вода не была, да и не могла быть проведена средствами отдельных
капиталистов. Когда государственная власть, к тому времени уже вполне
демократическая, принуждена была заняться этим делом, чтобы отвлечь
возрастающий излишек пролетариата и помочь остаткам вымирающего
крестьянства, то и у самой этой власти не оказалось таких средств, какие
были необходимы для проведения гигантских каналов. Синдикаты капиталистов
хотели взять дело в свои руки, - но против этого восстал весь народ,
понимая, что тогда эти синдикаты вполне закрепостят себе и государство.
После долгой борьбы и отчаянного сопротивления земельных капиталистов был
введен большой прогрессивный налог на доход от земли. Средства, добытые от
этого налога, послужили фондом для гигантских работ по проведению каналов.
Сила лендлордов была подорвана, и вскоре совершилась национализация земли.
При этом исчезли последние остатки мелкого крестьянства, потому что
государство в собственных интересах сдавало землю только крупным
капиталистам, и земледельческие предприятия стали еще более обширными, чем
прежде. Таким образом, знаменитые каналы явились и могучим двигателем
экономического развития, и прочной опорой политического единства целого
человечества.
Когда я прочитал все это, то не мог удержаться, чтобы не выразить Мэнни
своего изумления, что руками людей могли быть созданы такие гигантские
водные пути, видимые даже с Земли в наши плохие телескопы.
- Тут вы отчасти ошибаетесь, - заметил Мэнни. - Эти каналы, действительно,
громадны, но все же не по несколько десятков километров ширины, - только
при таких размерах могли бы, собственно, их разглядеть ваши астрономы. То,
что они видят, это широкая полоса садов, разведенных нами вдоль каналов,
чтобы поддерживать равномерную влажность воздуха и тем самым не допускать
слишком сильного испарения воды. Кажется, некоторые из ваших ученых поняли
это.
Эпоха прорытия каналов была временем большого процветания в областях
производства и глубокого затишья в классовой борьбе. Спрос на рабочую силу
был громадный, и безработица исчезла. Но когда Великие Работы завершились,
а вслед за ними закончилась и шедшая рядом капиталистическая колонизация
прежних пустынь, то вскоре разразился промышленный кризис, и "социальный
мир" был нарушен. Все подошло к социальной революции. И опять ход событий
был довольно обычный - главным оружием рабочих были стачки, до восстаний
дело доходило лишь в редких случаях и в немногих местностях, почти
исключительно в земледельческих районах. Шаг за шагом хозяева уступали
перед неизбежным; и даже тогда, когда государственная машина оказалась в
руках рабочей партии, со стороны побежденных не последовало попытки
отстоять свое дело насилием.
Выкупа, в точном смысле этого слова, при социализации орудий нигде
применено не было. Но капиталисты были сначала оставлены на местах. Многие
из них играли затем крупную роль в организации собственных предприятий.
Нелегко было преодолеть трудности распределения рабочих сил согласно
призванию самих работников. Около столетия существовал обязательный для
всех, кроме пенсионеров-капиталистов, рабочий день, сначала около 6 часов,
потом все меньше.
Прогресс техники и точный учет свободного труда помогли избавится от этих
постыдных остатков старой системы.
Вся картина ровной, не залитой, как у нас, сплошь огнем и кровью эволюции
общества вызывала во мне невольное чувство зависти. Я говорил об этом с
Нэтти, когда мы дочитывали книгу.
- Не знаю, - задумчиво сказал юноша, - но мне кажется, что вы неправы.
Противоречия острее на Земле, это верно; и ее природа расточает удары и
смерть гораздо щедрее нашей. Но, может быть, это именно потому, что
богатства земной природы изначала несравненно большие, и Солнце гораздо
больше дает ей своей живой силы. Посмотрите, на сколько миллионов лет
старше наша планета, а ее человечество возникло лишь на несколько десятков
тысяч лет раньше вашего, а теперь идет впереди его по развитию едва ли на
две-три сотни лет. Мне оба человечества представляются, как два брата. У
старшего натура спокойная и уравновешенная, у младшего бурная и
порывистая. Младший брат хуже тратит свои силы и делает больше ошибок;
ваше детство было болезненное и беспокойное, а теперь, в переходном
возрасте к юности, бывают часто мучительные судорожные приступы. Но не
выйдет ли из него художник-творец более крупный и сильный, чем его старший
брат, не сумеет ли он тогда лучше и богаче украсить нашу Великую Природу?
Не знаю, но мне кажется, что это будет так.
10. Прибытие
Управляемый ясной головой Мэнни этеронеф без новых приключений продолжил
свой путь к далекой цели. Мне удалось уже сносно приспособиться к условиям
невесомого существования, а также и справиться с главными трудностями
языка марсиан, когда Мэнни объявил нам всем, что мы прошли половину пути и
достигли наивысшего предела скорости, которая отныне будет уменьшаться.
В точно указанный Мэнни момент этеронеф быстро и плавно перевернулся.
Земля, которая давно уже из большого светлого серпа успела сделаться
маленьким, а из маленького серпа - яркой зеленоватой звездой вблизи
солнечного диска, теперь из нижней части черного шара небосвода перешла в
верхнее полушарие, а красная звезда Марса, ярко сиявшая над нашими
головами, оказалась внизу.
Прошли еще десятки и сотни часов, и звезда Марса превратилась в ясный
маленький диск, и скоро стали заметны две маленькие звездочки его
спутников - Деймос и Фобос, невинные крошечные планетки, ничем не
заслужившие этих грозных имен, означающих по-гречески "Ужас" и "Страх".
Серьезные марсиане оживились и все чаще приходили в обсерваторию Энно -
посмотреть на родные страны. Смотрел и я, но плохо понимал то, что видел,
несмотря на терпеливые объяснения Энно. Там было действительно много для
меня странного.
Красные пятна оказывались лесами и лугами, а совсем темные - полями,
готовыми к жатве. Города представлялись в виде синеватых пятен, и только
воды и снега имели понятный для меня оттенок. Веселый Энно иногда
заставлял меня угадывать, что я вижу в поле аппарата, и мои наивные ошибки
сильно смешили его и Нэтти; я же за это платил им шутками, в свою очередь,
называя их планету царством ученых слов и перепутанных красок.
Размеры красного диска все более возрастали - скоро он уже во много раз
превосходил заметно уменьшившийся кружок Солнца и был похож на
астрономическую карту без надписей. Сила тяжести тоже заметно начала
прибавляться, что было для меня удивительно приятно. Деймос и Фобос из
светлых точек превратились в крошечные, но ясно очерченные кружки.
Еще 15-20 часов, и вот уже Марс, как плоскошарие, развертывается под нами,
и простым глазом я вижу больше, чем дают все астрономические карты наших
ученых. Диск Деймоса скользит по этой круглой карте, а Фобос нам не виден,
- он теперь по ту сторону планеты.
Все радуются вокруг меня - я один не могу преодолеть тревожного,
тоскливого ожидания.
Ближе и ближе... Никто не в силах чем бы то ни было заниматься, - все
смотрят вниз, где развертывается другой мир, для них родной, для меня
полный тайны и загадок. Одного Мэнни нет с нами - он стоит у машины:
последние часы пути самые опасные, надо проверять расстояние и
регулировать скорость.
Что же я, невольный Колумб этого мира, не чувствую ни радости, ни
гордости, ни даже того успокоения, которое должен принести вид твердого
берега после долгого пути по океану Неосязаемого?
Будущие события уже бросают тень на настоящее...
Остается всего два часа. Скоро мы вступим в пределы атмосферы. Сердце
начинает мучительно биться; я не могу больше смотреть и ухожу в свою
комнату. Нэтти уходит за мною.
Он начинает со мной разговор - не о настоящем, а о прошлом, о далекой
Земле, там вверху.
- Вы должны еще туда вернуться, когда выполните задачу, - говорит он, и
его слова звучат для меня как нежное напоминание о мужестве.
Мы разговариваем об этой задаче, о ее необходимости и ее трудностях. Время
незаметно для меня проходит.
Нэтти смотрит на хронометр.
- Мы приехали, пойдем к ним! - говорит он.
Этеронеф остановился, сдвигаются широкие металлические пластинки, свежий
воздух врывается внутрь. Чистое зеленовато-синее небо над нами, толпы
народа вокруг.
Мэнни и Стэрни выходят первыми, они несут на руках прозрачный гроб, где
лежит оледенелое тело погибшего товарища - Летта.
За ним выходят другие. Я и Нэтти выходим последними и вместе, рука об
руку, идем через многотысячную толпу людей, похожих на него...
Часть вторая
1. У Мэнни
На первое время я поселился у Мэнни, в фабричном городке, центр и основу
которого составляет большая химическая лаборатория, расположенная глубоко
под землею. Надземная часть городка разбросана среди парка на протяжении
десятка квадратных километров: это несколько сот жилищ работников
лаборатории, большой Дом собраний. Потребительный склад - нечто вроде
универсальной лавки и Станция сообщений, которая связывает химический
городок со всем остальным миром. Мэнни был там руководителем всех работ и
жил вблизи от общественных зданий, рядом с главным спуском в лабораторию.
Первое, что меня поразило в природе Марса и с чем мне всего труднее было
освоиться, - это красный цвет растений. Их красящее вещество, по составу
чрезвычайно близкое в хлорофиллу земных растений, выполняет совершенно
аналогичную ему роль в жизненной экономии природы: создает ткани растений
за счет углекислоты воздуха и энергии солнечных лучей.
Заботливый Нэтти предлагал мне носить предохранительные очки, чтобы
избавиться от непривычного раздражения глаз. Я отказался.
- Это цвет нашего социалистического знамени, - сказал я. - Должен же я
освоиться с вашей социалистической природой.
- Если так, то надо признать, что и в земной флоре есть социализм, но в
скрытом виде, - заметил Мэнни. - Листья земных растений имеют и красный
оттенок - он только замаскирован гораздо более сильным зеленым. Достаточно
надеть очки из стекол, вполне поглощающих зеленые лучи и пропускающих
красные, чтобы ваши леса и поля стали красными, как у нас.
Я не могу тратить время и место на то, чтобы описывать своеобразные формы
растений и животных на Марсе или его атмосферу, чистую и прозрачную,
сравнительно разреженную, но богатую кислородом, или его небо, глубокое и
темное, зеленоватого цвета, с похудевшим солнцем и крошечными лунами, с
двумя яркими вечерними или утренними звездами - Венерой и Землей. Все это
странное и чуждое тогда, прекрасное и дорогое мне теперь, в окраске
воспоминаний, не так тесно связано с задачами моего повествования. Люди и
их отношения - вот что всего важнее для меня; и во всей той сказочной
обстановке именно они были всего фантастичнее, всего загадочнее.
Мэнни жил в небольшом двухэтажном домике, по архитектуре не отличавшемся
от остальных. Самая оригинальная черта этой архитектуры заключалась в
прозрачной крыше из нескольких громадных пластинок голубого стекла. Прямо
под этой крышей помещалась спальня и комната для бесед с друзьями.
Марсиане проводят часы отдыха непременно среди голубого освещения, ради
его успокаивающего действия, и не находят неприятным тот мрачный для
нашего глаза оттенок, который это освещение придает человеческому лицу.
Все рабочие комнаты - кабинет, домашняя лаборатория, комната сообщений -
находились в нижнем этаже, большие окна которого свободно пропускали волны
беспокойного красного света, отброшенного яркой листвой деревьев парка.
Этот свет, который во мне первое время вызывал тревожное и рассеянное
настроение, для марсиан является привычным возбуждением, полезным при
работе.
В кабинете Мэнни было много книг и различные приборы для письма, от
простых карандашей до печатающего фонографа. Последний аппарат
представляет из себя сложный механизм, в котором запись фонографа при
отчетливом произнесении слов тотчас передается рычагам пишущей машины
таким способом, что получается точный перевод этой записи на обыкновенный
алфавит. При этом фонограмма сохраняется в целости, так что ею можно
пользоваться одинаково с печатным переводом, смотря по тому, что кажется
удобнее.
Над письменным столом Мэнни висел портрет марсианина среднего возраста.
Черты лица его сильно напоминали Мэнни, но отличались выражением суровой
энергии и холодной решительности, почти грозным выражением, чуждым Мэнни,
на лице которого всегда была только спокойная и твердая воля. Мэнни
рассказал мне историю этого человека.
То был предок Мэнни, великий инженер. Он жил задолго до социальной
революции, в эпоху прорытия Великих каналов; эти грандиозные работы были
организованы по его плану и велись под его руководством. Его первый
помощник, завидуя его славе и могуществу, повел интригу против него. Один
из главных каналов, над которым работало несколько сот человек, начинался
в болотистой, нездоровой местности. Многие тысячи работников умирали там
от болезней, и среди остальных разгоралось недовольство. В то самое время
как главный инженер вел переговоры с центральным правительством Марса о
пенсиях семьям погибших на работе и тем, кто от болезней потерял
способность к труду, старший помощник тайно вел агитацию против него среди
недовольных: он подстрекал их устроить стачку, с требованием перенесения
работ из этой местности в другую, что было невозможно по существу дела,
так как разрушало весь план Великих работ, и отставки главного инженера,
что было, конечно, вполне осуществимо... Когда тот узнал все это, он
пригласил к себе старшего помощника для объяснений и убил его на месте. На
суде инженер отказался от всякой защиты, а только заявил, что он считает
свой образ действий справедливым и необходимым. Его приговорили к
многолетнему заключению в тюрьме.
Но вскоре оказалось, что никто из его преемников не в силах вести
гигантскую организацию работ; начались недоразумения, хищения, беспорядки,
весь механизм дела пришел в расстройство, расходы возросли на сотни
миллионов, а среди рабочих острое недовольство грозило перейти в
восстание. Центральное правительство поспешило обратиться к прежнему
инженеру; ему было предложено полное помилование и восстановление в
должности. Он решительно отказался от помилования, но согласился
руководить работами из тюрьмы.
Назначенные им ревизоры быстро выяснили положение дела на местах; при этом
были разогнаны и отданы под суд тысячи инженеров и подрядчиков. Заработная
плата была повышена, организация доставки рабочим пищи, одежды, орудий
труда была перестроена заново, планы работ пересмотрены и исправлены.
Скоро порядок был вполне восстановлен, и громадный механизм стал работать
быстро и точно, как послушное орудие в руках настоящего мастера.
А мастер не только руководил всем делом, но и разрабатывал план его
продолжения на будущие годы; и одновременно он готовил себе заместителя в
лице одного энергичного и талантливого инженера, выдвинувшегося из рабочей
среды. К тому дню, когда истекал срок тюремного заключения, все было
подготовлено настолько, что великий мастер нашел возможным передать дело в
другие руки без опасения за его судьбу; и в тот самый момент, когда в
тюрьму явился первый министр центрального правительства, чтобы освободить
заключенного, главный инженер покончил с собой.
Когда Мэнни рассказывал мне все это, его лицо как-то странно изменилось; у
него появилось тоже выражение непреклонной суровости, и он стал совершенно
похож на своего предка. А я почувствовал, до какой степени ему близок и
понятен этот человек, умерший за сотни лет до его рождения.
Комната сообщений была центральной комнатой нижнего этажа. В ней
находились телефоны и соответствующие им оптические аппараты, передающие
на каком угодном расстоянии изображения того, что перед ними происходит.
Одни из приборов соединяли жилище Мэнни со Станцией сообщений, а через нее
- со всеми другими домами города и со всеми городами планеты. Другие
служили связью с подземной лабораторией, которою управлял Мэнни. Эти
последние действовали непрерывно: на нескольких тонко-решетчатых
пластинках видны были умеренные изображения освещенных зал, где находились
большие металлические машины и стеклянные аппараты, а перед ними - десятки
и сотни работающих людей. Я обратился к Мэнни с просьбой взять меня с
собой в эту лабораторию.
- Это неудобно, - отвечал он. - Там ведутся работы над материей в ее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг