Сергей Булыга
Шпоры на босу ногу
Булыга С. Шпоры на босу ногу. Грушко Е. Венки Обимура. Шамшурин В. Каленая
соль: Сборник фантастики, приключений.- М.: Молодая гвардия, 1990. - 480 с.
I5ВN 5-235-01580-0
В очередном сборнике, изданном ВТО МПФ при ИПО ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия",
представлены историко-фантастические и приключенческие повести "Каленая
соль" нижегородского писателя В. Шамшурина рассказывает о событиях
Смутного времени, о формировании Нижегородского ополчения, ставшего на
защиту России от нашествия врагов. Произведения С. Булыги и Е. Грушко
также посвящены страницам русской истории.
(c) С. А. Булыга, Е. А. Грушко, В. А. Шамшурин, 1990.
Как-то заглянул ко мне сосед мой, отставной майор Иван Петрович Скрига, и
говорит: "Сергей Кириллыч, голубчик, помоги!" Оказалось, что пожелал Иван
Петрович записать одну слышанную им историю, да вот никак не получается.
Тогда, прослышав про мои юношеские опыты в поэзии и знакомство с г.
Марлинским, решил он обратиться ко мне.
И надо вам сказать, что соседи посещают меня редко, а уж с подобной
просьбой, связанной с писанием бумаг - увольте! Дело в том, что ваш
покорный слуга оказался причастным к известным событиям первых дней
царствования и поныне еще здравствующего императора, и был отправлен из
гвардии поначалу в туркестанские линейные батальоны, а затем на Кавказ.
Итак, сосед приехал ко мне, и я выслушал его рассказ. Что ж! Иван Петрович
весьма уважаемый мною человек, Георгиевский кавалер, да и время, о коем он
хотел поведать - славный Двенадцатый год,- дорого сердцу каждого истинного
сына Отечества. И я согласился помочь.
Иван Петрович рассказывал, я записывал. Затем, по окончании труда, сосед
мой увез рукопись к себе в имение, две недели не казался, а потом приехал,
положил бумаги на стол и сказал: "Прочел, весьма благодарен вам за труд,
Сергей Кириллыч. И копию сняли-с... Только не обессудьте, вы же сами
прекрасно знаете об отношении к вам со стороны начальства. Для вашего же
блага позволил я себе некоторые примечания. Думаю, рукопись от этого не
сильно пострадала",- и, смутившись, он поспешно откланялся и вышел.
Оставшись один, я перечитал бумаги и решил оставить повествование в том
виде, в коем вернул мне его мой сосед: с предисловием и послесловием,
примечаниями и разбивкой текста на главы.
Кстати сказать, сосед мой являет собой весьма распространенный тип:
помещик средней руки, в прошлом офицер, повидавший свет и беспокойные
окраины Империи, строгий муж и добрый малый; он бесконечно предан государю
и в то же время не чурается и нас, "заблудших по простоте своей",- а
именно так он любит выражаться.
Итак, я перечитал повесть и отложил ее до лучших времен; появляться в
столицах мне запрещено, придется ждать оказии, дабы ознакомить с рукописью
моих - увы, уже немногочисленных - московских и петербургских друзей. Но
если учесть, что гости у меня случаются редко, то кто знает, сколько еще
придется ждать.
А теперь, любезный читатель, пора нам и обратиться к повести, предваряемой
предисловием самого Ивана Петровича.
Предуведомление
(писано Иваном Скригой)
Вот ведь как порой бывает: выслушаешь историю, да только головой покачаешь
- лихо! А рассказчик и глазом не моргнет, знай себе божится, что все
именно так оно и было. Будто я ничего кругом не понимаю, будто вчера
только на этот свет появился. Ну а что ты с гостем делать будешь? Опять же
покачаешь головой и поддакнешь глубокомысленно - все так, так. А уедет
гость, так ты все ходишь взад-вперед и серчаешь: вот прохвост! Вот
шельмец! И осмелится же выдумать такое! Но только оглянуться не успеешь,
как сам в такую историю попадешь, что куда там рассказывать?! - вспоминать
и то неловко; самому себе не веришь.
Вот тут-то и вспомнишь гостя и небылицы его. И ловишь себя на том, что
верить ему начинаешь!
А веду я все это к тому, что в бытность мою баталионным командиром в
Бобруйской крепости слыхивал я от вдовой соседки нашей, Настасьи Петровны,
весьма любопытную историю. В те годы я, конечно же, мало чему поверил. И
только сейчас, на склоне лет, начинаю понимать, что правды в той истории
куда как больше, нежели вымысла. Я бы, конечно, мог и большее утверждать,
будто все там истинно, как на духу. Но только слишком уж хорошо знавал я
Настасью Петровну, а потому последнего утверждать не посмею. Однако
повесть, ею рассказанную, считаю своим долгом на бумаге запечатлеть. И
если не сам, так стараниями моего любезного соседа, Сергея Кириллыча
Коржавского. И пусть читатель прочтет сии записки и сам рассудит, что
здесь правда, а что и вызывает сомнения.
Я же, в свою очередь, постараюсь излагать события беспристрастно и ничего
не утаивать. Мало того, насколько мне позволит память, я постараюсь в
точности передать рассказ Настасьи Петровны. А надо вам сказать, что вдова
была весьма легка на язык. Какие истории она разыгрывала в лицах!..
Однако пора и за дело! И да поверит мне читатель, что пером Сергей
Кириллыча двигало единственное желание поведать о событиях достославной
памяти Двенадцатого года.
Признаюсь, мы оба - я и мой любезный сосед - мы оба по младости лет в той
победоносной кампании не участвовали, а посему пусть не будет к нам строг
досужий читатель, коий обнаружит в повести некоторое несоответствие с
Историею. Был и остаюсь вашим покорным слугою,
Георгиевский кавалер,
майор в отставке Иван Скрига 2-й.
Артикул первый
Двунадесять язык
10/22 июня неприятель перешел Неман, и началась, как они говорили, вторая
польская война. Жара стояла такая, что ветераны утешали новобранцев только
тем, что в Египте было еще несносней. Да и здесь, к тому же, отменные,
невиданные доселе дороги: прямые, ровные, обсаженные двумя, а то и
четырьмя рядами берез. И хлебосольная шляхта, и молчаливый, привыкший к
повиновению народ.
Великая Армия растекалась по стране, не давала русским объединиться и била
их по частям. Азиаты бежали, Европа рукоплескала победителям.
Победоносная кампания близилась к концу. Оставалось наголову разгромить
противника в генеральном сражении, продиктовать условия мира и расположить
армию на зимние квартиры. Но время шло, пылились дороги, и уже начинало
казаться, что здешним просторам не будет конца. Новобранцы вздыхали и
ждали, когда же наконец дойдет до настоящего дела, когда же русские
устанут отступать, и все гадали - а далеко ли Индия?
Но Индии не было, Было сражение. Ветераны ухмылялись в усы, наблюдая за
тем, как новобранцы рвутся в бой, под ядра. Однако ни пехота, ни даже
тяжелая кавалерия не смогли решить исход дела, и тогда на помощь Мюрату
подошел вице-король Евгений. Русские едва было не потеряли всю свою
артиллерию, но положение спас Черниговский, впоследствии печально
известный полк.
И тем не менее французы ликовали. А русские ночью на военном совете решили
сдать город без боя. Но дабы армия смогла беспрепятственно отойти, графу
Палену приказано было задержать неприятеля. Пален, имея при себе несколько
баталионов пехоты и казаков, держался два дня. И две ночи горели над рекой
многочисленные огни, убеждавшие Наполеона в том, что русская армия стоит
на месте и готовится к решающей битве.
Но когда на третий день противник, собрав все свои силы, двинулся на
город, оказалось, что русская армия бесследно исчезла, и только
лейб-казаки разрушают мосты. А потом и они ушли.
Истомленная жарой и недостатком провианта, Великая Армия поспешно
форсировала реку, и уже через какой-нибудь час эскадрон мамелюков первым
ворвался в город. Пустой город - население еще ночью ушло на север.
Бесконечные обозы тянулись по дороге на Невель, а Витебск был пуст. Здесь
я не могу не отметить, что Витебск был первым российским городом, жители
которого не пожелали встречать Освободителя Европы.
Далее. Ровно в семь часов утра Наполеон въехал в Витебск и проскакал по
Смоленской улице. Войска приветствовали его. Войдя в отведенный ему дом,
император отстегнул шпагу, бросил ее на стол, покрытый картой России, и
сказал: "Военные действия кампании двенадцатого года кончены, будущий год
закончит остальное". Сказано это было 16-го июля.
И в тот же день в городе начались грабежи и пожары. Но, к чести
победителей, город дотла не сгорел. Так что по вполне еще сохранившейся
Заручевской улице возвращался от приятеля сержант Шарль Дюваль - уроженец
Бордо и ветеран шестнадцати славных кампаний. Тридцать пять лет для
гусара- глубокая старость, однако сержант был весел. Еще бы! Кампания
закончена, еще неделя-другая, и заключат достойный мир, перекроят границы,
ну а он... он похлопочет об отставке. Он не тщеславный, пусть другие
отправляются в Москву, шагают в Индию - куда угодно. С него довольно, он
устал. Вернется к матушке, подправит запустевший виноградник, зайдет к
соседу, его начнут расспрашивать, он станет отвечать, а дочь соседа...
Когда он уходил, она еще не родилась, зато сейчас - верней, тогда, когда
он вернется...
Итак, сержанту было хорошо. Он шел, насвистывал любимую песенку, и
казалось, что все происходящее вокруг ему безразлично. Но нет! Он вдруг
остановился и недовольно покачал головой: патрульные - судя по форме,
вестфальцы из корпуса Жерома Бонапарта,- патрульные остановили проходившую
мимо них стройную даму в вуали и, путая немецкие и французские слова,
стали допытываться, кто она такая и что здесь делает. Дама гордо молчала.
За долгие годы службы сержант так и не привык к союзникам, он их не любил.
Более того, он им не верил, но терпел - ведь как-никак, а пригласил их
император... Но когда один из солдат грубо схватил даму за руку и
попытался приподнять вуаль, сержант не замедлил вмешаться.
- Эй, приятели! - сказал он, подходя к вестфальцам.- А ну-ка, полегче!
Император не воюет с дамами,- и он так посмотрел на офицера, старшего в
патруле, что тот посчитал за лучшее не перечить.
Оно и неудивительно, пехота всегда- отступает перед кавалерией.
Дюваль между тем продолжал:
- Мадемуазель! - И он галантно поклонился незнакомке.- Простите, что я
заставил вас ждать. Служба!
Дама согласно кивнула, взяла сержанта под руку, и они удалились, оставив
союзников в растерянном недоумении.
Когда сержант и незнакомка уже достаточно отошли от патрульных, дама
приподняла вуаль и тихо сказала:
- Благодарю вас, сержант! - на чистейшем французском, с едва заметным
южным акцентом.
- Дюваль! - поспешно подсказал сержант.- Шарль Дюваль, мадемуазель, к
вашим услугам,- тут .он вполне пристойно поклонился и подумал: "Да она еще
и красавица! Вот так удача! Правда, ей далеко не семнадцать, но и я..."
- Вы так любезны, сержант,- продолжала дама,- что мне просто неловко
просить вас еще об одном одолжении.
- О, что вы, я... Мы перед вами виноваты. Но что поделать, война! А тут
еще эти...- Но тут сержант осекся, не пожелав бросать тень на Великую
Армию и, косвенно, на императора.
- Тогда,- и незнакомка мило улыбнулась,- проводите меня. Это недалеко,
всего в двух шагах отсюда.
Сержант, конечно, сразу согласился.
Они шли по улице, и встречные - ну до чего же мало было среди них
знакомых! - с любопытством и завистью глазели на спутницу сержанта. Того
самого сержанта, ибо Дюваля неплохо знали по армии.
Однако армия, придавая человеку мужество, лишает его чего-то другого, тоже
весьма немаловажного. Наверное, в силу этого дама никак не желала вступать
в непринужденную беседу, а большею частью отвечала односложно и все
смотрела по сторонам. И хоть сержанту было обидно, что его спутницу вовсе
не интересуют рассказы про походы, про родной Бордо и прочие интересные
места, он внутренне с ней соглашался: и действительно, варварский город
представлял собою любопытное зрелище, и потому сержант уж сколько знал,
столько и рассказывал даме о местных достопримечательностях. Так, проходя
мимо дома дворянского собрания, он сделал широкий жест и объяснил:
- Пекарня. А вон там, дальше, видите купола? Это святой Николай, там мы
установили орудия. А в Успенском у нас госпиталь.
Они спускались к реке.
- Ну вот, мы почти и пришли,- сказала незнакомка.- Я здесь неподалеку.
Сержант осмотрелся по сторонам и нахмурился.
- Советую вам переменить квартиру,- строго сказал он.- Видите эту
церквушку?
- Бориса и Глеба?
- Не знаю. Но знаю, что здесь хранятся пороховые запасы армии. А мало ли
какой лазутчик...
- Ну что вы, разве это возможно?! - испуганно воскликнула дама и... глянув
в сторону, вдруг успокоилась и вежливо сказала:
- Весьма и весьма благодарна, сержант. Прощайте!
И не успел сержант опомниться, как дама, помахав ему рукой,, поспешно
подошла к стоящему поодаль кирасирскому офицеру. Офицер, мельком глянув на
Дюваля, что-то спросил. Дама ответила. Офицер еще раз покорился на
сержанта, обнял даму за талию...
Э, да это похлеще пощечины! Догнать офицера? сказать ему все, что он
думает о... Нет, ни к чему. Ему нужна отставка и больше ничего. А славных
девушек довольно и в Бордо. Но тем не менее...
Дюваль стоял на месте и смотрел вслед удалявшейся паре. Сержант и раньше
был невысокого мнения о тяжелой кавалерии, а теперь лишний раз убеждался в
своей правоте. Ни легкости, ни натиска; он держится за даму, как за
стальную кирасу - позор!
(Мало того, в тяжелой кавалерии запрещено носить усы, но только баки, -
майор Ив. Скрига).
Кирасир и дама уходили все дальше и дальше. И вдруг Дювалю почудилось
нечто знакомое: так неуклюже брал женщину за талию только... Нет, ни за
что не вспомнить! И все же несомненно, что сержант уже где-то встречался с
этим человеком.
Когда-то? Ах, когда-то! И сержант постарался как можно скорее выбросить из
головы и этого кирасира и воспоминания вообще. Дюваль не любил думать о
прошлом - у него были на то весьма веские причины. Бравый гусар резко
развернулся и, досадливо бряцая шпорами, поспешил домой - ведь там его
ждала Мари, красотка Мари с ясными глазами и белой челкой; тонконогая,
гнедая и в подпалинах, идущая под ядрами без всяких шенкелей.
Ну а потом... Что было потом, вы все прекрасно знаете. Неприятель пробыл в
Витебске шестнадцать дней, затем оставил его и двинулся на Москву.
Отправляясь в поход, император единым росчерком пера объединил захваченные
западные губернии во вновь образованное Великое Княжество Литовское.
Председателем временного правительства новой европейской державы был
определен голландский генерал граф Гогендорп. В Варшаве недоумевали,
вспоминали границы семьдесят второго года, обещания, посулы... а кое-кто и
возмущенно восклицал: "Где ж возрожденная Речь Посполитая?!" Но император
спешил. "Обращайтесь с Белоруссией как с союзной страной, а не как с
подданной,- напутствовал он генерала.- В общем поступайте с ней как можно
лучше".
А лето тем временем было в разгаре. Французские солдаты по старой памяти
стали возбуждать крестьян против помещиков, и загорелись шляхетские
имения, однако долгожданного указа об отмене крепостного права в княжестве
не последовало.
Ну а погода тем временем стояла отменная, ожидался небывалый урожай. В
Великом Княжестве издавались указы, рассылались воззвания, праздновались
победы, а Великая Армия шагала вглубь России. Смоленск, Бородино, занятие
Москвы, пожар...
И был сентябрь. Первопрестольная лежала в развалинах. Наполеон требовал
себе бумаги касательно Пугачева, делал наброски манифеста к крестьянам, да
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг