- Помолчи. Я уже все это слышала.
Зина не была лишена тщеславия, и надежда на то, что Коткин станет
доктором наук, может, даже самым молодым академиком сыграла немаловажную
роль в ее выборе. Как-то вскоре после женитьбы она взяла напрокат пишущую
машинку и одним пальцем, с ошибками, перепечатала две коткинских статьи.
Но именно те статьи почему-то не вышли в свет, а Коткин не стал до сих пор
доктором и уже потерял шансы стать самым молодым академиком. И Зине давно
уж стало ясно, что он ее обманул. И пожалуй, если бы Коткин показал ей не
Глаз, а новехонький диплом лауреата Нобелевской премии, Зина не стала бы
его рассматривать, потому что лауреатами коткины не становятся.
И все-таки Коткин достал Глаз и показал ей. Глаз был мало похож на
настоящий, скорее он напоминал небольшую непрозрачную, черную рюмку.
Плоским основанием ножки он мог крепиться ко лбу, а в самой рюмке,
заполняя ее, помещался приемник и выпуклая поверхность искусственного
зрачка казалась глубокой и бездонной. Когда Глаз включался, в глубине
загорался холодный бесцветный огонек. От рюмки тянулись длинные тонкие
провода с большими присосками на концах.
- Убери эту гадость, - сказала Зина. - На паука похоже.
А Коткину Глаз казался красивым.
- Зина, - сказал Коткин. - Мы четыре года бились, и вот он работает.
Зина тяжело вздохнула, у нее не осталось сил спорить, и она отвернулась
к стене. Пружина старого дивана ухнула, зазвенели чашки на подносе. Зина
плакала, а Коткин все не раскаивался. Он собрал поднос и понес его на
кухню.
Когда он вернулся в комнату, Зина уже не плакала. Он сел за журнальный
столик и вынул из портфеля начатую статью.
- Погаси свет, - сказала Зина слабым голосом. - Неужели ты не видишь,
как мне паршиво?
Спать, к счастью, расхотелось. Он выключил верхний свет, забрал свои
бумажки со столика и устроился на кухне. Он сидел так, чтобы можно было,
обернувшись, увидеть Зину: диван, освещенный настенным бра, похожим на
маленький квадратный уличный фонарь, как раз вписывался в прямоугольник
двери.
Ну что ж, поработаем, сказал себе Коткин, ничего страшного не
случилось. Он начал писать и понемногу втянулся в работу, потому что давно
уже привык работать в неудобное для других время, в неудобных местах,
потому что работать надо было всегда, а никому не было дела до того, как
Коткин это делает.
Чтобы Глаз не мешал, Коткин закинул его за спину, а потом включил его,
потому что таким образом можно смотреть на Зину и, если ей будет нужно,
подойти.
С Глазом на спине работать было трудно. Трудно смотреть на лист бумаги,
на свою руку, и в то же время видеть дверь в комнату, диван, лампу,
похожую на уличный фонарь и круглую спину Зины. Он видел отдельно каждый
волос на ее голове, видел облезший лак на ногтях закинутой на затылок
руки.
Коткин полагал, что Зина переживает ссору с Проскуриной. В самом же
деле Зина уже забыла о Проскуриной, потому что умела пропускать мимо ушей
неприятные слова, зная, что нервные клетки не восстанавливаются. Все эти
десять лет она пробыла в глубокой уверенности, что облагодетельствовала
Коткина и потому душевно его превосходит. И вот, разглядывая потертый узор
спинки дивана, Зина вдруг почувствовала в себе силу прекратить это
прозябание с ничтожеством, поняла, что, если сегодня она прикажет ему
выматываться окончательно и всерьез, перед ней откроется яркая, интересная
жизнь. Жизнь, начать которую мешает Коткин. Она повернула голову и увидела
в проеме двери сгорбленную спину мужа. Он, как всегда, писал свои
бездарные штучки и на спине его поблескивал глупый приборчик, которым он
пытался хвастать, заставив ее краснеть перед гостями. "Господи, - подумала
она, глядя на эту жалкую спину, - ради кого я угробила десять лет!"
Это было неправдой, потому что решение отделаться от Коткина она
принимала уже много раз, но когда вспышка гнева проходила, она начинала
рассуждать здраво и откладывала разрыв на более удобное время.
Глаз уловил ее движение, увидел как она повернула голову. Коткин
зажмурился, а рука привычно потянулась к пузырьку с корвалолом.
Он не подумал о том, что Глаз - чужой. Что он видит лучше, чем его
глаза, привыкшие ко всему и примирившиеся со всем. Он смотрел на Зину так,
словно это был не он, а другой человек, увидевший ее впервые, четко, до
мельчайших деталей. Круглолицая, голубоглазая женщина, сжав красивые губы,
устало смотрела на затылок Коткина, и Глаз тут же сообщил мозгу, что этой
женщине смертельно надоел этот затылок, что ей надоело презирать Коткина,
всего, до подошв на ботинках, презирать его вечную покорность и неумение
одеваться, что она устала стесняться его перед своими друзьями, устала
ждать чего-то и что ей страшно подумать о том, что этому прозябанию и
конца не видно.
Коткин даже испугался того, что увидел. Он не был готов к этому. Он
выключил Глаз и обернулся к Зине. Она смотрела на него с вызовом, словно
бросилась в воду и теперь придется плыть до того берега.
- Ты что? - спросила она.
- Зина...
- Тридцать пять лет Зина. Оставь меня в покое! Убирайся куда угодно. В
общежитие. К своему Верховскому. Куда-нибудь, только оставь меня в
покое...
Это уже было. Год назад, полгода назад. И всегда Коткин жалел Зину и
корил себя за то, что мало о ней заботился. Но тогда не было Глаза.
- Хорошо, - сказал Коткин, так же, как отвечал на эти слова год и
полгода назад. - Хорошо. Конечно, я уйду.
Он снял Глаз, отцепил присоски и осторожно спрятал его в портфель.
- Ничего твоего в этом доме нет, - сказала Зина.
- Нет, - как всегда согласился Коткин.
Он разложил на кухне свою раскладушку. Он нередко спал в кухне на
раскладушке, а Зина, разочарованная легкой победой, достала из шкаф;
одеяло и заснула на диване, сразу, словно провалилась.
И Коткин вдруг понял, что он ни в чем не виноват перед Зиной. Это было
удивительное чувство - не быть виноватым. И когда он проснулся утром,
рано, часов в семь, ему показалось, что он спал всего несколько минут и те
мысли, с которыми он засыпал, сохранились и он мог продолжить их с той
точки, в которой его застал сон.
Коткин согрел чайник, собрал свои бумаги, самые нужные книги и кляссеры
с марками. Зина мирно посапывала на диване. Коткин поправил на ней одеяло
и попытался понять, что же случилось, что изменилось, почему он не
виноват? Может, он вчера расплатился, наконец, с долгами? Ну да,
расплатился и ничего никому не должен. Это было чудесно: никому ничего не
должен!
Он оставил на столе квитанции из прачечной и химчистки и двадцать
рублей, которые у него были с собой, вышел на лестницу, остановился,
посмотрел на дверь, к которой подходил тысячи раз, и испытал новую радость
от того, что никогда уже к ней не подойдет.
Он шел по улице, люди спешили на работу, а он не спешил, потому что у
него был целый час впереди. Он представил, как удивится Верховский, когда
узнает, что он, Коткин, тоже поедет на конференцию. Верховский обрадуется,
и они оба приедут в Баку, будут жить в гостинице и есть шашлыки. Он
встретится с Гюнтером Брауном, который писал, что отправится в Баку
специально, чтобы познакомиться с профессором Коткиным. А о Зине он не
думал.
Коткин сел на лавочку на бульваре и стал глядеть на проходивших людей.
По бульвару шла пожилая, сухонькая женщина. Она шла, выставив перед
собой палку и постукивая ею по земле. Она шла уверенно, не спеша, и голова
ее была откинута назад. Коткину вдруг показалось, что это его мать, - у
него даже в затылке застучало, хотя этого и быть не могло, и не было.
Женщина, поравнявшись с ним, остановилась и, поводя палкой перед собой,
подошла к скамейке и дотронулась до скамейки палкой.
- Садитесь, - сказал Коткин.
- Спасибо, - сказала женщина. Она села и обернулась к Коткину.
Казалось, что она видит его. Женщина сказала, улыбнувшись чуть виновато:
- Я часто выхожу из дому пораньше. Утром здесь так хорошо...
- Вы работаете? - спросил Коткин.
- Конечно. А что мне еще делать?
- Извините, а что вы делаете? - Коткин знал ответ заранее: она -
учительница.
- Я преподаю. В техникуме. Мне племянница помогает быть в курсе
новостей. Ну и радио слушаю, телевизор слушаю...
- Я сегодня тоже вышел из дому пораньше, - сказал Коткин. - Обычно
спешишь, опаздываешь. А вот сегодня так получилось.
Женщина кивнула. Тогда Коткин спросил то, о чем не успел спросить у
матери:
- Простите, вам трудно жить?
- Странный вопрос... Нет, мне не трудно. Правда, бывает, я жалею о том,
что мне недоступно. Но чаще об этом не думаю. Зачем растравлять себя? Я
счастливее многих. Я ослепла в войну и многое помню. Я помню листья,
деревья, дома и людей. Я могу представлять. Хуже тем, кто слеп с рождения.
Правда, и у них есть свои преимущества...
- А если бы вам сказали, что сегодня вы сможете видеть снова?
- Кто сказал бы?
- Я.
Женщина улыбнулась.
- Самая большая радость - делать другим подарки. Волшебников все любят.
- Я не уверен, любит ли меня кто-нибудь.
Коткин раскрыл портфель. Он знал, что это делать нельзя. Чельцов ему
голову снимет, и правильно снимет.
- Сейчас вы сможете видеть, - сказал он. - Только слушайтесь меня. Я
укреплю у вас на висках присоски... Вы не боитесь?
- Почему я должна бояться? Просто мне будет обидно, когда ваша шутка
кончится. Она жестокая, но вы об этом не подумали.
- Это не шутка, - сказал Коткин. - Погодите.
Неловкими пальцами он стал отводить волосы с висков женщины, чтобы
присоски держались получше. Она все еще старалась улыбаться. Коткин
укрепил на лбу женщины обруч с приемником. Двое малышей с лопатками
подошли к ним поближе и смотрели, что он делает.
Коткин вложил выключатель в ладонь женщины.
- Пожалуй, - сказал он, - вам не следует смотреть на ярко освещенные
предметы. Наклоните голову. Вот тут нажмите.
Тонкий худой палец женщины замер над кнопкой, и Коткин, положив поверх
ее пальцев свою руку, надавил на палец. Кнопка щелкнула.
Женщина молчала. Она сидела, склонив голову, и Коткин не решался
заглянуть ей в лицо.
Потом женщина с трудом подняла голову, повернулась к Коткину, и он
увидел загадочный, холодный огонек, горящий в приемнике. Из незрячих глаз
покатились слезы; они, как дождь на стекле, оставляли ломаные дорожки на
белой сухой коже.
Коткину было неловко. Он поднялся и сказал:
- До свидания. Я, понимаете, поступаю неправильно, я не имел права...
Потом, когда придете в себя, позвоните мне по этому телефону, моя фамилия
Коткин.
И на листке, вырванном из записной книжки, написал свой институтский
телефон.
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения целостности и неизменности текста,
включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое
использование настоящего текста без ведома и прямого согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.07.2001 16:36
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг