А вот две краснощекие бабы тащат чрез толпу тяжелый, потемневший от
времени и огня образ, и собирают с народа медяки на починку сгоревшего в
нашествие храма. Которые дают, ну а которые...
Мужик повернулся к святыне спиной, у мужика своя забота: в руках длинная
жердь, на жерди рваная шапка. Пропала корова, рябая, хромая, кто видал, не
отдал, вот хозяин стоит...
Да только мужика не слушают. Толкутся, ругаются, хватают, прицениваются.
Гнусавят слепые лирники, плачут хожалые о богатом бедном Лазаре. А рядом,
в снегу, перемешанном с грязью, брыкается коза: впихнул ей кто-то рога меж
спиц колеса. Бранятся хозяева - хозяин телеги и хозяин козы...
Шум, гам. И это еще хорошо, что только начало базара - в церквах идет
служба, и питейные пока что закрыты. Однако и так суеты предостаточно, а
потому Дюваль, Мадам и Чико с трудом пробирались меж снующим народом. На
иноземные мундиры никто не обращал внимания - мало ли?! Сидит же при
балагане шарманщик в треухе и синей шинели - тоже мне, старая гвардия!
Сержант смотрел по сторонам и грустно улыбался: кругом было тепло и сытно,
кругом кипела жизнь, распродавали за бесценок обломки прошедшей войны.
Никто не обращал на сержанта внимания, его толкали, обгоняли, ему порой
предлагали лежалый товар, объясняли, кричали... а он не понимал ни слова;
он только понимал, что жизнь вокруг - чужая и нет в ней места бывшему
французскому .гусару. Кругом чужие бородатые лица, непонятная речь... А
вот и по-французски:
- Сержант, не унывайте,- сказал Чико и загадочно улыбнулся.- Сейчас я
что-нибудь придумаю,- и с этими словами он скрылся в толпе.
Оставшись вдвоем, Мадам и сержант переглянулись. Кругом было шумно, пахло
капустой и жареной .птицей, а щеки у Мадам, казалось, навсегда забыли о
румянце. Сержант почувствовал себя виноватым и сказал:
- Простите, но я, увы, не склонен к коммерции.
Вместо ответа Мадам расстегнула верхнюю пуговицу шубы, рванула цепочку...
и у нее на ладони осталось маленькое колье с двумя довольно чистыми, а
остальное... ну, скажем так, не очень чистыми камнями.
- Да что вы! - отстранился сержант. Мадам убрала его руку, решительно
сказала:
- О, пустяки! - и, перейдя на русский, предложила колье рядом стоявшей
торговке. Та отказалась. Мадам удивленно Пожала плечами и стала предлагать
украшенье всем проходящим мимо. Никто не брал. Мадам вздохнула, предложила
еще и еще... и виновато посмотрела на сержанта.
Кругом шумели, пахло капустой, жареной птицей, хлебами, визжал поросенок...
- Быть может, Чико..,- предложил сержант.
- Да разве в этом дело! - грустно улыбнулась Мадам.- Отец купил мне это
колье перед первым выездом в свет. Мечтал найти мне богатую партию... Но
эту стекляшку не обменять и на цыпленка, а я еще тогда надеялась!
Мадам неловко размахнулась, желая выбросить колье... И замерла. Она
увидела шарманщика! Кривой старик в синей гвардейской шинели крутил
бесконечную мелодию о прелестной Катарине, а на плече у него сидела
крашеная под попугая ворона и держала в клюве бубнового туза.
- Сержант!-Мадам схватила Дюваля за рукав и от волнения перешла на
срывающийся шепот.- Мы спасены! К обеду мы уедем в золоченом экипаже.
Отправимся в Москву, в Бордо, в Китай, в провинцию Ла-Плату - куда
захотите.
Острые ногти Мадам, казалось, пронзили мундир, однако сержант стоял не
шевелясь и молчал. Кругом было тепло и хорошо, и лишь сержанту... Ему было
необъяснимо грустно и стыдно. Мадам потащила его за собой, и он пошел как
во сне. Его отпустили, и он послушно сел в снег. Мадам расположилась с ним
рядом...
И вот она уже разбрасывала карты по доломану Дюваля, расстеленному едва ли
не под ногами прохожих. Разбрасывая карты, Мадам что-то призывно
выкрикивала, и постепенно вокруг нее стали собираться любопытные. Тогда
Мадам показала зрителям две карты - бубновой и трефовой масти, -
перевернула рубашками вверх, стремительно перетасовала, потом спросила,
обращаясь к собравшимся. Те молчали. Мадам рассмеялась, повертела в руках
сверкавшее на солнце колье. Стоявшая рядом с нею молодка решилась и
указала на одну из карт. Карта оказалась красной, бубновой, и колье
перешло к молодке. Собравшиеся одобрительно зашумели, Мадам же как ни в
-чем не бывало принялась тасовать карты, приговаривая при этом, наверное,
смешные весьма слова, ибо собравшиеся весело переглядывались между собой.
Но вот Мадам оставила карты в покое и посмотрела на зрителей. Дородный
мужик в расшитом кожухе смело ткнул пальцем в одну из карт... которая
оказалась черной, трефовой. Мадам с сожалением пожала плечами, а мужик
уронил на доломан завидный кусок сала и понуро вышел из круга, провожаемый
насмешками зрителей.
Сержант сидел молча, не поднимая глаз, не глядя на сало. Мадам... Мадам
опять взялась за карты, и на сей раз выиграла десяток яиц, потом цыпленка,
гуся, еще цыпленка, а после дважды проиграла и снова получила гуся. Карты
послушно метались под ловкими пальцами Мадам. У ног ее росла горка
аппетитной снеди. Мадам не замолкала, сыпала прибаутками, зрители
смеялись, проигрывала и снова смеялись. Игра шла на лад, и Мадам время от.
времени стала перемежать свою речь французскими фразами:
- Ну вот, на этот раз я не ошиблась, и мы уедем в золоченой карете... Отец
мне не простит, да и другие... Я оказалась глупою, как и всякая женщина. Я
позабыла обо всем на свете... Зачем я это сделала? Не знаю. - Мне ровным
счетом ничего не обещали, скорее наоборот. Разве что лапка гуся... Я
верила только в одно, в свое предчувствие. И, кажется, я не ошиблась,
сержант?!
Но тут невдалеке раздался шум, кого-то поволокли меж рядами. Почувствовав
неладное, Мадам и сержант вскочили на ноги. Ну так и есть! Двое мужиков
вели упиравшегося Чико; неаполитанец не выпускал из рук визжавшего, до
смерти перепуганного поросенка. Завидев Дюваля, Чико с досадой воскликнул:
- Простите, забыл старую профессию, проклятая война! - Но тут он увидел
гору съестного, Мадам, расплылся в улыбке и радостно крикнул: - Я был
неправ! Желаю счастья, сержант! Мое почтение, Мадам! И мои извинения...
Но тут его ударили взашей и увели.
Сержант и Мадам вновь опустились в сугроб. Мадам дрожащими руками стала
разбрасывать карты. Смешала. Проиграла. Еще. Еще проиграла. Нет, надо
успокоиться. Почтенные-полупочтенные, вот к вам приехал лекарь, из-под
каменного моста аптекарь, с ним денег три мешка, так два он продает, а
третий даром отдает! Красная? Черная? Эта? Посмотрим! Увы, не угадали,
спасибо, спасибо, вам тоже спасибо!
Ну а сержант? Он смотрел на Мадам и видел, что среди этих чужих она своя,
она не пропадет, он больше не нужен, она здесь будет счастлива и выйдет
замуж, народит детей... которые и знать не будут, что есть такой город
Бордо, а в нем виноградники, матушка... и всеми забытый сержант, который
ни за грош не досчитался всех своих солдат. И все из-за чего? Сержант
достал пакет, взломал печать, прочел, скомкал, отшвырнул... встал и
побрел, прочь. Любопытные, столпившиеся вокруг Мадам, расступились перед
ним.
Озадаченная заминкой в игре, Мадам подняла голову...
О господи! Да неужели он уходит? Что случилось? Она ведь для него
старается. Для него одного, для простого сержанта, для здешнего врага и
чужака, который без нее завтра же замерзнет или умрет от голода. И
которого даже некому будет отпеть и закопать.
(Да, времена были тяжелые, людей не хватало. Витебская городская дума, к
примеру, отпустила 165 сажен дров на сожжение неприятельских тел.- майор
Ив. Скрига).
А может, Мадам и не успела ничего подумать? Да, скорее всего так оно и
было. Она...
- Куда же вы?! - воскликнула Мадам.
Дюваль не обернулся.
И тогда, рассыпав карты и съестное, Мадам подхватила со снега доломан и
побежала вслед за сержантом. Так что вскоре от их пребывания на базаре
осталось лишь скомканное письмо. Оно гласило:
"Предъявитель сего, сержант Шарль Дюваль, отправлен мною к черту на рога.
Генерал Оливье
(Подпись, дата и печать)".
Артикул тринадцатый, он же последний
Сокровища Кремля
Смеркалось, мела слабая метель, и было 28 градусов по Реомюру, а это,
поверьте, не жарко. Ругаясь в душе, а внешне оставаясь спокойным, сержант
шатаясь брел по снежному бездорожью. Время от времени он оглядывался на
далеко отставшую Мадам и шел дальше. Проклятие, чего ей нужно от него? Он
уходит домой, он больше не вернется, пусть победитель ликует! Насмешница,
шпионка; он был отправлен к черту на рога, и он туда заявится, он выполнит
приказ... Вот только бросить женщину одну без провожатых - это совсем
никуда не годится. Дюваль остановился и "принялся ждать.
Как медленно она идет! Наверное, нарочно, чтоб в лишний раз убедиться в
своей власти над ним. Однако ничего у вас не выйдет, Мадам, вас жалеют как
слабую женщину и не более того.
Ну вот и подошла. Усталая, запыхавшись, круги под глазами. О господи, да
что в ней привлекательного, куда он смотрел? Обычная шпионка. А шестерых
ни в чем не повинных солдат уже не воротишь, они останутся на совести...
Отдышавшись, Мадам устало опустилась в сугроб и робко сказала:
- Ну вот я и пришла. Добрый вечер.
Сержант не ответил. Круги под глазами, обветренные щеки. Маленькая и,
наверное, щуплая... Откуда у нее берутся силы, откуда такая решимость -
отправиться невесть куда, невесть зачем... и улыбаться. Тут надобно
плакать или же сидеть в гостиной, раскладывать пасьянс на женихов и
ждать... но не в снега же!
- Вы заболеете,- сказал сержант как можно строже.
- Пустое, - едва улыбнулась Мадам.- Я дальше не пойду.
- Так вы желаете... Мадам обиделась. Сказала:
- А вы воображаете, что я вас преследую! Отнюдь! Вы сами по себе, я сама
по себе. Никто не виноват, что нам пока что по дороге.
- Но вы сказали же, что дальше не пойдете.
- Да.
- И если вы просто устали, то я готов...
- О, что вы, что вы! - поспешно перебила Мадам.- Я вас не держу, ваше дело
военное,- и она опустила глаза.
О нет, она не притворялась, не хитрила. Она вдруг ощутила всю свою
усталость, безысходность и полную покорность судьбе. Уйдет так уйдет, будь
что будет. А возвращаться обратно... Зачем?
- Вы заболеете,- сказал сержант уже совсем не строго.- Когда я был
маленьким, матушка запрещала мне садиться на сырую землю. У меня, знаете
ли, часто болело горло.
Мадам не ответила. Тогда сержант сел с нею рядом. Мела метель. Они сидели
и молчали. Потом сержант вдруг сказал:
- Я вам благодарен.
- За что? - удивилась Мадам.
- Так, за многое,- сержант ненадолго задумался, а потом вдруг стал
рассказывать: - А еще мне в детстве очень нравились бои. Петушиные. О,
туда берут не всякого, а только смелых, отчаянно смелых! Мы, кавалеристы,
шпоры крепим на сапоги; бойцовым петухам их надевают так, на босу ногу.
Такие, знаете, коротенькие, острые ножики. Потом петухов выталкивают на
галлодром и наускивают драться до смерти. Победителей кормят отборным
зерном и поят теплой водичкой. Потом опять на галлодром. Потом...
Что бывает потом, сержант не стал рассказывать. Немного помолчав, он как
бы нехотя признался:
- Я долго вспоминал, и все бесполезно. А сегодня вдруг понял, на кого я
похож. Ведь кивер - это тот же гребень, не так ли? И за это я вам
благодарен. Спасибо.
Мадам не ответила. Тогда сержант, спохватившись, сказал:
- Но русский царь деспот. Он притесняет свой народ.
- Так вы затем и пришли...
- Не будем спорить, Мадам, - поспешно перебил Дюваль.- Пусть это решается
там,- и он кивнул на пасмурное небо.- А я... Я все хотел у вас спросить,
да как-то не решался, - и сержант внимательно посмотрел на Мадам.
Мадам насторожилась. Что ему нужно? Он догадался? Зачем?! Все уже позади,
война закончена, он просто Шарль, она... Ну, кто она, это пока что
неважно. Даже очень неважно! Она не назовется, пока... если это, конечно,
случится...
- Что с вами? Вам плохо? - обеспокоился сержант.
- Нет, отчего же. Мне, напротив, очень хорошо, - ответила Мадам и
постаралась дышать глубже и реже. О господи, и ей еще доверили... когда
чуть что, и сразу без чувств... Мадам как могла улыбнулась и попросила: -
Говорите, я слушаю.
- Но прежде,- смутился сержант,- скажите мне, как вас зовут.
Так и есть! Он все знает. И все же...
- А зачем это вам вдруг понадобилось мое имя? - осторожно спросила Мадам.
- Но разве вы не понимаете?
- А вы скажите!
- Я, конечно, скажу, но прежде я должен .узнать, как к вам обратиться.
- Я вам назовусь, и вы скажете?!
- Конечно! Ведь я люблю вас...
Мадам опустила глаза. Когда вам уже двадцать три и вы, несомненно,
красивы, но тем не менее впервые слышите подобные слова от трезвого
мужчины...
Но вдруг вдали послышались чужие голоса, скрип...
И тут же, прямо из метели, -выкатил санный поезд в несколько возков.
Подбежав к сидевшим, передние лошади стали, а за ними и все остальные. С
передних козел соскочили два офицера. Сержант крепко обнял Мадам и
отвернулся - в одном из офицеров он узнал Люсьена. Сержант за себя не
боялся, сержант...
- Э, да это всего лишь гусар и женщина! - воскликнул Люсьен, - А ну с
дороги!
Дюваль подхватил Мадам под руку, поспешно встал и хотел было отойти,
закрывая собой спутницу... Однако Люсьен успел-таки узнать ее.
- Нашлась, красавица! - обрадовался он и схватил Мадам за руку. Сержант
оттолкнул его, но тут второй офицер ударил Дюваля саблей по голове.
Сержант неловко покачнулся, схватился за разрубленный кивер и рухнул в
сугроб. Мадам упала перед ним на колени... Однако ее тут же схватили и
потащили прочь. Пытаясь вырваться, Мадам в отчаяньи крикнула;
- Шарль! О боже мой, Шарль!
Дюваль ничком лежал в сугробе. Снег возле его головы был красен, как
петушиный гребень. Мадам заплакала и сникла. Ее подтолкнули к возку,
раскрыли дверцу. Мадам рванулась из последних сил, но тщетно. Тогда, забыв
обо всем, она закричала по-русски:
- Шарль! Меня зовут Настей! Настенькой! Пустите же меня!
Но тут ее схватили за волосы, втолкнули в возок, и сытые лошади весело
умчались в метель.
Двери были плотно закрыты и полог задернут, однако вскоре Мадам...
простите, Настенька привыкла к темноте и увидела...
Что она сидит едва ли не на коленях у генерала Оливье. Напротив генерала
дремал Люсьен, а рядом - какая-то женщина лет сорока пяти с любопытством
разглядывала Настеньку. Генерал откашлялся и весьма дружелюбно сказал:
- Ну, вот мы и вместе. Знакомьтесь,- и он кивнул на женщину.- Наш
литовский агент пани Ядвига.
- Ах, бедная, она совсем замерзла! - низким грудным голосом сказала пани
Ядвига.- Иди ко мне, дитя мое!
Протягивая Настеньке руки, пани Ядвига улыбалась, и ее некрасивое лицо
стало почти симпатичным.
В кромешной тьме закрытого возка Настенька переползла через колени
генерала к пани Ядвиге и, уткнувшись в грудь литовскому агенту, зашептала:
- Генерал, я вас ненавижу! Вы негодяй! Что он вам сделал?!
Слезы бессильной ярости душили ее.
- Вот и прекрасно,.- оживился генерал.- Наконец-то вы заговорили
по-русски, Мадам. Или боярыня? Как вас величать? Подскажите.
Но та не отвечала. Багровый гребень на белом снегу стоял у нее перед
глазами. Однако генерала это не смущало, он продолжал:
- Итак, боярыня, вы проникли к нам в поисках известных ценностей. Я мог
вас расстрелять, но я не злодей, я пошутил: в один и тот же ч'ас отправил
в разные стороны две совершенно одинаковые кареты. В одной были вы, в
другой то, что вы искали. Вы помните - там, возле штаба?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг