всего, сейчас коротал бы спокойно время у своей феодосийской пушки...
Звать ли их - или истечь кровью здесь?
Коля понимал, что сейчас должны возникнуть картины его детства, но
картины детства не возникали, и в голове только крутились слова, сказанные
перед смертью... кажется, сыном Наполеона: "В моей жизни было два
достойных упоминания события - я родился и умер".
- На помощь! - со злостью ко всем людям кричал Коля. Пускай он умрет
- пускай это будет, но не один, не забытый на чердаке покинутой виллы! Не
так, чтобы через год здесь отыскали скелет в разорванном, насквозь
прогнившем мундире... И Коля сам удивился способности своего мозга
создавать такие яркие картины.
И злость на человечество помогла Коле подняться на ноги - раненая
рука повисла вдоль тела, а левой он придерживался за стенку. Таким
образом, почти в забытьи, он миновал два пролета - на третьем ноги предали
его, и он полетел вниз, но боли не почувствовал. И вообще ничего не
почувствовал до тех пор, пока, проходя по комнатам дворца, его не увидел
Елисей Мученик, потерявший в последней атаке свой черный "пикельхельм".
- Господи, - сказал он, - силы небесные! Андрей Сергеевич! Как вас
угораздило!
Сказал он это искренне, потому что ему не хотелось сражаться с
возлюбленным Раисы Федотовны.
Елисей Борисович Мученик был готов служить революции и мировой
свободе, готов был сражаться на всех баррикадах планеты, но это не
означало, что он был кровожадным человеком. В этом он был схож с иными
вождями революционных течений и возмущений, которые остались в памяти
человечества как варвары и садисты, хотя никогда такими не были. Я сильно
сомневаюсь в том, чтобы Наполеон смог отрубить голову даже самому
отъявленному, с его точки зрения, преступнику, - но подписать приказ о
казни заложников или мародеров он мог без зазрения совести, даже перед
обедом. Он казнил как бы не конкретных людей, а враждебные его высоким
целям идеи. Он убирал препятствия с дороги к прогрессу. И не дай Бог вам
оказаться таким препятствием. Но стоит такому вождю увидеть страдания
одного человека, которого он знает лично, то в нем просыпается высокий
гуманизм и человеческое сострадание.
Мученика, который Колю не любил и любить, конечно, не мог, при виде
потерявшего сознание, лежащего у лестницы окровавленного соперника
охватила не только жалость, но и искреннее негодование к судьбе, которая
заставляет людей становиться врагами и убивать друг друга. Если бы рядом
оказался врач и предложил Елисею Борисовичу отдать половину своей крови
для спасения жизни Андрея Берестова, Мученик ни секунды бы не колебался.
Он бы всю кровь отдал - лишь бы его соперник жил!
Вначале Мученик решил было, что Коля уже умер, и постарался обнажить
голову. Но "пикельхельм" был уже потерян, потому пальцы Мученика
запутались в шевелюре, там и остались. Вождь революционеров стоял над
Колей, а мимо пробегали его соратники, продолжая наступление.
И тут Коля потянул вперед руку и застонал - высоко-высоко, будто
заплакал младенческим голосом.
- Люди! - закричал тогда Мученик. - Идите сюда, кто может! Человеку
плохо и ему надо помочь!
Он так убедительно кричал, что появился солдатик, который как раз и
искал Мученика, потому что нес в руке потерянный прусский "пикельхельм".
Солдатик считал его необходимым для вождя, как бы источником
дополнительной силы.
- Молодец. - Мученик надвинул шлем на брови. - Надо перетащить его,
на диван или куда-нибудь.
- На лавку положим, а? - сказал покорно солдатик.
И они вдвоем, измаравшись кровью и уморившись, потому что бессильного
раненого человека тащить очень непросто, перетащили Колю на жесткую резную
дубовую скамью, что стояла у стены прихожей. Мученик обернулся в поисках
чего-то мягкого, чтобы положить под голову Беккеру, но ничего не нашел.
А тут в вестибюль дворца из внутренних помещений выбежал телеграфист
и спросил:
- Чего дальше делать? Они не сдаются.
- А мы их сейчас в море утопим, - ответил Мученик и засмеялся, без
злобы, а просто как человек, нашедший красивое решение геометрической
задачи. Затем наклонился к Коле, поцеловал его по-братски в холодный лоб и
сказал: - Выздоравливай, дурачок!
На этих странных словах Коля очнулся и увидел склоненное к нему лицо
Мученика. Лицо тут же отодвинулось и исчезло. Елисей убегал от него, за
ним телеграфист, а оттуда, куда они бежали, гремели выстрелы. Поэтому
слабый крик Коли, мольбу не покидать его революционеры не услышали.
Коля попытался сесть на лавке, но не смог - был слишком слаб и
слишком болела рука. У них, конечно, санитаров нет, подумал он о врагах. И
его охватила ненависть к Мученику, который так подло оставил его умирать.
Адмирал Колчак вывел к молу небольшую группу людей, отдавшихся под
его покровительство. Он велел Марии Федоровне, жене Александра Михайловича
Ксении Александровне, все еще пребывавшей в безумии княжне Татьяне, а
также Юсуповой и горничной Наташе спрятаться сбоку от пирса. На их
счастье, пирс, выдававшийся саблей в море, в том месте, где встречался с
волнами, образовал стену, достаточную, чтобы защитить женщин от случайных
пуль.
С женщинами остались старшие великие князья. Сам же Колчак и Феликс
Юсупов, который не желал отсиживаться со стариками и женщинами, переползли
выше, к началу пирса, где было куда опаснее. Последние солдаты и матросы
охраны с трудом сдерживали напор Советов, которые, захватив дом и сад, уже
вышли к пляжу. Офицеров у Колчака не осталось. Полковник Баренц лежал на
диване, а Андрей Берестов и поручик из контрразведки пропали - возможно,
были отрезаны и убиты в доме.
Положение было, можно сказать, безнадежным. Оставалось уповать лишь
на то, что помощь, как положено в авантюрном романе, прискачет в последний
момент на быстрых конях. Но Колчаку вполне обоснованно казалось, что
последний момент уже наступил, а на горизонте все не было следов катера.
Отряды Ялтинского совета, к счастью, недостаточно подвижные, но в
двадцать раз превосходившие севастопольцев числом, взяли передых - то ли
спешили пограбить дворец, то ли нашли винный погреб.
В этот момент затишья со стороны моря послышался треск, и в воздухе
возник гидроплан. На крыльях у него были русские опознавательные круги. Он
сделал круг над дворцом и над пляжем - Колчак, сидевший на холодной гальке
спиной к пирсу, лишь поглядел ему вслед, не зная, чей он.
Никаких враждебных действий гидроплан не произвел, помахал крыльями и
удалился - вслед ему стреляли из кустов.
Встревоженные появлением гидроплана, который сочли вражеским
разведчиком, Советы начали наступление. Они во множестве выскакивали из
кустов и страшно кричали, подбадривая себя.
С криками они бежали по гальке, увязая и скользя в ней.
Колчак приказал единственному пулемету открыть огонь, и тот стрелял
из-за пирса. Люди на гальке кричали, и некоторые стали падать. Упавшие
отползали обратно к кустам, а два пулемета сверху открыли огонь по
пулемету Колчака, но не смогли его подавить. Только ранили пулеметчика, и
Колчак заменил его одним из матросов.
Прошло не более пяти минут, как Советы снова кинулись в атаку.
Впереди отважно вышагивал человек в длинной шинели и прусском шлеме. Он
вытянул вперед руку с маузером и время от времени стрелял из него.
За ним, густо и отчаянно, перли солдаты, гимназисты, рабочие и прочие
люди, которые знали, что врагов за пирсом очень мало, так что осталось
совсем чуть-чуть...
Императрица и великие князья, прижимаясь спинами к пирсу, чтоб их не
заметили с берега, отошли к самой воде - дальше было некуда. Колчака
задело пулей, сбило фуражку и оцарапало голову. Кровь струилась по лбу.
Пулемет замолчал - то ли кончились патроны, то ли убило матроса. Колчаку
надо было приподняться, чтобы увидеть, но приподняться он не мог.
И вот тогда случилось чудо.
Оно не повлияло бы на исход боя - если бы не растерялся сам эмиссар
Мученик.
...Подводная лодка всплыла в полукабельтове от берега. Это был
отчаянный по отважности маневр. Вода, стекая с нее, пенилась и шумела так,
что слышно было на берегу, эмиссар остановился и за ним остановились все
нападающие. Уж очень внушителен и строг был черный конь, что прискакал на
выручку адмиралу.
Субмарина еще не закончила подъем, как люк в рубке откинулся и оттуда
на палубу выскочил офицер. За ним - матросы.
Два или три матроса побежали вперед, к носу, где стояла подобранная,
маленькая, словно оса, пушка... Другие матросы вытаскивали из рубки
надувную лодку.
Все это заняло минуту. И всю эту долгую минуту, впервые в жизни
признав поражение ранее, чем оно наступило, Елисей Борисович Мученик стоял
посреди пляжа, вытянув вперед руку с маузером.
Потом, со значительным и роковым уже опозданием, он выстрелил из
маузера. Пуля пролетела возле мола и бессильно упала в воду, не долетев до
субмарины.
Феликс Юсупов, не растерявшийся, что потом дало основание к
награждению его орденом Святого Георгия, в два прыжка добежал до пулемета,
возле которого никого не было, лег рядом и начал стрелять по противнику.
И противник побежал назад.
А когда к пулемету присоединилась скорострельная пушка субмарины и
первый ее разрывной снаряд поднял тучу земли между нападающими и дворцом,
бегство их стало неудержимым.
Не убежал только Елисей Мученик. Он медленно отступал, продолжая
стрелять и не замечая, что в маузере давно уже нет патронов.
И он стал центром всей картины. Именно к нему тянулись пули из
пулемета, за которым лежал князь Юсупов, именно ему предназначался
следующий снаряд с субмарины, именно в него, страстно желая самому убить
этого эмиссара, стрелял из револьвера вице-адмирал Колчак...
Но Мученик продолжал отступать и, наверное, скрылся бы в доме, если
бы в тот момент из дома не вышел окровавленный, придерживающий здоровой
рукой раненую Коля Беккер. Он не был вооружен, но ненависть его к Мученику
была столь велика, что тот, не в силах преодолеть давление воспаленных
глаз Коли, остановился и даже готов был уже отступить, - но отступать было
некуда, потому что, догнав Мученика, в него впились десятки пулеметных и
револьверных пуль, а новый снаряд с субмарины взорвался как раз между
Мучеником и лейтенантом Берестовым, убив обоих мгновенно.
Можно описать, что думал Коля в последнее мгновение, но мысль его не
интересна - она заключалась лишь в бешеном желании убить Мученика, сделать
так, чтобы тот перестал жить. И, увидев ослепительный звон последнего
взрыва, поглотившего Елисея, и зная уже, что этот взрыв принес конец,
смерть ему самому, Коля возрадовался космической радостью свершения мести
за то, что Мученик своим существованием отобрал у него, Беккера, все, что
было: и Лидочку, и Раису Федотовну, и Стамбул - отобрал, но сам погиб. Это
было хорошо.
Торжество Беккера, секундное, а может, и менее чем секундное,
захватило его настолько, что он не заметил, как умер.
Впрочем, никто не замечает, как умер или заснул.
После этого выстрелы сразу прекратились, и наступила оглушительная,
звонкая тишина.
...Адмирал Колчак принял рапорт капитана субмарины, который сообщил,
что, ввиду повреждения в главном двигателе, миноносец, выделенный для
вывоза Романовых, остался в порту. Тогда начальник штаба флота
контр-адмирал Немитц, выяснив, что в районе Ялты находится для учебных
стрельб субмарина "Камбала", и связавшись с ней по радиотелеграфу,
приказал следовать к Дюльберу. Что и было сделано.
Колчак был суров - вина командира отряда миноносцев была
непростительна. За день до отбытия флота в дальнее плавание отказывает
машина у миноносца! Но он признал, что при тех обстоятельствах адмирал
Немитц действовал правильно.
И как только он признал это Юсупову, как единственному собеседнику,
над горизонтом показался дым - на выручку флагману шел мателот
"Императрица Екатерина", новейший русский линкор.
Колчак сам сообщил императрице, что через полчаса здесь будет линкор.
- Действительно? - спросила Мария Федоровна. - А я полагала, что
помещусь и на субмарине.
Колчак приказал перенести к берегу всех раненых и убитых - никого не
осталось во дворце.
Конечно, оставался некоторый риск - сейчас Ялтинский совет
связывается по телеграфу с Петроградом, шлет возмущенные депеши - машина
Временного правительства начинает скрипеть и крутиться... Не успеют!
Матросы принесли Колю и положили на гальку. Лицо его было спокойным,
и не видно было, куда попал убивший его осколок.
- Вы воспитываете, настоящих героев, - сказала по-французски
императрица. - Он был хороший мальчик. Я к нему привязалась.
- Он был один из моих лучших офицеров, - сказал Колчак. - Россия его
не забудет.
Матросы принесли найденный на дороге труп поручика Джорджилиани,
который был изуродован десятками пуль и сабельных ударов. Так никогда и не
выяснилось, кто был виновен в его смерти - отряд ли Ялтинского совета,
который категорически отказался принять за это ответственность, либо
татарские националисты из банды Ахмета Керимова, которые мстили Колчаку за
смерть своих товарищей.
Третьим в том ряду положили полковника Баренца, который скончался от
ран, так и не придя в сознание.
Монумент, поставленный в Ялте в десятую годовщину этих событий,
представляет собой бронзовую фигуру императрицы Марии, у ног которой
расположились те герои России, что определили ее судьбу: к императрице
протягивает руку адмирал Колчак, как бы предлагая спуститься с пьедестала.
Еще ниже, демонстрируя единение сословий, склонились к пулемету князь
Феликс Юсупов и подобный Адонису молодой офицер Берестов, происхождение
которого в последующие годы оказалось так и не разрешенной тайной истории,
подобно тайне Железной маски. За его спиной, вглядываясь вперед и почти
сливаясь с камнем, стоит полковник Баренц, и наконец, внизу лежит,
опираясь на локоть и прижав руку к груди, в которой вот-вот перестанет
биться сердце, поручик Джорджилиани - тоже фигура таинственная, потому что
историки не понимают, что же он делал во время штурма Дюльбера. Остальные
фигуры на постаменте - обобщенные. Не надо искать в них сходства с
действительными солдатами и матросами, что сражались, спасая императрицу и
империю, но все они без исключения увенчаны достойными лаврами, наградами
и пенсиями.
Великая княжна Татьяна пережила всех действующих лиц этой драмы и
скончалась в Ментоне, в Швейцарии, в 1986 году в возрасте девяносто лет,
окруженная скорбящими родственниками. Захоронение ее праха состоялось в
Петербурге, в Александро-Невской лавре при большом стечении публики.
Колчак и императрица перешли на борт "Императрицы Екатерины".
Когда катер подходил к адмиральскому трапу, Александр Васильевич был
еще в сомнении, объявлять ли экипажу о том, что за гости прибыли на борт,
но оказалось, что команда уже выстроена на шканцах и встретила появление
Марии Федоровны громовым "урра!".
Независимо от того, с какими чувствами кричали матросы - то ли
искренне радовались, то ли поддаваясь общему настроению и не смея ему
противиться, то ли уже начало сказываться разочарование в революции,
которая третий месяц шумела на площадях, а жить становилось все хуже и
порядка не стало вовсе, - в любом случае кричали матросы громко, как бы
получая наслаждение от силы собственного дружного крика и правильности
строя.
Дабы не терять времени и воспользоваться настроением команды, адмирал
Колчак обратился к морякам с короткой и неожиданной речью.
Он заявил, что сейчас, когда страна охвачена волнением и беспорядком,
необходимо взять на себя ответственность за ее судьбу. Не возьмем мы -
возьмут враги, которые только и ждут, чтобы мы занялись внутренней грызней
и междоусобицами. А кончится это тем, что германцы войдут в наши дома,
будут измываться над нашими женами и невестами, а по всей России
прокатятся грабежи и убийства. Останавливать эту трагедию будет поздно. А
сегодня мы еще можем повернуть колесо истории, потому что мы, Черноморский
флот, объединены, сильны, вооружены, - мы железный кулак России, которым
она разгромит всех врагов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг