только хлебовозки да изредка - "скорая помощь", но их у съезда с бетонки
обычно встречает гусеничный трактор с буксировочным тросом. Если
председатель колхоза догадается нам навстречу ЧТЗ послать, тогда другое
дело, тогда прорвемся.
Однако возле синего эмалевого указателя "д.Котлы 5 км" их никто не
ожидал. Проклиная все на свете, а в особенности свою судьбу, местные
власти и всю их родню по материнской линии вплоть до прабабушек, господа
бога, его апостолов, существующий социальный строй, ротозея-сторожа,
дуру-завмага и неизвестных преступников, которых живьем в землю вбить и то
мало, водитель включил ведущий передок и на первой передаче пустился в
долгое и небезопасное путешествие по зыбкой извилистой дороге, все ямы,
кочки и колеи на которой в данный момент были скрыты под полуметровым
слоем густой черной жижи.
Поскольку в современном литературном языке (в отличие от народного)
отсутствуют эпитеты, достойные живописать столь дерзкое предприятие,
ограничимся простой констатацией факта - не прошло и часа, как газик,
вздымая фонтаны грязи и буксуя через каждые десять метров, достиг крайних
деревенских домишек. Магазин - обычная, только обложенная кирпичом и
зарешеченная изба - стоял слева от дороги, чуть на отшибе. Молчаливая
толпа старух с корзинами, мешками и кошелками в руках окружали высокое
крыльцо. Приземистая, широкая спереди и сзади заведующая, прикрывшись
пестрым зонтиком, втолковывала что-то сторожу, небритому и заспанному
инвалиду. Увидев подъезжающую милицейскую автомашину, она сложила зонтик и
заплакала, натужно и некрасиво. Сторож засуетился, замахал руками, стал
орать на толпу:
- Разойдись! Нечего здесь стоять, тетери глухие! Сказано вам, не будет
сегодня торговли!
Старухи послушно отступили на несколько шагов и вновь застыли в прежних
позах - молчаливые и скорбные, привычные к повиновению, к понуканию, к
терпению.
- Что же ты, гвардеец, свинью мне такую подложил, да еще перед самыми
праздниками? - спросил у сторожа участковый инспектор Скворчевский,
спросил, впрочем, не особо строго: краж на своем веку он насмотрелся
предостаточно, они были для него неизбежным злом, надоедливой рутиной,
такой же как соседские свары, семейные скандалы, хищение кормов, буйное,
упорное пьянство мужиков и тихое, но не менее упорное пьянство баб. -
Признавайся, где был? Дрых, должно быть?
- Никак нет! - сторож вытянулся по стойке "смирно". - Бдительно нес
службу!
- А это что? - участковый указал на распахнутую дверь магазина.
- Не могу знать!
- А ну дыхни...
- Гы-ы-ы...
- Все ясно. С тобой потом будем говорить.
Тем временем следователь Олиференко и начальник розыска Печенкин
решали, что же делать - ждать эксперта из Управления или проводить осмотр
места происшествия самостоятельно. В конце концов доводы Олиференко,
сводившиеся к тому, что ни один уважающий себя эксперт не попрется в такую
даль и по таким дорогам, чтобы зафиксировать кражу нескольких пачек
сигарет и пары горстей окаменевшей карамели (как было известно заранее, ни
спиртное, ни дефицитные промтовары в эту торговую точку давно не
завозились) взяли верх и оперативная группа гурьбой направилась к
магазину. На крыльце Печенкин обнаружил целую кучу вещественных
доказательств - несколько свежих щепок, два кривых ржавых гвоздя и
открытый замок с глубокими царапинами на дужке. Все это Печенкин приобщил
к делу, а попросту говоря, спрятал в свой вместительный саквояж. В розыске
он был человек новый и свою некомпетентность старался компенсировать
неуемной энергией и истовым отношением к делу. Раньше Печенкин подвизался
в Госпожарнадзоре, где показал себя работником исполнительным и усердным.
Он в срок обследовал закрепленные объекты, ретиво штрафовал нерадивых
хозяйственников, вовремя приостанавливал эксплуатацию неисправных
отопительных приборов, создал фотовыставку "01 информирует" и организовал
кружок юных пожарников. Кроме того, он всегда правильно выступал на
собраниях и умел дружить с нужными людьми. Поэтому, когда встал вопрос об
укреплении уголовного розыска (а люди там подобрались со странностями,
формы носить не любили, в строевом отношении не дотягивали, речь свою
засоряли блатными словечками, вечно запаздывали с принятием
соцобязательств, дрыхли на политзанятиях и вообще много о себе понимали)
лучшей кандидатуры, чем Печенкин, не нашлось.
Любо-дорого было посмотреть со стороны на его бессмысленную, но кипучую
деятельность. С оружием в руках он первым ворвался в магазин и так быстро
затоптал все следы, что Олиференко только крякнул в сердцах. Затем
Печенкин обшарил все углы и заглянул во все щели, словно надеясь
обнаружить там преступника, а поскольку такового не оказалось, излил свой
праведный гнев на участковом.
- Я тебя, Скворчевский, предупреждал! Неоднократно предупреждал! И
начальник предупреждал! И заместитель предупреждал! А тебе наши слова, как
с гуся вода! Мохом оброс! Спишь, как сурок, целыми днями! Вот вся твоя
работа, как на ладони! Где профилактика? Где связь с общественностью?
Почему топочного листа возле печки нет? А вьюшка какая? Ты посмотри -
разве это вьюшка? Вот как ты народное добро бережешь!
На это участковый вполне резонно ответил, что если возле печки прибить
даже двадцать пять топочных листов, а вместо вьюшки поставить дверь от
сейфа, сие все равно не спасет магазин от кражи. В дымоходе воров искать
нечего. И с больной головы валить на здоровую не надо. Если "глухарь" за
отделом повиснет, вместе будем отвечать. Так что особо не разоряйся, а
помогай искать, коли уж приехал. А то сейчас пешочком домой пойдешь.
Сыщик, мать твою!
Кульков, едва сунувшись в дверь, сразу ретировался обратно и, заткнув
ноздри заранее припасенной ватой, остался стоять на крылечке. В магазине
витало плотное, почти непроницаемое для обоняния облако резкого,
удушливого аромата. Источник его определить было нетрудно - сразу за
порогом валялись осколки флакона из-под дешевого цветочного одеколона.
Таким способом преступники предполагали сбить со следа служебную собаку.
Действовали они в общем-то правильно, но не учли одного обстоятельства:
одеколон был отнюдь не французский, а наш отечественный, сработанный без
всякой амбры, на одной химии, а посему - нестойкий. Махорка с молотым
перцем была бы куда эффективней.
Кульков вызвал заведующую и попросил, чтобы она настежь открыла заднюю
дверь. Вскоре сквозняк немного развеял тошнотворное благоухание, и Кульков
стал различать много других ароматов, свойственных маленьким сельским
магазинам, где торгуют всем, чем придется, начиная от спичек и кончая
хомутами. Запахи кожи, керосина, мышей, резины, хлеба, лаврового листа,
уксуса, табака, мыла и всякой другой бакалейной мелочи он сразу отделил,
как естественный и не имеющий никакого отношения к делу фон. Довольно
сильно пахло людьми: молодыми и старыми, мужчинами и женщинами, неряхами и
чистюлями, однако запахи эти так перемешались, что выделить из них чей-то
индивидуальный образ было совершенно невозможно. Присутствовал также и
слабый запах кошки, но кошка могла жить в складе или по крайней мере
наведываться туда. Было и еще несколько несвойственных магазинам, но в
общем-то объяснимых запахов. Недоумение вызывал лишь едва различимый,
сладковатый аромат, напоминавший о больнице или аптеке. "А может это
заведующая лекарства принимает?" - подумал Кульков и повел носом в ее
сторону. Нет, не то. Пот, пудра, вчерашние духи, жареный лук.
- Аптечка у вас имеется? - поинтересовался Кульков.
Смущаясь чего-то, заведующая достала из-под прилавка фанерный ящичек с
изображением красного креста. Несколько ампул нашатырного спирта и початая
пачка таблеток от кашля составляли все его содержимое. Если аптечка чем-то
и пахла, то только пылью и паутиной.
Кулькову ничего не оставалось, как занести загадочный запах в разряд
необъяснимых, что впрочем случалось не так уж и редко. Ему приходилось
бывать в учреждениях, где пахло, как на бойне, и в туалетах, благоухающих
оранжерейными цветами. Был он знаком уже и с обонятельными галлюцинациями,
штукой весьма неприятной.
Осмотр места происшествия тем временем подходил к концу. Олиференко
сделал все необходимые замеры, составил протокол, взял объяснение у
сторожа, зафиксировал на клейкой ленте несколько еще неизвестно кому
принадлежащих пальцевых отпечатков и пару раз щелкнул фотоаппаратом.
Участковый нашел завалившуюся за мешки с мукой граненую фомку, которую
никто здесь раньше не видел. Печенкин не нашел ничего и теперь как коршун
кружил вокруг заведующей, пытаясь выяснить, как же могло случиться, что
преступники не взяли из магазина ничего, за исключением денег - семисот
десяти рублей, всей недельной выручки, хранившейся в брезентовой рукавице,
которая была засунута в валенок, который, в свою очередь, был спрятан в
складе под нижней полкой и вдобавок тщательно замаскирован всякой ветошью.
При этом ни одна консервная банка не была сдвинута, ни одно корыто не
перевернуто, ни один ватник не сдернут с плечиков. Создавалось
впечатление, что проникшие в магазин злоумышленники совершенно точно
знали, где именно хранятся деньги. Именно это обстоятельство и порождало у
Печенкина вполне определенные подозрения. Он принялся подробно, во всех
деталях расспрашивать и без того расстроенную женщину о событиях минувшего
дня, по ходу беседы запуская хитрые подковырки и многозначительные намеки.
- Кто мог видеть, куда вы прятали деньги?
- Никто.
- А муж?
- Муж мой до десяти вечера на машинном дворе сшивается, домой чуть
живой приходит.
- А... друг сердечный не мог?
- Какой друг, что вы такое говорите! Я за работой и за детьми света
белого не вижу!
- Ну так может вы потеряли эти деньги?
- Да как же я их могла потерять? Я ведь их никуда не носила! Вот в
кассовой книге все записано! Да я за десять лет копеечки не взяла! Все
знают! У кого хоть спросите!..
Кончилось это тем, что заведующая разрыдалась в голос и допрос пришлось
прервать.
- Ну что, Володя, - сказал участковый, подавая Кулькову завернутую в
полотенце фомку. - Может, попробуешь? На тебя вся надежда.
Кроме обычных запахов железа, солярки, коррозии, инструмент хранил и
следы прикосновений вполне определенного человека: молодого, но уже
распившегося мужчины, равнодушного к своей внешности и одежде, не
злоупотребляющего личной гигиеной, курящего все, что бог пошлет, но
главным образом сигареты "Астра", имеющего какое-то отношение к
автомобилям, кошкам и коровьему дерьму.
Сопровождаемый благоговейными взглядами старух, Кульков покинул
магазин, прошелся туда-сюда по улице, потом, не торопясь, обследовал
соседние огороды и на узенькой, прихотливо вьющейся по задворкам тропинке
буквально напоролся на искомый запах, уже сильно ослабленный, полустертый
утренним туманом и свежим ветерком.
Шагавший вслед за Кульковым участковый сразу все понял и склонился над
тропинкой, внимательно рассматривая глубоко отпечатавшиеся в сырой глине
следы.
- Один вроде был?
- Один, - подтвердил Кульков. - Парень еще. Помоложе нас с тобой. Этой
дорожкой пришел, этой и ушел.
- Сапоги резиновые. Размер примерно сорок третий. Похожий след и в
магазине остался.
Они долго шли по голому грязному лугу, еще с осени выеденному и
вытоптанному колхозной скотиной (здесь им попалась раздавленная рубчатой
подошвой подсохшая коровья лепешка, что объясняла связь вора с крупным
рогатым скотом), потом пересекли широкую полосу жнивья, присыпанного
кое-где перепревшими прядями соломы, и спустились к речке, прямой, как
стрела и почти заросшей болотными травами.
- Рудица, - сказал участковый. - Я здесь тонул когда-то. Была речка как
речка, а теперь канава.
Действительно, речкой здесь и не пахло. Пахло хлоркой, ржавчиной и
аммиаком. Тропа взбежала на холм, за которым открылись изумрудные поля
озимой пшеницы. Время от времени Кульков приседал и принюхивался, всякий
раз убеждаясь, что они идут правильно. В воздухе запах уже исчез и лишь
земля хранила его.
- Куда мы этой тропкой выйдем? - спросил он.
- На трассу. Тут до нее самый короткий путь.
- Может кто из местных залез?
- Да нет. Местные все робкие. Скорее свое отдадут, чем чужое возьмут. А
дорожка эта многим известна. Дачники по ней частенько ходят... Слушай,
ничего если я закурю?
- Кури, я против ветра стану.
Кульков в душе давно симпатизировал Скворчевскому. Был тот мужиком
рассудительным, добродушным и по-крестьянски основательным, перед
начальством не лебезил, себя в обиду не давал, чтя законы, не забывал и о
здравом смысле. Конечно, как у всех нормальных людей, были свои маленькие
слабости и у него. Притчей во языцех стала его затасканная, облезлая
папка. Чем бы Скворчевский ни занимался, тащил ли пьяницу в вытрезвитель,
объяснял ли свинаркам тонкости уголовного права, ремонтировал ли служебный
мотоцикл или отдыхал с приятелями на речке - он никогда не выпускал ее из
рук. Даже хлебая в столовой борщ, он всегда плотно прижимал папку локтем к
правому боку. Незаметно засунуть в нее кирпич, полено или пустую бутылку
считалось в отделе чуть ли не высшей доблестью, и случалось, что
Скворчевский по несколько часов кряду таскал с собой до полпуда лишнего
веса.
- Ну что, тронемся дальше? - сказал он, затоптав каблуком окурок.
- Тронемся, - согласился Кульков.
Спустя четверть часа с гребня очередного холма они увидели впереди
серую полоску дорогой, по которой в обе стороны сновали крошечные
разноцветные автомобили, казавшиеся отсюда юркими весенними жучками.
На обочине шоссе, в нескольких шагах от кромки бетонного покрытия
тонюсенькая ниточка живого человеческого запаха обрывалась, исчезала,
поглощенная дизельным чадом, развеянная стремительными воздушными вихрями.
- Здесь его машина ждала, - сказал Кульков.
- Похоже, что так, - согласился участковый. - Вот след правого
протектора. "Москвич", скорее всего.
- Было их, значит, двое. Про первого я тебе все рассказал. А про
второго... - Кульков глубоко втянул в себя воздух, вновь уловив ничтожную
частичку загадочного мятного запаха - запаха боли, лекарств, старости. -
Про второго ничего не скажу. Вот только капли какие-то он принимает.
Скорее всего от сердца. Но точно не знаю...
Следующей ночью в деревне Каменке, совсем на другом конце района, был
обворован небольшой промтоварный магазин. В понедельник Такая же участь
постигла орсовский универмаг на станции Барсуки. Во вторник злодеи сделали
себе выходной, а в среду, четверг и пятницу тряхнули еще три магазина
подряд, в том числе один городской, охраняемый ночной милицией. Прибывший
через пять минут дежурный наряд, не обнаружил ничего, кроме расколотой
витрины. Преступники, а вместе с ними и полторы тысячи рублей, спрятанных
под бочкой с атлантической сельдью, бесследно исчезли.
Вся районная милиция буквально сбилась с ног. Инспектора уголовного
розыска и участковые все ночи напролет мотались по проселкам, а днем
отсыпались. На трассе были установлены дополнительные посты,
регистрировавшие номера всех транспортных средств, проезжавших мимо после
полуночи. Из Управления "для оказания помощи" прибыла целая бригада
майоров, еще более усугубивших неразбериху и сумятицу. Было задержано
полтора десятка подозрительных граждан, один из которых действительно
сознался в краже велосипеда, совершенного им лет двадцать назад, еще в
подростковом возрасте. Всем завмагам было дано указание на ночь забирать
выручку домой, однако большинство из них наотрез отказались - дескать,
своя жизнь дороже (к этому времени по району уже разнесся слух,
значительно преувеличивающий численность и опасность преступников, якобы
уже повесившей на громоотводе строптивого сторожа и в упор расстрелявшей
из автоматического оружия милицейскую засаду). На механическом заводе в
спешном порядке изготавливались металлические ящики для хранения денег -
сейфы давно числились в дефиците и о том, чтобы снабдить ими каждый
магазин, не могло быть и речи.
В этой заварухе о Кулькове забыли, тем более, что его заключение о
первой краже было вначале начисто опровергнуто Печенкиным, а потом и
высмеяно Дирижаблем. Он исправно приходил на службу, помогал дежурному
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг