несчастья. Поэтому я ответил:
- Простите, Павел Никитич. Вы меня пригласили, чтобы поговорить о моих
изобретениях. Но я понимаю, что вы находитесь в подавленном состоянии.
Поэтому я могу уйти.
Я, конечно, никуда не ушел.
Мои слова не сразу дошли до Сорокалета.
- О чем говорить? - спросил он после паузы.
- О моих изобретениях. Я из Дома пионеров. Занимаюсь изобретениями в
области практической экологии.
Я назвал свою фамилию. Она у меня редкая.
И тогда Сорокалет засмеялся.
- Я же говорил, что ты Деткин!
Я понял, что слишком волнуюсь. Перепутать собственную фамилию! Я даже
забыл на минутку о человеке с саквояжем. Мне так не хотелось казаться
растерянным ребенком.
- Я - изобретатель! - воскликнул я. - Уже третий год я отдаю все силы
этому делу. Я не хочу хвастаться, но все говорят, что у меня есть талант.
И он не зависит от того, Деткин я или Бабкин!
Нечаянно я раскричался и люди, проходившие через садик, с удивлением
смотрели на мальчика, который машет руками, подпрыгивает перед самим
Сорокалетом.
- Прости, - сказал Сорокалет. - Я расстроен. Но если ты изобретатель,
расскажи мне, что ты изобрел... Хотя я тебе ничем не смогу помочь.
- Как же так, - сказал я. - Я ждал встречи с вами давно. Моя мечта
работать в вашем семинаре.
- Так что же о изобретениях?
- Я хотел познакомить вас с тремя из моих работ, - начал я. Этот текст
был подготовлен мной заранее. - Первая моя работа касается очистки
водоемов от загрязнения и построена на таком принципе...
И тут вдруг я понял, что не имею представления о том, на каком принципе
строится моя работа.
Сорокалет ждал. Он смотрел мимо меня, вдаль, глаза его были задумчивы и
печальны. А я в этот момент увидел птицу на ветке, может быть, воробья, я
еще не занимался всерьез орнитологией, и я стал смотреть на птицу и ждать,
когда она улетит. А птица не улетала. И больше ни одной мысли в голове не
было.
- Ну что же? - спросил Сорокалет. Я не знаю, сколько он ждал.
- Я забыл, - признался я.
- Забыл, расскажи о втором изобретении.
Это была великолепная мысль. Конечно же, мне надо было догадаться
самому. Я с облегчением вздохнул и сказал:
- Второе мое изобретение...
Птица как назло не улетала с ветки. Ну что, привязали ее, что ли? Я не
сомневался в том, что я что-то изобрел. Наверняка изобрел, но в том месте
мозга, где должно было лежать изобретение, была громадная гулкая пустота.
И неожиданно для себя самого я спросил:
- А этот человек, который с черным саквояжем, он что у вас отнял?
Я спросил это, потому что хотел отвлечь Сорокалета от моих несчастных
изобретений, которых на самом деле не было.
Сорокалет сразу ожил.
Он даже вскочил со скамейки. Словно его включили в сеть.
- Ты что об этом знаешь? Говори!
- Я видел вас днем. Вы шли за ним и о чем-то просили.
- Поздно, - сказал Сорокалет. - Я его упустил. Я думал, что ты еще
что-нибудь знаешь... Впрочем, откуда тебе знать?
- Я его видел потом, - сказал я. - Он приходил к нам в Дом пионеров.
Сидел...
- И что делал? Что он еще делал?
- Сидел и ничего не делал. Открыл свой саквояж, копался в нем, а потом,
когда мы его спросили, что он делает, повернулся и ушел.
Через мастерскую, через окно.
- Открывал? А близко он был от тебя?
- Ну как вы.
- Стой, Деткин, повтори: ты зачем хотел меня видеть?
- Моя фамилия Бабкин, - сказал я. - Мне сказали, что вы можете со мной
поговорить, потому что мои изобретения представляют интерес для науки.
- И ты можешь мне изложить суть изобретений?
- Я же говорил... - и тут меня снова застопорило. И я стал глядеть на
птицу.
Сорокалет очень мною заинтересовался. Он приблизил свои очки ко мне,
наклонился и понизил голос, задавая следующий вопрос:
- А сегодня утром, даже днем, ты знал, что изобрел?
- Я и сейчас знаю... нет, не знаю.
И вдруг я понял, что в самом деле забыл, полностью. Начисто забыл, что
же изобрел.
- Я забыл? Этого не может быть!
Я боялся, что Сорокалет сейчас рассмеется, в самом деле можно
рассмеяться - приходит к тебе мальчик, фактически ребенок, который
говорит, что хочет заниматься в твоем семинаре, а ничего не знает. И
изобретений у него никаких нет.
Сорокалет не смеялся. Он смотрел на меня серьезно, с сочувствием, но
мне все равно хотелось ему доказать, оправдаться.
- Если вы не верите, - сказал я, - то можно позвонить к нам в кружок.
Там вам любой скажет, что я получил премию. Про меня заметка была в "Юном
технике"...
- Я тебе верю, - сказал он. - Больше того, я верю, что у тебя были
очень хорошие изобретения, настолько хорошие, что их надо было украсть.
- Кому надо было украсть?
- Тому человеку, с черным саквояжем.
- Как можно украсть? Я же их не патентовал. Я только думал о них.
- Я тоже думал, - сказал Сорокалет. - И когда это случилось, я не сразу
сообразил. Но потом все же додумался. Правда, какие-то сомнения у меня
оставались до сих пор. И ты их рассеял. Теперь все ясно - надо действовать.
- Пал Никитич! - взмолился я. - Расскажите мне, пожалуйста, в чем дело.
Я же ничего не понимаю.
- Садись. - Он сел на скамейку и я понял, насколько он изменился за
последние минуты. Глазки за толстыми стеклами очков буквально пылали, щеки
покраснели и уголки губ приподнялись, отчего его лицо потеряло обиженное и
растерянное выражение. Стало обыкновенным и добрым, и даже очень приятным
лицом.
Я послушно сел рядом с ним.
- Это случилось сегодня днем, - сказал Сорокалет. - Я как раз собирался
обедать, когда он пришел. Он сказал, что должен мне передать привет от
моего знакомого, но никакого знакомого в городе Брянске у меня нет. В
общем, ему было все равно, верю я ему или нет.
Ему нужно было потянуть время. Он сел, раскрыл свой саквояж и сделал
вид, что ищет письмо. А я как-то не обратил на него должного внимания. Я
собирался обедать, а он мне очень мешал. Я сказал ему, что, пока он будет
искать письмо, я буду собираться. И он был рад.
Он возился в своем саквояже. Потом закрыл его и сказал, что письмо он
забыл в гостинице. Мы вышли с ним вместе, он молчал. Он мне показался
странным. Ты знаешь, что такое интуиция?
- Знаю, - сказал я.
- Так вот, интуитивно я ощутил в нем что-то чужое. Словно рядом со мной
идет не человек, а какой-то... какое-то существо. И, может быть, я бы
ничего не понял, если бы вдруг, еще на лестнице, не решил мысленно
повторить ход моих аргументов. Мне сегодня надо было выступать на Ученом
совете и защищать одну идею... впрочем я тебе не смогу сказать, какую
идею, потому что ее не помню. Я спускался по лестнице, почти не замечая
этого человека, и старался восстановить ход моих аргументов. И тут я
понял, что не имею никакого представления о моем собственном изобретении.
Я очень удивился и чтобы проверить, нет ли у меня провала в памяти,
переключился на другую мою идею, о которой думал ночью. И оказалось, что и
этой идеи во мне нет. Я не знаю, что меня заставило поглядеть на этого
человека с саквояжем. Он к тому времени обогнал меня и уже выходил на
улицу. У меня не было никаких доказательств, что он имеет отношение к моей
забывчивости. Я только поглядел ему вслед. И вдруг он обернулся и
улыбнулся мне. Как улыбаются механические куклы. И похлопал ладонью в
черной перчатке по саквояжу. И тогда меня озарило: мои мысли в этом
саквояже. Я ему крикнул "постойте!" Он прибавил шагу. Я побежал за ним. Я
уже не сомневался, что меня обокрали. Если бы я остановился и задумался, я
бы понял, что такого быть не может. Нельзя украсть у человека мысли,
причем не все, а только некоторые мысли. До этого земная наука не дошла,
это я гарантирую. Но я об этом не думал. Я бежал за ним, я просил его
вернуть мне мысли, я умолял, я грозил... А он только улыбался.
- Тогда я вас и увидел, - сказал я.
- Вот именно. В подземном переходе? Не помню, может, это было и в
подземном переходе. А потом он исчез... сбежал. А я решил, что мне все это
померещилось. Я начал рассуждать. Я уговорил себя, что такого не может
быть. Я провел целый час над моими записками и оказалось, что я ничего не
понимаю в чертежах. Как будто они написаны каким-то другим человеком. Я
торжественно провалился на Ученом совете. Я стоял как столб. От моего
выступления зависела судьба не только моего изобретения, но и многих
людей, которые должны были его воплощать в жизнь и пользоваться его
плодами. Я сказался больным... Бедный мальчик!
Последние его слова относились ко мне.
Но я не был так расстроен, как должен был быть расстроен.
Сейчас объясню, почему.
Еще несколько минут назад я был совершенно одинок в этом мире.
Ограбленный, ничтожный человек. Никто меня не мог бы понять. В лучшем
случае бы отмахнулись от моих жалоб, в худшем - отвезли бы в сумасшедший
дом. Особенно, если бы я стал рассказывать о человеке с саквояжем.
И вдруг оказывается, что я не один. Что у меня есть союзник. Да еще
какой! И не только он мне нужен, но и я ему необходим. И мы должны вдвоем
разрешить неразрешимую загадку.
- А может, он шпион? - спросил я.
- Не похоже, - серьезно ответил Сорокалет. - То, что он делает, у нас
еще никто делать не умеет. И не к чему. Наши с тобой изобретения не
представляют никакого секрета. Через несколько месяцев или лет о них можно
будет прочитать в любом журнале или увидеть их на практике. У меня другая
версия...
- Инопланетяне! - сказал я. - Летающая тарелочка.
- Упрощенно говоря, так.
- А я еще вчера с ребятами спорил, - сказал я. - Потому что я противник
летающих тарелочек. Я думаю, что это миф двадцатого века.
- Для меня это сейчас не миф, а рабочая гипотеза, - сказал Сорокалет. -
Я основываю ее на том, что если нигде на Земле люди не могут красть мысли,
то значит это делают люди, которые живут не на Земле.
- Тогда пошли, - сказал я.
- Куда?
- В милицию. Поднимем милицию на ноги. Опасный пришелец в Москве!
Ворует мысли.
- И знаешь, что они тебе ответят, Бабкин?
Я немного подумал и как здравомыслящий человек вынужден был признать:
- Они вызовут врача. Но если я буду не один...
- Тогда они вызовут двух врачей.
Я задумался. Сорокалет был прав. Я бы на месте милиции не поверил бы и
десяти свидетелям, если они говорят, что у них украли мысли.
Может, мыслей и не было? Я даже попытался еще раз вспомнить, что же
такое я изобрел. Оказалось, ничего не изобрел. Птичка наконец улетела.
- Выход один, - сказал Сорокалет. - Найти его и упросить...
- Упросить - из этого ничего не получится, - сказал я. - С ворами так
не разговаривают. Он у нас украл. Мы у него - отнимем!
- Что ты! - Сорокалет смутился. - Это же опасно.
- А вы подумали, что он сейчас ходит по Москве и продолжает свое черное
дело? Каждая минута опасна. Если так будет продолжаться, то через неделю
мы все останемся без мыслей. А вдруг он не один?
- Но как мы отнимем?
- Еще не знаю. - Я понял, что практически я куда лучше приспособлен к
жизни, чем великий изобретатель Сорокалет. Он наверное и не дрался никогда.
- Сначала его надо отыскать. А потом будем действовать.
Сорокалет печально вздохнул.
- Ты представляешь себе масштабы Москвы? И один человек... всего один.
Ничем не выделяется.
- Ничего подобного. Выделяется, - сказал я. - У него черный саквояж.
Давайте рассуждать.
- О чем?
- Мы же с вами изобретатели. Мыслители.
- Бывшие.
- Отнимем саквояж, отнимем и мысли. Чудес не бывает. Этот пришелец -
вполне реальный. И он не каждую мысль тянет, а только ту, что ему нужна.
- Почему ты так думаешь?
- А скажите, кто-нибудь еще из ваших коллег жаловался?
- Нет, никто... насколько я знаю.
- А я сейчас проверю. У вас двушка есть?
Сорокалет смотрел на меня с уважением. Нет, он не организатор, он
только мыслитель.
Я взял у него двушку и мы пошли звонить. Мы позвонили к нам в Дом
пионеров. К телефону подошел Женька Симон.
- Симон, - спросил я. - С тобой ничего не случилось?
- В каком смысле?
- Как твой вечный двигатель работает, ты помнишь?
- Конечно, - сказал Симон. - Мы делаем бесконечную цепь и в ее звенья
вставляем полушария, наполненные водой...
- Хватит, - сказал я и повесил трубку.
Потом я обернулся к Сорокалету, который переминался с ноги на ногу, и
сказал:
- Моя версия была правильной. Им нужны не все мысли.
- Да, разумеется, - сразу согласился Сорокалет. А я подумал, как мне
его жалко. Вот мне куда легче. Пройдет какое-то время, даже если мы и не
поймаем этого похитителя, и я снова чего-нибудь изобрету. Ведь у меня вся
жизнь впереди. А ему трудно. Он уже пожилой, ему под сорок. У него
положение, ученики, семинар, на него люди смотрят, а он им ничего ответить
не сможет. Нет, решил я, так я этого не оставлю. Расшибусь, а верну доброе
имя и великие мысли знаменитому изобретателю.
- Поехали ко мне домой, - сказал я.
- К тебе? Зачем? Я лучше к себе пойду.
- Мы возьмем Руслана. Он нам поможет.
- А кто такой Руслан?
- Мой лучший друг.
Глава 3
Сорокалет отказался подняться ко мне. Я не возражал. У меня, как всегда,
беспорядок, который создаю не только я, но и Настасья. Моя старшая сестра
так глубоко влюблена, что забыла, как моют посуду и подметают пол.
Приходится мне самому, чтобы не было лишних семейных сцен, брать на себя
ее обязанности.
Руслан обрадовался мне, соскучился. Мы все в доме очень заняты. Мать на
работе, Настасья любовью, а я изобретательством, и ему достается мало
ласки. Раньше, когда Руслан был щенком, я его обучал, надеялся, что он
научится считать, и, может, немного говорить, но все это окончилось
неудачей и потому я занялся другими проблемами.
- Руслан, - сказал я. - Ты уже большой и умный пес. Твои сопородники
плавают у берегов Ньюфаундленда и спасают рыбаков. Ты же зазря жуешь
кости. Теперь от тебя зависит судьба человечества.
Руслан склонил большую черную печальную голову, обидевшись на мой
упрек. Но перспектива помочь человечеству его утешила и он побежал к двери.
Сорокалет маялся у подъезда и при виде Руслана отпрянул, чуть не упал.
- Не бойтесь! - сказал я. - Руслан не кусается.
Сама мысль о том, что можно кусать другое живое существо, была для
Руслана настолько же отвратительна, как для меня. Руслан даже ахнул.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг