ну да, - сказал Родион. Рассказывать, как все обстоит на самом деле, он
не собирался - было бы еще унизительнее, наверняка...
- Эх, жвачные... - беззлобно сказал чернявый, глубоко затягиваясь. В
полумраке его длинное костистое лицо из-за глубоких теней и впалых щек
казалось похожим на череп. - Нет, я бы от такого расклада сдох, посади
меня на твое место. Зуб даю.
- А что делать? - пожал плечами Родион.
- Воровать, - веско сказал чернявый. - Как говорил товарищ Емелька, не
тот, что корешился со щукой, а тот, что Пугачев, лучше полста лет прожить
орлом, чем три сотни вороном... Проходил в школе такую книжку, а? То-то.
- А потом - туда? - Родион дернул головой назад. Чернявый понял.
Поморщился:
- Ну и что? Если есть в хребтине железо, ты и там живешь орлом, а не
рогометом, или, уж берем крайний случай, козлом... Главное, доцент, жить
так, чтобы сам себя уважал. Усек?
Он говорил веско, с едва уловимой ноткой брезгливого превосходства. Родион
молчал - просто не знал, что ответить. После долгого молчания спросил:
- А как там - хреново?
- Кому как, я ж тебе говорил... Все зависит от железа в позвоночнике.
Слабых гнут через колено и ставят раком... А слабость, доцент, вовсе не
обязательно от мышцы зависит, не в том дело... - он вдруг хлопнул Родиона
по боку. - Эй, притормози, возьму пойла в стекляшке...
Машина остановилась в длинной полосе густой тени меж двумя далеко
отстоящими друг от друга фонарями. Справа тянулись прокопченные кирпичные
домишки довоенной постройки, слева лежал широкий пустырь, далеко впереди
яркой полосой светился проспект Авиаторов.
- Поехали. Головой не верти и соблюдай правила. Хвоста за нами не будет -
эта сопля чуть под себя со страху не написяла, будь у нее там кнопка,
давно бы поблизости "луноход" мотался... А твоего номера она не видела, я
ж тебя нарочно тормознул, где потемнее. Ну, понял, как дела делаются? Хоть
и мелочевка, зато спина ни на каплю не вспотела и ручек не натрудил... Так
и надо жить, доцент, - что твое, то мое, а что мое, то не трожь. Страшно?
- Не знаю, - честно сказал Родион, медленно выводя машину на проспект.
- Ну, если так, может, ты еще и не совсем пропащий... - Он скупо глотнул
из горлышка, завинтил пробку. - Ладно, лягу на полку, там и разговеюсь
всерьез. Только, я тебя прошу, доцент, не тревожь ментовку. Себе хуже
сделаешь. Меня через полчасика и след простынет, а тебя они с превеликой
радостью законопатят для отчетности, верно тебе говорю. Сунут в
пресс-хату, а там ты, чтоб очко начетверо не порвали, все ларьки, что на
этом берегу бомбанули, на себя возьмешь... Усек? То, что мы с тобой
провернули, на прокурорской фене отчего-то сурово именуется грабежом...
Стой!
Родион резко затормозил, машину увело вправо - покрышки, действительно,
были лысые. Подрезавший его темно-вишневый "Чероки", нахально выкатившийся
из переулка справа и не уступивший дорогу, как следовало бы, неспешно
выехал на проспект, мяукнув клаксоном. За рулем, Родион рассмотрел, сидела
совсем молодая девушка - ярко накрашенные губы, затемненные очки, надменно
вздернутая головка. На них она и не взглянула - умчалась в сторону центра.
- С-сучонка, - фыркнул чернявый. - Строит из себя. То ли дорогонькая
подстилка, то ли папина дочка... Догоним? Вынем из тачки и ввалим за щеку,
чтобы в следующий раз соблюдала правила движения? Ладно, доцент, я шучу -
она ж тебя непременно опишет, а через тебя и на меня быстренько выйдут...
Давай на вокзал, а то заболтался я с тобой.
Еще несколько минут они молчали. У поворота к старому аэропорту торчал
бело-синий гаишный "Москвич", но останавливать их не стали. Подстрекаемый
непонятным ему самому чувством, Родион спросил:
- И что же, вот так легко и проскакивает?
- Не всегда, - серьезно ответил чернявый. - Далеко не всегда. Смотря как
рассчитаешь и как провернешь. С киоском проще, с делом посерьезнее,
соответственно, посложнее. Главное, просчитать все от и до. И заранее
знать, что вешать на уши, если попадешься.
- Ты же говорил, в пресс-хате все равно расколешься...
- Так туда еще попасть надо. В том и искусство, чтобы до нее не дойти. Вот
сейчас, верно тебе говорю, мы хвост из мышеловки выдернули. Писюшка меня
уже ни за что не опознает, свидетелей не было, а бабки не меченые. Не было
там ни меня, ни тебя. Если долго смотреть в глаза честным взглядом и
возмущаться незаконным задержанием, запросто сойдет с рук. Потому что, с
другой-то стороны, не станут менты из-за паршивого киоска особо напрягать
нервные клетки и рыть землю носом. В общем, как повезет. А еще милое дело
- трясти азиатов на рынках. Не кавказов, с теми сложнее, а всех этих
казахов с киргизами - эти еще не успели связями обзавестись, купить
хорошую охрану, живут на птичьих правах, всего боятся, и трясут их, как
спелую вишню... Хотя, конечно, и там требуется осторожность. А что,
доцент, интересно стало? Да ты не смущайся, как целочка, вижу, глазки
разгорелись... Ты не переживай, дело житейское. Возьми да и попробуй. Если
сразу не завалишься - глядишь, и выйдет из тебя человек не хуже
некоторых...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тепло домашнего очага
Поставив машину в гараж, он не пошел в подъезд - присел на лавочку,
закурил. Казалось, от одежды все еще веет тем запахом. Шантарская весна,
как обычно, выдалась прохладной и запоздавшей, стоял конец апреля, а снег
еще не везде сошел, по городу гулял холодный ветер - но внутрь небольшого
квартала шестиэтажных "сталинок" почти не проникал, и ночной воздух был
спокойным.
Он долго сидел на стылой скамейке. У соседнего подъезда снова торчала
белая японская машина, низкая, спортивная, внутри громко играла музыка, и
рядом, болтая и пересмеиваясь, хохоча нагло, уверенно, стояла кучка
Кожаных. Так их Родион давно окрестил для удобства. Уверенные в себе
мальчики в кожаных куртках и спортивных штанах частенько вызывали у него
острое желание нажать на спусковой крючок - одна беда, не было в хозяйстве
предметов, таковым крючком снабженных. Оставалось лишь тихо ненавидеть. За
то, что они, пусть никогда не задиравшие, смотрели на его дряхлую
"единичку", как на вошь. За то, что карманы у них набиты деньгами. За то,
что в их машинах сидели очаровательные, на подбор, девочки. За то, что они
не читали тех книг, что читал он, - но без всяких дипломов и вузов как-то
ухитрились вылезти в хозяева новой жизни. И, главное, за то, что они не
боялись будущего и жить им было не страшно, никакие комплексы не мучили, и
словес-то таких не знали, поди...
В тысячный раз он горько спросил себя: почему? Почему все начиналось так
весело и хорошо, а кончилось так позорно? Почему он, несколько лет
боровшийся за демократию, оказалось, всего лишь расчищал дорогу тем, кто
не знает, что такое задержка зарплаты? Не имело значения, бандиты это или
юные торгаши из расплодившихся фирм и фирмочек - Родион ненавидел их всех
без разбора. За то, что все они были другие. Не плыли по жизни, как щепка
в потоке, а управляли ею - хотя, по справедливости, это он должен был
оказаться на их месте, ему и таким, как он, долго и цветисто обещали
безбедную жизнь на западный лад, но на каком-то неуловимом повороте жизни
российские интеллигенты вдруг горохом посыпались на обочину, где и
остались...
Сердито затоптав окурок, он вошел в подъезд, стал медленно, отяжелело
подниматься по лестнице. Переживания от сюрпризов сегодняшнего вечера уже
схлынули даже то, что он невольно оказался соучастником натуральнейшего
грабежа, больше не беспокоило - ладно, и в самом деле сошло с рук, кто бы
подумал, что эти дела проходят так просто и буднично....
Навстречу попался новый сосед, купивший месяц назад квартиру у вдовы
Черемхова, - словно бы некие неведомые силы решили усугубить все
свалившееся на Родиона, сосед тоже был из Кожаных, сытенький кругло-мордый
крепыш...
Правда, поздоровался он вежливо, отводя взгляд. Вот уже две недели он
старательно, пряча глаза, здоровался первым - с тех пор, как по пьянке
стал на лестнице приставать к Лике, тащила квартиру послушать музычку,
хватал за рукав, отпускал хамские комплименты. Родион, узнав, рванулся
было начистить ему морду, но Лика со своей обычной непреклонностью
удержала, потом позвонила к себе на фирму, приехали какие-то ребятки,
которых Родион так и не видел, слышал только, как они, вежливо поговорив с
Ликой на площадке, позвонили к соседу. С тех пор сосед стал шелковым - но
Родиону такой финал лишь прибавил тягостных переживаний. Еще раз в его
бытие ворвалась новая, незнакомая и непонятная жизнь, от которой
невозможно было скрыться...
Захлопнув за собой дверь, он постоял, прислушиваясь. Громко работал
телевизор, на фоне лающей иностранной речи гундосил переводчик - значит,
опять видак... Вздохнув, он снял кроссовки, повесил куртку на вешалку и
направился в дочкину комнату.
Она и головы не повернула на звук распахнувшейся двери - развалившись на
диване, зачарованно созерцала, как Майкл Дуглас, выставив перед собой
громадный пистолет, с ошалевшим взглядом мечется по каким-то пустым
коридорам. Ага, "Основной инстинкт", узнал он вскоре. Черт, но там же
похабных сцен выше крыши...
- Добрый вечер, Зайка, - сказал он напряженно.
Зоя нажала кнопочку на дистанционке, заставив изображение замереть,
взглянула на него не то чтобы враждебно или досадливо - просто-напросто
без малейших эмоций. И это было больно. "Мы ее теряем, мы ее теряем!" -
обожают орать киношные американские врачи. Именно так и обстоит. Он уже не
подозревал - знал, что безвозвратно теряет дочку, она остается послушной и
благонравной, но отдаляется все дальше, становится неизмеримо чужой, не
презирает, но и не уважает, подсмеивается все чаще, беззлобно, но, что
самое печальное, уже привычно. Папочка стал смешным, неудачником, чудаком.
А мамочка, соответственно, светом в окошке. И ничего тут не поделаешь,
хоть голову себе разбей. Он остается, а Зайка уходит в новую жизнь. Где
все ценности Родиона - никакие и не ценности вовсе...
Дочка смотрела выжидательно. На юном личике так и читалось: "Когда
уберешься, зануда? Мешаешь ведь!" Неловко шагнув вперед, Родион положил
рядом с черной дистанционкой большую плитку шоколада, купленную за
одиннадцать тысяч на Маркса.
- Спасибо, пап, - сказала она тем же до омерзения равнодушным тоном. -
Добытчик ты у нас... Денежку дашь?
Он, не считая, сунул ей несколько бумажек.
- Ого! - Зоя пошевелилась, в ушах блеснули золотые сережки-шарики. Ликин
подарок, естественно, на всем в доме невидимые ярлычки: "Куплено Ликой". -
Ты что, наркотиками торговал?
- Да так, хороший клиент попался...
- Ты машину менять не думаешь? Мама опять говорила про ту "Тойоту", ведь
уйдет тачка...
- Обойдусь без "Тойоты", - сказал он сухо.
- Хозяин - барин... - протянула дочка совершенно Ликиным тоном. И улыбка
была в точности Ликина. Родион давно уже отчаялся найти в ней хоть что-то
от него самого.
- Мать звонила?
- Ага. У них там какие-то напряженки, но скоро будет... - и Зоя
нетерпеливо покачала в руке дистанцион-ку. Неуважаемому папочке
недвусмысленно предлагали улетучиться.
Пробормотав что-то, оставшееся непонятным ему самому, Родион направился на
кухню. Давно не ел, но кусок не лез в горло. Сев за деревянный вычурный
стол (ярлык: "Куплено Ликой"), не удержался, оттянул двумя пальцами свитер
на груди и понюхал - нет, запах если и был, то давно выветрился. Распахнул
дверцу высокого белого "Самсунга" ("Куплено Ликой"), механически работая
челюстями, сжевал кусок хлеба с ломтем ветчины ("Куплено Ликой"), напился
прямо из-под крана и потащился к себе в комнату. Слава богу, то, что на
них троих приходилось четыре комнаты, к блистательной карьере Мадам
Деловой Женщины Лики Раскатниковой не имело ровным счетом никакого
отношения. Правда, к достижениям его самого - тоже. Так что поводов для
самоутверждения нет...
Включил маленький "Шарп" ("Куплено Ликой") и равнодушно смотрел, как по
эстраде мельтешит в цветных лучах прожекторов очередная звездочка на час,
одетая во что-то вроде черной комбинашки. Совершенно бездумно полулежал в
кресле ("Куплено Ликой"). Потом, когда певицу давно уже сменил вальяжный
комментатор, нудно талдычивший что-то об успехах своих и происках врагов,
обострившимся слухом уловил щелчок замка.
И остался на месте, вытянув ноги, пуская дым в сторону приотворенной
форточки. Вскоре послышались негромкие энергичные шаги, дверь
распахнулась, и любимая супруга предстала во всей красе - тридцать три
года, но ни за что не дашь, темно-русые волосы уложены в продуманную
прическу, с первого взгляда способную показаться нерасчесанными лохмами,
сиреневый деловой костюм с вызывавшей легкие приступы ностальгии по юности
мини-юбкой, белая блузка. Под костюмом - ничего, мадам терпеть не могут
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг