простом человеке.
- Павел Андреевич!
- Вот видите, и вам уже страшно, а вдруг дерево или вода подслушают.
От основной дорожки, шедшей вдоль цепи прудов отходила дорожка поуже. Она
поворачивала налево, проходя по перемычке, отделявшей верхний пруд от
следующего, лежавшего метров на пятьдесят ниже.
Они свернули на нее. Но пройдя несколько шагов, Александрийский
остановился.
- Пожалуй, пора возвращаться.
- А что так шумит? - спросила Лидочка. - Где-то льется вода.
- Вы не догадались? Пройдите несколько шагов вперед и все поймете.
Лидочка подчинилась старику. И при свете вновь выглянувшей луны увидела,
что в водной глади, метрах в полутора от дальнего берега пруда, чернеет
круглое отверстие диаметром в метр. Вода стекала через края внутрь
поставленной торчком широкой трубы и производила шум небольшого водопада.
- Сообразили, в чем дело? - спросил Александрийский.
- Туда сливаются излишки воды, - сказала Лидочка.
- Правильно. Чтобы пруд не переполнялся. А на глубине по дну пруда
проложена горизонтальная труба, которая выходит в нижнем пруду под водой, -
вы можете запустить рыбку в водопад, а она выплывет в следующем пруду.
Интересно?
Александрийский совсем устал и говорил медленно.
- Я прошу вас, - сказала Лидочка. - Давайте посидим. Три минуты.
Переведем дух.
- Отвратительно, когда тебя жалеет юная девица, - сказал Александрийский.
- Дряхлый старикашка!
- Вы совсем не старик! - сказала Лидочка. - И когда выздоровеете, я еще
буду от вас бегать.
- Я специально для того постараюсь выздороветь,- сказал Александрийский,
послушно отходя к скамейке.
По плотине быстро шел человек - занятые разговором Александрийский и
Лидочка увидели его, когда он подошел совсем близко.
- Вот они где! А я уж отчаялся. Решил - утонули! - Это был Матя Шавло.
- Легок на помине, - сказал Александрийский.- Что вам не спится?
- Вы перемывали мне косточки! - заявил Шавло. - То-то я чувствую, что
меня тянет в парк. И что? Он называл меня развратником, лентяем, пижоном и
наемником Муссолини? - последний вопрос был обращен к Лиде.
- Любопытно, - усмехнулся Александрийский. - Он взваливает на себя сотни
обвинений для того, чтобы вы не заметили, что он упустил в этом списке
одно, самое важное.
- Какое? - спросила Лидочка.
- Агент ГПУ, - сказал Александрийский.
- Ах, оставьте, - сказал Матя, подходя к самому краю воды и глядя, как
вода, серебрясь под светом луны, срывается тонким слоем в странный колодец
посреди пруда. - Мне уже надоело, что каждый второй меня подозревает в том,
что у Ферми я выполнял задания ГПУ.
- Я вас в этом никогда не подозревал, Матвей, - сказал Александрийский. -
Я отлично понимаю, что Ферми читал ваши работы. Как только он увидел бы,
что вы агент ГПУ, вы бы вылетели из Италии. Кстати. Ферми не собирается
покидать фашистский рай?
- Маэстро признался мне, что намерен улететь оттуда, как только он сможет
оставить свой институт, - ведь он же не жена, бросающая мужа. Целый
институт.
- Проблема национальная?
- При чем тут национальность! - Матя красиво отмахнулся крупной рукой в
желтой кожаной перчатке. - На институт обратили внимание итальянские
военные. Говорят, что интересуется сам дуче.
- Это касается радиоактивных лучей?
- Нет. Разложения атомного ядра.
- К счастью, это только теория.
- Для вас, Павел Андреевич, пока теория. Для маэстро - обязательный
завтрашний день.
Лидочка увидела, как Александрийский чуть морщится при повторении
претенциозного слова "маэстро"
- Это - разговор для фантастического романа, - сказал Александрийский,
как бы приглашая собеседника продолжить спор.
Матя сразу попался на эту удочку.
- Хороший фантастический роман, - сказал он,- обязательно отражает
завтрашнюю реальность. Я, например, верю в лучи смерти, о которых граф
Толстой написал в своем романе об инженере Гарине, не читали?
- Не имел удовольствия.
Лидочка только что прочитала этот роман, и он ей очень понравился - даже
больше, чем романы Уэллса, и ей хотелось об этом сказать, но она не посмела
вмешаться в беседу физиков.
- Толстой наивен, но умеет слушать умных людей, - продолжал Матя, нависая
над скамейкой, на которой сидел, вытянув ноги, Александрийский. Он
беседовал с Александрийским, не замечая, что поучает его, хотя этого делать
не следовало. Александрийский, как уже поняла Лидочка, свято блюл табель о
рангах, в которой ему отводилось весьма высокое место.
- Передача энергии без проводов, о чем мы не раз беседовали с маэстро...
Тут Александрийский не выдержал:
- Вы что, у скрипача стажировались, Матвей Ипполитович? Что за
кафешантанная манера?
- Простите, Павел Андреевич, - мгновенно ощетинился Матя. - Я употребляю
те слова и обозначения, которые приняты в кругу итальянских физиков, и не
понимаю, что вас так раздражает?
- Продолжайте о ваших лучах, которые выжигают все вокруг и топят любой
военный флот, осмелившийся приблизиться к вашей таинственной базе!
Лидочка поняла, что Александрийский, конечно же, читал роман графа
Толстого.
- Пожалуй, пора по домам, .- сказал Матя. - Уже поздно, и вы наверняка
устали.
- Нет, с чего бы?
- И уж, конечно, устала Лидочка. По нашей милости ей пришлось сегодня
пережить неприятные минуты.
- Вы правы, - Александрийский тяжело оперся на трость, но весь вид его
исключал возможность помощи со стороны молодых спутников. Так что они с
Матей стояли и ждали, пока он поднимется.
Они медленно, сообразуясь со скоростью профессора, пошли по берегу
среднего пруда, мимо купальни, какие бывали в барских домах еще в прошлом
веке, чтобы посторонние взоры не могли увидеть купающихся господ, и вышли
на широкую, стекающую к пруду поляну, наверху которой гордо и красиво
раскинулся дом Трубецких.
Совершенно забыв о присутствии Лиды, физики постепенно углубились в
специальный разговор, в котором фигурировали неизвестные Лидочке, да и
подавляющему большинству людей того времени, слова "позитрон", "нейтрон",
"спин", "бета-распад" и "перспективы открытия бета-радиоактивности".
Наконец, совсем уж замерзнув, Лидочка сказала, что оставляет их, и только
тогда физики спохватились и пошли к дому. И вовремя, потому что как раз,
когда они снимали пальто под сердитым взглядом чучела медведя, раздался
гонг, означавший окончание дня. И сверху по лестнице деловито сбежал
президент Филиппов, чтобы лично запереть входную дверь.
- Успели, - радостно сказал он, - а вот кто не успел, переночует на
улице.
Президент Санузии наслаждался тем, что кому-то придется ночевать на
улице.
Александрийский жил на первом этаже - ему было слишком трудно подниматься
на второй, - потому он, попрощавшись, пошел коридором, соединявшим главный
корпус с правым флигелем. Матя поднялся с Лидочкой на второй этаж и
проводил ее до комнаты.
Он сказал:
- Глупо получилось, я же вас искал. И с вами хотел поговорить.
- О чем?
- Обо всем. О наших будущих отношениях. Но Александрийский всегда был
таким настырным. И вас от меня увел.
Матя взял Лидочку за руку и поднес ее пальцы к - губам. Это было
старомодно, так в Москве не делают, Лидочка вдруг смутилась и спросила,
заставляя себя не вырывать руку:
- Это так в Италии принято?
- Это принято у поклонников, - ответил Матя.
Лидочка вошла в комнату. Марта лежала на застеленной кровати и читала.
- Ты куда пропала? - спросила она,
- Мы гуляли с Александрийским, - сказала Лидочка. - А потом пришел Матвей
Ипполитович, и они стали спорить.
- Я думаю, что Александрийский ревнует, - сказала Марта. - Когда-то Матя
был его учеником, недолго, в начале двадцатых. И оказался более способным,
чем учитель.
- Так все считают? - спросила Лидочка.
Она взяла вафельное полотенце, сложенное на подушке, и стала искать в
сумке пакет с зубной щеткой и порошком.
- Это считает Миша Крафт, который для меня - высший авторитет, - сказала
Марта. - Но я думаю, что причина в несходстве характеров. Матя при первой
возможности ушел к Френкелю в Ленинград и работал в Физико-техническом
институте. А потом его отобрали для стажировки в Италии. То, что для
Александрийского - предмет планомерного многолетнего труда, Матя всегда
решал походя, между двумя бутербродами или тремя девицами. Александрийский
считал его предателем, но дело не в предательстве, а в сальеризме
Александрийского.
- Матвей Ипполитович совсем не похож на Моцарта.
- Ты же понимаешь, что дело не в простом сравнении.
Лидочка взяла полотенце и пошла в женскую туалетную комнату.
Лидочка пустила воду. Струя била косо, порциями, будто кран отплевывался.
Она не услышала, как открылась дверь и вошла подавальщица.
- Вы меня простите, - сказала она, закрыв за собой дверь. - Мне у вас
спросить надо.
Лидочка испугалась, будто имела дело с умалишенной, готовой к
иррациональным поступкам, но не обязательно намеренной их совершать.
Она так и осталась стоять с щеткой в приоткрытом рту, с измазанными
зубным порошком губами.
- Вы видели, что я смотрела на мужчину, - продолжала женщина. - Вы его
знаете, высокий с усиками, красивый такой.
Лидочка кивнула. Она чувствовала, как белая струйка слюны с порошком
течет по подбородку.
- Мне с ним поговорить надо, - сказала женщина ровным, скучным голосом. -
А мне их имя-отчество неизвестны. Вы уж помогите, подскажите мне,
гражданочка.
Женщина притворялась. Говорить простонародно она не умела, и дело было не
только и не столько в словах, а в том, как она их произносила - труднее
всего подделать интонацию. Если бы Лидочку спросили, кто та женщина по
происхождению, она сказала бы - горожанка, вернее всего москвичка из
образованной семьи.
Лидочка взяла стакан, прополоскала рот, сморщилась от ледяного холода.
- Вы не спешите, - сказала женщина, - мне не к спеху.
Лидочка не могла решить для себя - ответить на вопрос или сослаться на
неведение. Но потом поняла, что нет никаких оснований таиться.
- Этого мужчину зовут Матвеем Ипполитовичем Шавло, - сказала Лида. - Он
физик, больше я о нем ничего не знаю.
- Шавло? И хорошо, что Шавло. Его тогда все Матей звали.
Под яркой голой лампочкой, висевшей над головой, Лидочка могла разглядеть
женщину лучше, чем в столовой. На вид ей было лет тридцать, может, чуть
больше.
Она была высока ростом и стройна, каштановые волосы были убраны под
косынку, а без окаймляющих лоб волос лицо казалось более грубым и резким,
чем в действительности. Из таких женщин получаются террористки и
настоятельницы монастырей. И если у иной женщины в таком же возрасте все
еще впереди - и мужчины, и радости, и дети, - у этой жизнь окончена. И если
бы не неведомая Лиде, но обязательно существующая цель, эта женщина
спряталась бы уже в свой тихий полутемный угол - и доживала, не расцветши.
Кем бы эта женщина ни была - она не могла быть подавальщицей в
академической столовой.
- Спасибо, - сказала женщина, протянув руку, будто хотела дотронуться до
Лиды. - Спасибо вам. Мне не его имя нужно. Важно было, что вы меня не
оттолкнули...
Лидочка поглядела на ее протянутую руку. Пальцы были тонкими, некогда
холеными, изысканными в своей длине и форме, но распухшими в суставах и
огрубевшими.
- Вы знали его раньше? - спросила Лидочка.
- К сожалению, - ответила женщина.
Она сочла возможным скинуть маску подавальщицы, словно выказывая этим
доверие Лиде.
- К сожалению, - повторила она. - Я не ожидала когда-либо его увидеть,
как не ожидаешь повторения кошмара.
- Кошмара?
- Вы все равно не поверите. Вы еще молоды.
- Это так кажется.
Неожиданно подавальщица засмеялась. И лицо ее стало мягче, женственней и
добрее.
В этот момент дверь в умывальную медленно открылась. В дверях стояла
Альбиночка в шелковом китайском халате.
Она, видно, поняла, что при ее появлении женщины оборвали разговор,
- Я вам помешала? - спросила она высоким, чрезмерно нежным голоском.
- Чего уж, - сказала подавальщица, - я вот щетку куда-то положила, а куда
- не знаю. Извиняйте.
Она повернулась и, наклонив голову, быстро вышла из умывальной.
- Как наивно, - сказала Альбиночка ей вслед. - Я могу поклясться, что она
из бывших, а устроилась в прислуги и притворяется. Правда?
- Не знаю, - сказала Лидочка, спеша вытереть лицо и собирая свои
туалетные принадлежности.
- Спокойной ночи, - прощебетала вслед ей Альбиночка.
Глава третья
Утром Лидочка с трудом проснулась - за окном была такая дождливая мгла,
такая полутемная безнадежность, словно дом оказался на дне аквариума,
полного мутной воды.
Марта уже поднялась и приводила перед зеркалом в порядок прическу. В
комнате пахло одеколоном "Ландыш". Лидочка потянулась - кровать отчаянно
заскрипела. Марта резко обернулась:
- Ты меня испугала! Как себя чувствуешь?
Лидочка попыталась сесть - все тело ломило.
- Меня, по-моему, всю ночь палками били.
- А ты больше с физиками гуляй! Я удивлюсь, если ты не простудишься, -
сказала Марта. - Давай, вставай, скорей беги в умывалку. А то там очередь,
наверное, а гонг зазвенит - опоздаешь. Филиппов тебя уморит воспитательными
беседами.
- А я их не буду слушать.
- Значит, ты никуда не годная общественница. А ты знаешь, что у нас
делают с никуда не годными общественницами? Их отправляют на перевоспитание
трудом. Я знаю, что президент нашей республики уже разработал систему
трудовых наказаний - опоздавшие ко второму удару гонга сегодня направляются
на сбор опавших листьев. Под дождем.
- Откуда ты все это узнала?
- Я уже была в умывалке, все новости узнала, все сенсации.
- Даже сенсации?
Лидочка встала с постели и ее повело - так трещала голова. Она ухватилась
за спинку кровати.
- У тебя очень красивые ноги. - Марта критически осмотрела Лидочку.
Ночная рубашка была ей коротка, и Лидочке стало неловко, что ее так
рассматривают.
- Хороши по форме и щиколотки узкие - знаешь, я очень люблю, когда у
девушек узкие щиколотки. А вот грудь маловата.
Не выпуская расчески и продолжая лениво расчесывать кудри, Марта кошечкой
поднялась с табурета, подошла к Лидочке и поцеловала ее в щеку.
- И щека у тебя пушистенькая. На месте мужиков я бы на тебя бросалась,
как тигра.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг