- На меня даже не надо писать, - возразил Максим Исаевич, - достаточно
шепнуть Алмазову, который специально приехал за мной следить.
- Нет, ты неправ, - сказал Матвей. - Я точно знаю, что это не Алмазов.
- А кто?
- Они никогда бы не обидели тебя такой мелкой сошкой, как Алмазов. Для
тебя пришлют Дзержинского.
- А Дзержинский умер! - сказал Максим Исаевич. В голосе его прозвучало
торжество ребенка, который знает, что конфеты спрятаны в буфете.
По дорожке от прудов поднимался Пастернак, он раскланялся с Лидочкой и ее
спутниками. Марта, голосом более оживленным, чем обычно, спросила:
- А разве вы, Борис Леонидович, не пойдете смотреть на Москву?
- Простите, но я не сторонник массовых смотрин, - ответил Пастернак. -
Захочу - посмотрю. Но один.
Тут же он улыбнулся, видно, подумал, что мог обидеть Марту своими
словами, и добавил:
- Еще лучше - в вашем обществе!
- Тогда завтра, как стемнеет! - громко сказала Марта, и все засмеялись.
Через две минуты что-то заставило Лидочку обернуться. Пастернак уже
отошел довольно далеко - его высокая быстрая фигура слилась с черными
стволами на повороте, и не он привлек внимание Лиды - за погребом стояла
подавальщица. Она была в длинном, словно из шинели перешитом пальто,
накинутом на плечи, спереди вертикальной полоской просвечивал передник.
Женщина поняла, что Лидочка видит ее, отступила за ствол и тут же пропала с
глаз - словно ее и не было. Первым порывом Лидочки было окликнуть Матвея.
Но Лидочка не сделала этого - стало неловко - словно окликнешь, донесешь на
подавальщицу.
Что знала Лидочка об этих людях? Что Матя Шавло любезно поднес ее чемодан
до санатория? Был вежлив, а потом оказался среди тех, кто прибежал спасать
профессора Александрийского? Это говорит в его пользу.
Еще у него открытая улыбка и есть чувство юмора. И это тоже говорит в его
пользу. Но в то же время знаком с Алмазовым, был в фашистской Италии и даже
носит гитлеровские, усики. Может, у этой бедной женщины есть основания за
ним следить?
Появление новой партии желающих поглядеть на Москву вызвало шум и веселые
крики на вышке - Лидочке даже показалось, что вышка зашаталась от такого
гомона. Она обернулась - конечно же, фигуры в шинели не было видно, да и
самого погреба не разглядишь, лишь тусклый свет лампочки, горевшей в
оранжерее, напоминал о встрече. Еще дальше светились окна усадьбы..
- Не бойтесь, - сказал Матя, - вышку сооружали еще до революции, она сто
лет простоит.
- Простоит, если на нее не будут лазить кому не лень, - возразил Максим
Исаевич.
Лидочка стала подниматься первой. Ступеньки были деревянные, высокие -
словно она поднималась по стремянке, придерживаясь за тонкий брус. Один
пролет, поворот, второй пролет, третий... поднялся ветер - видно, ниже его
гасили деревья, а тут он мог разгуляться.
Лидочка хотела остановиться, но снизу ее подгонял Матя.
- Главное - не останавливаться, а то голова закружится.
Сверху склонился молодой человек, похожий на Павла Первого.
- Вы пришли! - сообщил он Лиде. - Я очень рад. Я совсем замерз, думал,
что вы не придете.
- Соперник! - услышал эти слова Матя. - Дуэль вам обеспечена.
- Здравствуйте, - сказал тот жалким голосом, и Матя узнал его.
- Кого я вижу! Аспирант Ванюша! Как говорит мой друг Френкель - лучшее
дитя рабфака!
- Матвей Ипполитович, я даже не ожидал, - сказал рабфаковец, и Лидочке
стало грустно от его тона, потому что она поняла - дуэли из-за нее не
будет. Ванюша готов уступить любую девицу своему кумиру - а в том, что Матя
его кумир, сомнений не могло быть: глаза аспиранта горели ясным пламенем
поклонника.
- Неужели вы не заметили меня за ужином?
- Не заметил, - сознался Ванюша, одаренный редкостным прямодушием, - я
смотрел на Лидию Кирилловну. Так смотрел, что вас не заметил.
- Он уже знает ее отчество! - воскликнул Матя. - Такая резвость
несвойственна физикам. Неужели выагент ГПУ?
- Ах, что вы! - испугался Ванюша.
Лидочка обернулась туда, куда смотрели собравшиеся на верхней площадке
вышки, - Москва казалась тусклой полоской сияния, придавленного облачным
небом.
- Отсюда надо смотреть днем и в хорошую погоду. Если захочешь, мы потом
еще поднимемся, - сказала Марта.
- А вы видели Ферми? - допрашивал Матю восторженный Ванюша.
- Каждый день и даже ближе, чем вас, - ворковал польщенный Матя.
- И он разговаривал с вами?
- Даже я с ним разговаривал, - ответил Матя и сам себе засмеялся, потому
что Ванюша не умел смеяться.
- А Гейзенберг? - спросил аспирант. - Гейзенберг к вам приезжал? Я читал
в "Известиях", что в Риме была конференция.
- И Нильс Бор приезжал, - сказал Матя. - Ждали и Резерфорда. Но Резерфорд
не смог отлучиться.
- Почему?
- Он должен заботиться о Капице.
- Да? - Аспирант чувствовал, что его дурачат, но не смел даже себе
признаться в том, что настоящий ученый может так низко пасть. Лидочке его
было жалко, но, честно говоря, она слушала разговор Мати с неофитом
вполуха, потому что смотрела не на отдаленную, туманную и нереально далекую
отсюда Москву, а на уютно желтые окна дома, так откровенно манящие
вернуться.
- Лидочка, - сказал Матя, - разрешите представить вам юного поклонника -
он просит об официальном представлении - делаю это одновременно с ужасом и
восхищением. С ужасом, потому что боюсь потерять вас, с восхищением, потому
что талант будущего академика Ивана Окрошко вызывает во мне искреннюю
зависть.
У будущего академика Окрошко ладонь была горячей и влажной.
Марта и Максим Исаевич пошли вниз. Лидочка сказала Марте, что сейчас ее
догонит - Матя шепнул ей, что проводит, но не в коллективе. Окрошко маячил
у локтя с другой стороны.
На вышку поднялись Алмазов с Альбиной.
- Ах, как холодно, - сказала Альбина, останавливаясь у перил рядом с
Лидой. Ванюша Окрошко был вынужден сделать шаг назад, освобождая место
Альбине. - Я даже не представляла, какая здесь стужа.
На ней была шляпка, из-под которой рассчитанно выбивались светлые
кудряшки. Руки она держала в беличьей муфте.
- Хорошо, что дождь кончился, - сказал Матя.
Алмазов стоял сзади, рядом с Ванюшей, и чиркал бензиновой зажигалкой,
стараясь закурить на ветру.
- А вы так легко одеты, - сказала Альбина Лиде.
- Мне не холодно.
- Я всем телом чувствую, как вы меня презираете, - прошептала Альбина. -
Из-за этого эпизода возле машины. Вы меня презираете?
- Я об этом даже не думала.
Алмазов должен бы сейчас вмешаться, остановить эту дурочку, которая
смотрела на Лидочку, распахнув голубые, наполненные слезами глаза. "А
вдруг, она его жертва и ей куда хуже, чем мне?" - подумала Лидочка.
- Я вам дам таблетки, - сказала Альбина, понизив голос до шепота. - У нас
есть немецкий аспирин, он совершенно другой, чем наш, я вам вынесу, он
заснет, и я вынесу.
- Не надо.
- Надо-надо, он их не считает. Он почти все считает, но таблетки не
считает, я за ним всегда слежу, он даже не представляет, как я много о нем
знаю.
Лидочка проследила за взглядом, который кинула назад Альбина, - видно,
она боялась Алмазова. Но его за спиной не было, он отошел с Матей на другую
сторону опустевшей площадки. Сзади стоял только Ванюша Окрошко, который или
ничего не слышал, или не понимал.
- Я знаю - вы думаете, что я его боюсь. Но я докажу, докажу, - шептала
Альбина. - Вы еще удивитесь моей отваге.
- Ванюша, - сказала Лидочка, - нам пора идти?
Ваяюша не понял, но был счастлив, что Лида к нему обратилась.
- Ванюша, - повторила Лида, - я совсем замерзла.
- Я же говорила вам, что вы замерзнете, - сказала Альбина.
Алмазов подошел к ним, встал рядом с Ванюшей Окрошко.
- Ну что, мои дорогие девушки, - сказал Алмазов. - Не пора ли нам домой,
на бочок?
- Да, и как можно скорее, - сказала Альбина. - Вы же видите, что Лида
совсем замерзла.
- Это дело поправимое, - сказал чекист. Лидочка не сразу поняла, что он
делает, только когда Ванюша заскулил из-за того, что не догадался до такой
простой мужской жертвы, только тогда Лидочка обернулась - но было поздно.
Алмазов уже снял свою мягкую, на меховой подкладке, кожаную куртку - внешне
комиссарскую, как ходили чекисты в гражданскую, но на самом деле иную -
мягкую, уютную, теплую и пахнущую редким теперь мужским одеколоном.
Куртка улеглась на плечах Лидочки и обняла ее так ловко, что попытка
плечами, руками избавиться от нее ни к чему не привела, хотя бы потому, что
Алмазов сильными ладонями сжал предплечья Лиды, Лида не посмела обернуться,
зная, что тут же встретится глазами с озорным, хулиганским взором Алмазова.
Лидочка пошла к лестнице, как под конвоем - ладони Алмазова, хоть и
отпустили ее, никуда не делись, в любой момент они могли вернуться и сжать
ее снова. Так что Лидочка поспешила вниз по лестнице - сзади уверенно
скрипели сапоги Алмазоаа, но, набирая скорость на лестнице и легче,
изворотливее перепрыгивая с пролета на пролет, Лидочка смогла оторваться от
опеки - спрыгнула с нижних ступенек, сорвала с себя куртку, обернулась и
протянула ее перед собой, ^ как щит, подбегавшему Алмазову.
- Большое спасибо, - сказала она. - Мне уже не холодно.
- Отлично, - сказал Алмазов, который умел не настаивать в тех случаях,
когда настойчивость ничего ему не обещала, - я постарался лишь загладить
тот грех, который совершил на дороге.- В темноте жемчужными фонариками
светились его зубы и белки глаз.
Лида сделала шаг в сторону на край дорожки и таким образом оказалась
отрезанной от Алмазова и Мати Ванюшей Окрошко, который не успел толком
разобраться, что же произошло, и со значительным припозданием спросил:
- Вам мое пальто дать?
- Зачем, на мне уже есть пальто.
- А куртку надевали, - сказал Ванюша с обидой, и всем стало смешно.
Когда они миновали перекресток: справа - погреб, слева вниз - дорога к
пруду, Лидочка увидела, что к пруду, опираясь на палку, спускается
Александрийский.
- До свидания, - сказала Лида быстро. - Спокойной ночи.
Последние слова она произнесла на бегу.
- Вы куда? - закричал Ванюша.
- Она лучше вас знает, куда, - услышала Лидочка голос Мати. Видно, тот
удержал аспиранта, потому что Лиду никто не преследовал.
Александрийский услышал ее быстрые шаги и остановился.
- Павел Андреевич, это я, - сообщила Лидочка на бегу.
- Вижу, - сказал тот. - На вышку бегали?
- Там неинтересно, - сказала Лидочка, поравнявшись с Александрийским, -
Просто далекое зарево.
- Когда-то я поднимался туда. Но только днем и в хорошую погоду. Но мне
кажется, что если вам хочется полюбоваться Москвой, то лучше это сделать с
Воробьевых гор. Недаром Герцен с Огаревым клялись там.
- Клялись?
- Утверждают, что там они решили посвятить себя борьбе за народное
счастье. Разве вы этого не изучали в школе?
- Нет.
Они шли медленно - Александрийский неуверенно ставил трость и не сразу
переносил на нее тяжесть тела.
- Я не так давно стал инвалидом, - сказал он. - Я даже не успел
привыкнуть к тому, что обречен. Вы не представляете, как я любил кататься
на коньках и поднимать тяжести...
Профессор говорил, не поворачивая головы к Лиде, и ей был виден его
четкий профиль - выпуклый лоб, узкий нос, выпяченная нижняя губа и острый
подбородок. Лицо не очень красивое, но породистое.
- А вы раньше встречали этого Алмазова?
- Да, встречал. В прошлом году, когда я был чуть покрепче и даже
намеревался выбраться в Кембридж на конференцию по атомному ядру, он тоже
вознамерился ехать с нашей группой под видом ученого. Я резко
воспротивился.
- И что?
- А то, что я никуда не поехал.
- А он?
- Он тоже никуда не поехал. Они не любят, когда их сотрудников, как это
говорят у уголовников... засвечивают. А мне сильно повезло.
- Повезло?
- Конечно. Если бы не моя грудная жаба, сидеть бы мне в Соловках с
некоторыми из моих коллег. Когда они узнали, каково мое состойние, они
решили дать мне помереть дома.
Они вышли к пруду. Пруд был окружен деревьями, которые склонялись к
водяной глади, у берега дремали утки, по воде плыли желтые листья, словно
реяли над внутренним небом. Было очень тихо, лишь с дальней стороны пруда
доносился шум льющейся воды, словно там забыли закрыть водопроводный кран.
- Может быть, я стараюсь себя утешить, успокоить, а они посмеиваются и
готовы забрать меня завтра.
- Сейчас наоборот, - сказала Лидочка, хотя сама не очень верила
собственным словам. - Сейчас многих отпускают. Я знаю, в Ленинграде целую
группу историков выпустили - Тарле, Лихачева, Мервартова...
- Свежо предание, - сказал Александрийский.
Он остановился на берегу пруда. Здесь фонарей не было, но поднялась луна,
и бегущие облака были тонкими - свет луны пробивался сквозь них.
- Вы думаете, что он вас узнал? - спросила Лидочка.
- Вряд ли. Было темно - он вышвырнул меня, как вышвырнул бы любого из
нас. Он полагал, что академики в кабинах грузовиков не ездят.
Александрийский вдруг повернулся и пошел вдоль пруда куда быстрее, чем
раньше. Он стучал тростью и зло повторял:
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
- Не волнуйтесь, вам нельзя волноваться, - догнала его Лидочка и
попыталась взять под руку, но профессор смахнул с локтя ее пальцы.
Он быстро дышал, и Лидочка все-таки заставила его остановиться, потому
что испугалась, что ему станет плохо. Чтобы отвлечь Александрийского,
Лидочка спросила у него, правда ли, что Матвей Шавло был в Италии.
- Не производит впечатления настоящего ученого? - вдруг рассмеялся
Александрийский. - На меня вначале он тоже не произвел. Скоро уж десять
лет, как я его впервые увидел. Ну, думаю, а этот фат что здесь делает? Я не
терплю отдавать должное своим младшим коллегам, но в двух случаях Академия
не ошиблась: когда посылала Капицу к Резерфорду, а Шавло - к Ферми.
- А как они согласились?
- Кто?
- Резерфорд и Ферми. Они живут там, а к ним присылают коммунистов.
- Они думали не о коммунистах, а о молодых талантах. Прокофьев сначала
композитор, а потом уже агент Коминтерна. Петю Капицу я сам учил - он
чистый человек. И ему суждена великая жизнь. И я был бы счастлив, если бы
Петя Капица остался у Резерфорда навсегда. Но боюсь, что наши грязные лапы
дотянутся до Кембриджа и утянут его к нам... на мучения и смерть.
- Но почему?
- Потому что рядом с политикой всегда живет ее сестренка - зависть. И
всегда найдется бездарь, готовая донести Алмазову или его другу Ягоде о
том, что Капица или Прокофьев - английский шпион. А кому какое дело в нашей
жуткой машине, что Капица в одиночку может подтолкнуть на несколько лет
прогресс всего человечества? Это будет лишь дополнительным аргументом к
тому, чтобы его расстрелять. Вы знаете, что расстреляли Чаянова?
- А кто это такой?
- Гений экономики. Талантливейший писатель. И его расстреляли.
- А зачем тогда Матвей Ипполитович вернулся?
- Во-первых, он не столь талантлив, как Капица, хотя чертовски светлая
голова! У него кончился срок научной командировки, а положение Ферми в
Риме, насколько я знаю, не из лучших - возможно, ему придется эмигрировать.
Фашистская страна сродни нашей. Те же статуи на перекрестках и крики о
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг