разражалась грубым раскатистым хохотом. Появившаяся следом завуч уже не
могла сообщить ничего нового. Страшное все же случилось - физрук был
болен, а значит для меня начинается Веселый Академический Час, в течение
которого мне придется приложить все усилия, чтобы пережить его в целости.
Я скорчился на своей скамейке, стараясь стать совсем незаметным -
слиться с толпой. Как всегда в такие моменты я страстно желал как можно
скорее исчезнуть отсюда и очутиться в любом другом месте, все равно каком.
Хоть в Антарктиде, хоть в жерле вулкана Этна - поверьте, это было бы куда
милосерднее!
Я старательно смотрел в пол - почему-то казалось, что если я буду
коситься на Моржоя, он непременно займется мной вплотную.
Увы, слиться с толпой не удалось и громко прозвучавший во вдруг
наступившей тишине голос буйной грозы нашего класса не оставлял никаких
иллюзий - час будет горячим.
- Слышь, чмо! - крикнул он.
Я промолчал - отзываться на чмо было нельзя, это гарантировало
окончательную потерю статуса. Класс замер, наблюдая за сценкой - хорошисты
поспешно отодвигались от меня.
- Ты че, не слышишь, чмо? - вопросил Моржой еще раз, потом добавил, как
бы смягчаясь, - Поди сюда, Коль, мы те ниче не сделаем. Правда!
Я не верил. Правильно делал, но ослушаться означало вызвать гнев Моржоя.
Оставалось надеяться, что все закончится быстро - моя извечная палочка
- выручалочка. Мои приятели смотрели на меня с сочувствием.
Я поднялся и пошел, чувствуя, что сейчас случится что-то непоправимое.
Моржой и Корень - два исполина на другом конце раздевалки - ухмылялись и
поблескивали прыщами. Меня от них тошнило, мне хотелось упасть на пол и
закрыть глаза, зажать уши ладонями, чтобы не видеть и не слышать ничего
вокруг.
- Мы те правда ниче не сделаем, - сладким голосом пропел Моржой, - Ты
нас не бойся... Ты же нас не боишься, так, Коль?
- Нет... - сказал я и они заржали, а их грубый ржач тут же подхватила
стая бабуинов-прихлебателей. Лица - смеющиеся лица вокруг - словно одно
лицо.
- Ну, ты храбрый, мля! - с восторгом воскликнул Корень.
-Храбрый... - сказал Моржоя, внезапно становясь серьезным, - Но, грят,
что ты чмо... Ты чмо, Коля?
Меня пробрало до костей - я все понял, осознал их замысел, и все-таки с
моих губ слетело слово "нет".
- А мне кажется, что ты чмо, - произнес Моржой и ударил меня в живот,
пока не сильно, только чтобы предупредить, - скажи, что ты чмо!
- Нет...
Моржоев кулак - здоровый и грубый, как пятерня соцреалистичной статуи
обрушился мне на бицепс и я сжал зубы, чтобы не закричать. Он знал куда
бить - боль была оглушающей. Завтра будет синяк во все плечо.
- Лучше скажи, - миролюбиво посоветовал Корень, - скажи, что ты чмо и
мы тебя отпустим.
- Нет! - крикнул я и тут же получил по зубам. Вот тут то все уже
начиналось всерьез.
- Скажи, "Я - чмо"! - медленно и с угрозой произнес Моржой, все веселье
с него слетело - он был серьезен и собран, словно выполнял работу
требующую высокой концентрации внимания.
Я качнул головой - удар в солнечное сплетение выбил дыхание. Совсем не
к месту вспомнилось, что такие удары в школьной среде назывались "удар в
душу". Я вновь согнулся, чувствуя, что умираю. Мир потемнел, звуки поплыли
- розовый моллюск во мне взывал истерично к спасению. И я знал, к
несчастью я знал, что надо сделать, чтобы кошмар прекратился.
Всего-навсего растоптать свою гордость. Ту, что все еще оставалась.
- Скажи! - повторил Моржой, тупо и медленно, как заведенная на пружину
средневековая машина для пыток.
Я разогнулся. Я открыл рот, чувствуя себя кидающимся в бездонную
пропасть.
Слезы закапали из глаз, но было уже все равно - падение все равно будет
долгим.
- Я - чмо! - выдавил я через перехваченное горло.
- Повтори... - потребовал Моржой.
- Я - чмо! - крикнул я, заливаясь слезами, - я - чмо! Я - чмо! Я - чмо!
Вокруг заржали в десять или двенадцать глоток. Больше всех надрывался
Корень.
- Вы слышали! - заорал он в паузе между ржаньями, - он сказал, что он
чмо! КоляЧмо!
- Коля-Чмо! - заорали справа и слева! И все смеялись, смеялись,
смеялись.
- Чмо поганое!
- Иди отсюда, Чмо! - крикнул Моржой отваливая мне пинок, - не воняй
тут, Чмо!
Не помню, как вернулся на свое место. Слезы все еще капали и кто-то
крикнул:
"смотрите, чмо ревет!" Но мне было плевать - было очень погано, но я
чувствовал некоторое облегчение. У пропасти все же оказалось дно, и я
сейчас был на нем, но особая подлость сегодняшней издевки гарантировала
то, что остаток урока пройдет более или менее спокойно, так как лимит
остракизма на сегодня исчерпан.
Хорошисты поспешно отсаживались от меня подальше, словно я плохо пах -
боялись, что и их назовут чмом. Смотрели на меня с презрением. Как обычно.
Толпа посмеялась и затихла - может быть прямоходящие обезьяны и просто
неуспевающие чувствовали некоторое смущение оттого, что совершилось на их
глазах? Что-то доброе и вечное проснулось в их душах? Вряд ли... но мне
хватало того, что оставшиеся тридцать минут урока физкультуры меня так
никто и не тронул.
Вечером я уже и не вспоминал обо всем этом - как обычно. Но этот зимний
понурый день был знаменателен тем, что именно тогда я и достиг дна и
оказался на у подножия социальной пирамиды. Прозвище Коля-Чмо оставалось
со мной до самого окончания средней школы.
Вывод второй: живая собачонка лучше мертвого льва. И добавление: мораль
для себя определяешь ты сам. И низко пасть можно только в своих глазах.
Шакалы и гиены одни из самых живучих тварей. Вы не знали?
Естественно, к пятому классу я уже ненавидел Моржоя лютой ненавистью.
Тогда я еще не знал, что ненавидеть кого-то столь же глупо, как и
чрезмерно привязываться. Наши чувства - наше слабое место. Опомнитесь - мы
же люди, а не обезьяны. У нас есть рассудок, и мы можем позволить себе не
действовать сразу, а думать перед этим.
А иногда просто надо уметь ждать. Десять ли минут. Десять ли лет. Рано
или поздно и эта страница твоей жизни перевернется.
Впрочем, тогда мне казалось, что школа будет вечной. Потеря статуса
дорого обошлась мне - мои одноклассники, даже те, что не ходили в
Моржоевой свите, отныне считали меня ниже их - и даже самый прилежный
хорошист мог вполне сорвать на мне злость - скажем, выкрикнув "Коля -
чмо!" в лицо. Пятый класс - шестой класс и вот дети уже достаточно
взрослые, чтобы по настоящему унизить изгоя.
Морально его уничтожить.
Сцена два. В кабинете труда - еще одно нехорошем местечке моего
учебного заведения - прямоугольном обширном помещении, полном
произведенных в каменную эру станков, и рожденных двенадцать лет назад
шалопаев, одетых в форменные халаты и бесформенные береты на головах. У
меня удача - Моржоя сегодня нет - он решил прогулять. Корень на месте, но
без Моржоя он не слишком опасен. Я за своим верстаком вытачивал уродливую
деталь грубым напильником. В комнате царило радостное возбуждение, чем-то
схожее с обстановкой в раздевалке, но несколько более слабое из-за
рассредоточенности главных действующих лиц. Радостно ухмыляющийся Корень
повернулся ко мне, глядя через два верстака. Я сделал вид, что не вижу
его, хотя напильник уже начал подрагивать в руках. Чуть дальше веселящие
одноклассники перекидывались мелкими обрезками деревянных заготовок.
Корень взял большую и сделал вид, что целится в меня. Я видел, какая
большая эта заготовка, удар ее должен был быть поистине страшен. Я не
верил, что он кинет - побоится, но все же... Корень видел, что мне страшно
и довольно скалился.
Я смотрел на него, и потому пропустил его же главного заместителя по
грязным делам - низкорослого ублюдочного паренька по кличке Горгон. И
заметил только тогда, когда Горгонова пятерня резким движением сорвала с
меня берет.
- Отдай! - крикнул я, но Горгон уже бежал прочь, потрясая беретом как
свежесодранным скальпом.
- Коля-чмо! - крикнул он, оборачиваясь и с почтением отдал трофей
Корню. Чуть ли не кланяясь.
По классу пролетел легкий говорок: "У чма берет отобрали!" Корень
обернулся, взмахнул головным убором в воздухе:
- Че, нужна шапка? Так пойди возьми!
Я закусил губу. Глаза сами собой набухли слезами. Кто-то в комнате уже
смеялся.
Я вышел из-за верстака и направился к Корню, который уже занял позицию
в проходе между рядами, окруженный скалящейся свитой. Веселье было в
разгаре.
- Отдай, - сказал я без особого энтузиазма и протянул руку. Было и так
понятно, что не отдаст. В голове моей крутились сцены одна другой страшнее
- например, что будет, если берет ко мне так и не вернется? Что
рассказывать дома?
Корень оскалился и кинул берет Горгону. Я повернулся и тут берет вновь
пролетел мимо к Горгонову другу Сипану. Старая как мир игра - я один в
кольце развлекающейся своры, и стоит мне рвануться к берету, как он тут же
перелетает к следующему охальнику. Слезы прорвали запруду и потекли.
Опять! Очередной временный владелец берета, ласково улыбаясь, вытер им
машинное масло на ближайшем станке. Я кинулся на эту улыбающуюся сволочь,
но меня оттолкнули.
Берет был вновь у Корня. Я лихорадочно соображал - берет можно было
вернуть лишь одним способом, успеть выхватить, пока он у самого
малахольного бойца охальной команды. Увы! Тут я сделал одну из своих
немногочисленных ошибок - под вой и улюлюканье выскочил в слезах из класса.
Наш трудовик - Геннадий Андреевич попался мне на выходе, так что я
почти уткнулся в него, рыдая, на чем свет стоит. В тот момент я не
контролировал себя, а то ни за что на свете не рассказал, захлебываясь
плачем, о проделках Корня.
Геннадий Андреевич - человек весьма своеобразного жизненного уклада (он
обожал как бы между прочим кидать на первую парту под нос ученикам
пятикилограммовую титановую чушку) молча выслушал меня, вошел в класс, и,
отобрав у понурого Корня берет, отхлестал его пропитанным маслом убором по
морде. Брызги осели на неандертальском лице моего недруга наподобие очень
густых черных веснушек.
Корень не сказал не слова - крутой нрав трудовика был известен всей
школе. Но взгляд, который он метнул на меня - был красноречивее любых,
самых крепких выражений.
Мне пришлось вновь пережить тяжелые тридцать минут, в течение которых я
в очередной раз мысленно сроднился со всеми приговоренными к смертной
казни в этом лучшем из миров. Тяга к свободе была еще сильна и я сделал
слабую попытку ускользнуть вместе с выходящим трудовиком. Корень засек
меня и ненавязчиво оттеснил от учителя.
Что ж, в тот день меня впервые сильно избили, ибо я, являясь жертвой,
нарушил неписаный закон свято соблюдавшийся даже полноправными членами
школьного сообщества - настучал на своего мучителя. Мне расквасили нос и
скололи зуб, причем Корень впал в полное неистовство и хотел даже повалить
меня на землю и бить ногами, но его оттащили.
Иногда мы учимся и на своих ошибках. Так тоже бывает.
Вывод три: Молчи. Надейся на себя. Подожди и все закончится.
В моей средней школе я - хилый и болезненный мальчик двенадцати лет
успешно постигал жестокие законы зоны строго режима.
Больше меня, кстати, не били ни разу - и этим я обязан себе и только
себе.
День, когда все окончательно изменилось... он тоже задержался в памяти.
Вернее его короткий эпизод.
Столовая тоже была опасным местом. Причина была банальна - толкотня,
множественное смешение классов - реальная опасность исходящая от шайки
мучителей, плюс вероятная - от залетных старшеклассников. Те меня не
знали, я был широко известен лишь в пределах параллельных классов, но они
интуитивно чувствовали мою слабость, подобно акулам, и если было
настроение, могли сорвать на мне злость. Или просто развлечься. Как-то раз
я попался такой компании из восьмого класса, был схвачен и на мне
опробовали самодельный конденсатор из кабинета физики. Было не очень
больно, зато очень страшно, но я перенес экзекуцию молча, лишь слезы не
переставая катились из глаз (ох уж эта слезная функция - строптивый
рефлекс я научился контролировать самым последним и в поздних классах,
наверное, было забавно наблюдать за мной во время публичных экзекуций -
каменная физиономия и ручьи слез из отрешенных глаз).
Кормили в столовой отвратно, а я всегда был разборчив. Кроме того,
именно там кто ни будь вполне мог отправить жесткую как резина котлету мне
за шиворот.
Мы ходили туда всем классом на предпоследней перемене, и каждый раз я
внутренне собирался, сжимался, готовясь перенести очередную атаку. Почему
же я ходил туда?
Все ходили. Тогда я еще думал, что проще слиться со стадом, нежели
оставить его и отойти в сторону.
На то золотое время друзей у меня оставалось человека два - и эти,
видимо, были из настоящих, те, что готовы защитить грудью от летящей пули.
Они водились со мной, несмотря ни на что. Несмотря даже на факт, что
вполне из-за меня могли перейти в касту отверженных. Воспоминания о них
заставляют меня думать, что мир все же не без добрых людей - как ни
старался, я не смог найти никакого корыстного объяснения для нашей дружбы.
Так или иначе, все решило желудочное отравление. Я пошел в школу с
больным животом и все уроки мучился тошнотой. Мне было плохо. Особенно
тяжело давалось получение утренней порции оскорблений - пару раз мне
показалось, что меня сейчас вывернет, но вот это то делать было нельзя ни
в коем случае.
Один из моих друзей, его, кстати, тоже звали Лешкой, спросил меня иду
ли я в столовую?
- Нет, - сказал я.
- Ты че не идешь?! - тут же откликнулся из дальнего угла класса Моржой,
- жратва не нравится? Слышьте, чмо в столовую седня не идет...
- Боишься, достанем? - вопросил Корень из-за своей парты, - думаешь,
тут не достанем?
Я пожал плечами и сделал усилие, чтобы они не вздрогнули. Так было
правильнее - вербальный ответ мог привести к расспросам, отсутствие же его
- рассматривалось как оскорбление. Впрочем, мучители сегодня были
настроены миролюбиво - за окном стоял март месяц и светило яркое солнце,
пробуждая целый ворох смутных неоформившихся надежд.
Шум и толкучка - класс вываливается в коридор незадолго до окончания
пятого урока. Прощальный удар по плечам от Моржоя и он тоже скрывается в
дверном проеме. Учительница литературы, Галина Евгеньевна, выходившая
последней, чуть приостановилась и спросила:
- Николай, ты что, не идешь?
- Извините, Галина Евгеньевна, я не могу...
- Ну, тогда я тебя запираю? - сказала она несколько неуверенно, обычно
в столовую шли все вместе.
Я кивнул и она вышла, закрыв за собой дверь. Четко клацнул замок и я
остался один.
Сцена третья.
Класс опустел. Я сидел на своей парте (самой первой, чтобы быть поближе
к учителям и подальше о недругов) и смотрел, как солнечный свет падает
через высокие пыльные окна. До сего момента я ни разу не видел этот класс
опустевшим.
Мне было странно. Эта классная комната всегда была для меня символом
опасности, эдаким темным лесом, в который лучше не ходить, дабы не быть
схваченным тамошней нечистью. Простейший символ опасности - как
внутренности аквариума с ядовитой змеей. Сунь руку и тебя укусят, но
только если будешь неаккуратен.
Теперь же, в ярком свете пробуждающейся весны, комната выглядела совсем
безобидной - мирной, спокойной. И хотя спокойствие это было временное,
эдакое затишье в самом центре неистового циклона, глаз бури, сейчас мне,
наверное, впервые за все время пребывания в гостеприимных стенах этого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг