мертвого океана. Без всякой опоры в головокружительно быстром движении, и
черная пустота повсюду вокруг... Энно угадал мое настроение.
- Мэнни - надежный кормчий, - сказал он, - и Стэрни не делает ошибок... А
смерть... вы ее, вероятно, видели близко в своей жизни... ведь она только
смерть, не более.
Очень скоро наступил час, когда мне пришлось вспомнить эти слова в борьбе
с мучительной душевной болью.
Химик Летта привлекал меня к себе не только особенной мягкостью и
чуткостью натуры, о которой говорил мне Нэтти, но также и своими
громадными знаниями в наиболее интересном для меня научном вопросе - о
строении материи. Один Мэнни был еще компетентнее его в этой области, но я
старался как можно меньше обращаться к Мэнни, понимая, что его время
слишком драгоценно и для интересов науки, и для интересов экспедиции,
чтобы я имел право отвлекать его для себя. А добродушный старик Летта с
таким неистощимым терпением относился к моему невежеству, с такой
предупредительностью и даже видимым удовольствием разъяснял мне самую
азбуку предмета, что с ним я нисколько не чувствовал себя стесненным.
Летта стал читать мне целый курс по теории строения материи, причем
иллюстрировал его рядом опытов разложения элементов и их синтеза. Многие
из относящихся сюда опытов он должен был, однако, пропускать,
ограничиваясь словесным их описанием, - именно те, в которых явления имеют
особенно бурный характер и протекают в форме взрыва или могут принять
такую форму.
Как-то раз во время лекции в лабораторию зашел Мэнни. Летта заканчивал
описание очень интересного эксперимента и собирался приступить к его
выполнению.
- Будьте осторожны, - сказал ему Мэнни, - я помню, что этот опыт однажды
кончился у меня нехорошо; достаточно ничтожнейшей посторонней примеси к
веществу, которое вы разлагаете, и тогда самый слабый электрический разряд
может вызвать взрыв во время нагревания.
Летта хотел уже отказаться от выполнения опыта, но Мэнни, неизменно
внимательный и любезный по отношению ко мне, сам предложил помочь ему
тщательной проверкой всех условий опыта; и реакция прошла превосходно.
На следующий день предстояли новые опыты с тем же веществом. Мне казалось,
что на этот раз Летта взял его не из той банки, из которой накануне. Когда
он поставил уже реторту на электрическую баню, мне пришло в голову сказать
ему об этом. Обеспокоенный, он тотчас пошел к шкафу с реактивами, оставив
баню и реторту на столике у стены, которая была вместе с тем наружной
стенкой этеронефа. Я пошел вместе с ним.
Вдруг раздался оглушительный треск, и нас обоих с большой силой ударило о
дверцы шкафа. Затем последовал оглушительный свист и вой и металлическое
дребезжанье. Я почувствовал, что непреодолимая сила, подобная урагану,
увлекает меня назад, к наружной стене. Я успел машинально схватиться за
крепкую ременную ручку, приделанную к шкафу, и повис горизонтально,
удерживаемый в этом положении могучим потоком воздуха. Летта сделал то же
самое.
- Держитесь крепче! - крикнул он мне, и я едва расслышал его голос среди
шума бури. Резкий холод пронизал мое тело.
Летта быстро осмотрелся вокруг. Лицо его было страшно своей бледностью, но
выражение растерянности вдруг сменилось на нем выражением ясной мысли и
твердой решимости. Он сказал только два слова - я не мог их расслышать, но
угадал, что это было прощанье навеки, - и его руки разжались.
Глухой звук удара, и вой урагана прекратился. Я почувствовал, что можно
выпустить ручку, и оглянулся. От столика не было и следа, а у стены,
плотно прижавшись к ней спиной, неподвижно стоял Летта. Глаза его были
широко раскрыты, и все лицо как будто застыло. Одним прыжком я очутился у
двери и отворил ее. Порыв теплого ветра отбросил меня назад. Через секунду
в комнату вошел Мэнни. Он быстро подошел к Летта.
Еще через несколько секунд комната была полна народу. Нэтти оттолкнул всех
с пути и бросился к Летта. Все остальные окружили нас в тревожном молчании.
- Летта умер, - раздался голос Мэнни. - Взрыв во время химического опыта
пробил стенку этеронефа, и Летта своим телом закрыл брешь. Давление
воздуха разорвало его легкие и парализовало сердце. Смерть была
мгновенная. Летта спас нашего гостя, иначе гибель обоих была неизбежна.
У Нэтти вырвалось глухое рыдание.
9. Прошлое
Несколько дней после катастрофы Нэтти не выходил из своей комнаты, а в
глазах Стэрни я стал подмечать иногда прямо недоброжелательное выражение.
Бесспорно, из-за меня погиб выдающийся ученый, и математический ум Стэрни
не мог не делать сравнения между величиной ценности той жизни, которая
была утрачена, и той, которая была спасена. Мэнни оставался неизменно
ровным и спокойным и даже удвоил свое внимание и заботливость обо мне; так
же вели себя и Энно, и все остальные.
Я стал усиленно продолжать изучение языка марсиан и при первом удобном
случае обратился к Мэнни с просьбой дать мне какую-нибудь книгу по истории
их человечества. Мэнни нашел мою мысль очень удачной и принес мне
руководство, в котором популярно излагалась для детей-марсиан всемирная
история.
Я начал с помощью Нэтти читать и переводить книжку. Меня поражало
искусство, с каким неизвестный автор оживлял и конкретизировал
иллюстрациями самые общие, самые отвлеченные на первый взгляд понятия и
схемы. Это искусство позволяло ему вести изложение по такой геометрически
стройной системе, в такой логически выдержанной последовательности, как не
решился бы писать для детей ни один из наших земных популяризаторов.
Первая глава имела прямо философский характер и была посвящена идее
вселенной как единого целого, все заключающего в себе и все определяющего
собой. Эта глава живо напомнила мне произведения того рабочего-мыслителя,
который в простой и наивной форме первый изложил основы пролетарской
философии природы.
В следующей главе изложение возвращалось к тому необозримо отдаленному
времени, когда во вселенной не сложилось еще никаких знакомых нам форм,
когда хаос и неопределенность царили в безграничном пространстве. Автор
рассказывал, как обособлялись в этой среде первые бесформенные скопления
неуловимо-тонкой, химически неопределившейся материи; скопления эти
послужили зародышами гигантских звездных миров, какими являются звездные
туманности, и в числе их наш Млечный Путь с 20 миллионами солнц, среди
которых наше Солнце - одно из самых маленьких.
Далее шла речь о том, как материя, концентрируясь и переходя к более
устойчивым сочетаниям, принимала форму химических элементов, а рядом с
этим первичные, бесформенные скопления распадались и среди них выделялись
газообразные солнечно-планетные туманности, каких сейчас еще при помощи
телескопа можно найти многие тысячи. История развития этих туманностей,
кристаллизации из них солнц и планет излагалась одинаково с нашей
канто-лапласовской теорией происхождения миров, но с большей
определенностью и большими подробностями.
- Скажите, Мэнни, - спросил я, - неужели вы считаете правильным давать
детям с самого начала эти беспредельно общие и почти столь же отвлеченные
идеи, эти бледные мировые картины, столь далекие от их ближайшей
конкретной обстановки? Не значит ли это населять детский мозг почти
пустыми, почти только словесными образами?
- Дело в том, что у нас никогда не начинают обучения с книг, - отвечал
Мэнни. - Ребенок черпает свои сведения из живого наблюдения природы и
живого общения с другими людьми. Раньше чем он возьмется за такую книгу он
уже совершил множество поездок, видел разнообразные картины природы, знает
множество пород растений и животных, знаком с употреблением телескопа,
микроскопа, фотографии, фонографа, слышал от старших детей, от
воспитателей и других взрослых друзей много рассказов о прошлом и
отдаленном. Книга, подобная этой, должна только связать воедино и упрочить
его знания, заполняя мимоходом случайные пробелы и намечая дальнейший путь
изучения. Понятно, что при этом идея целого прежде всего и постоянно
должна выступать с полной отчетливостью, должна проводиться от начала и до
конца, чтобы никогда не теряться в частностях. Цельного человека надо
создавать уже в ребенке.
Все это было для меня очень непривычно, но я не стал подробнее
расспрашивать Мэнни: мне все равно предстояло непосредственно
познакомиться с марсианскими детьми и системой их воспитания. Я
возвратился к своей книжке.
Предметом следующих глав являлась геологическая история Марса. Ее
изложение, хотя и очень сжатое, было полно сопоставлений с историей Земли
и Венеры. При значительном параллелизме всех трех основное различие
заключалось в том, что Марс оказывался вдвое старше Земли и почти вчетверо
старше Венеры. Были установлены и цифры возраста планет, я их хорошо
помню, но не стану приводить здесь, чтобы не раздражать земных ученых, для
которых они оказались бы довольно неожиданными.
Далее шла история жизни с самого ее начала. Давалось описание тех
первичных соединений, сложных циановых производных, которые, не будучи еще
настоящей живой материей, обладали многими ее свойствами, и описание тех
геологических условий, при которых эти соединения химически создавались.
Выяснялись причины, в силу которых такие вещества сохранялись и
накоплялись среди других, более устойчивых, но менее гибких соединений.
Прослеживалось шаг за шагом усложнение и дифференциация этих химических
зародышей всякой жизни, вплоть до образования настоящих живых клеток, с
которых начинается "царство протистов".
Картина дальнейшего развития жизни сводилась к лестнице прогресса живых
существ или, вернее, к их общему генеалогическому дереву; от протистов до
высших растений, с одной стороны, до человека, с другой стороны, - вместе
с различными боковыми отверстиями. При сравнении с "земной" линией
развития оказывалось, что на пути от первичной клетки до человека ряд
первых звеньев цепи почти одинаков и так же незначительны различия в
последних звеньях, а в средних различий гораздо больше. Это представлялось
мне чрезвычайно странным.
- Этот вопрос, - сказал мне Нэтти, - насколько я знаю, еще не исследован
специально. Ведь еще двадцать лет тому назад мы не знали, как устроены
высшие животные на Земле, и мы сами были очень удивлены, найдя такое
сходство с нашим типом. Очевидно, число возможных высших типов, выражающих
наибольшую полноту жизни, не так велико; и на планетах, настолько сходных,
как наши, в пределах весьма однородных условий природа могла достигнуть
этого максимума жизни только одним способом.
- И притом, - заметил Мэнни, - высший тип, который завладеет своей
планетой, есть тот, который наиболее целостно выражает всю сумму ее
условий, тогда как промежуточные стадии, способные захватить только часть
своей среды, выражают эти условия так же частично и односторонне. Поэтому
при громадном сходстве общей суммы условий высшие типы должны совпадать в
наибольшей мере, а промежуточные в силу самой своей односторонности
представляют больше простора для различий.
Я вспомнил, как мне еще во время моих университетских занятий та же мысль
об ограниченном числе возможных высших типов пришла в голову по совершенно
другому поводу: у спрутов, морских головоногих моллюсков, высших
организмов целой ветви развития, глаза необычайно сходны с глазами нашей
ветви - позвоночных; а между тем происхождение и развитие глаз головоногих
совершенно иное, настолько иное, что даже соответственные слои тканей
зрительного аппарата расположены у них в обратном нашему порядке...
Так или иначе, факт был налицо: на другой планете жили люди, похожие на
нас, и мне оставалось усердно продолжать свое ознакомление с их жизнью и
историей.
Что касается доисторических времен и вообще начальных фаз жизни
человечества на Марсе, то и здесь сходство с земным миром было огромное.
Те же формы родового быта, то же обособленное существование отдельных
общин, то же развитие связи между ними посредством обмена. Но дальше
начиналось расхождение, хотя и не в основном направлении развития, а
скорее в его стиле и характере.
Ход истории на Марсе был как-то мягче и проще, чем на Земле. Были,
конечно, войны племен и народов, была и борьба классов; но войны играли
сравнительно небольшую роль в исторической жизни и сравнительно рано
совсем прекратились; а классовая борьба гораздо меньше и реже проявлялась
в виде столкновений грубой силы. Это, правда, не указывалось прямо в
книге, которую я читал, но это было очевидно для меня из всего изложения.
Рабства марсиане вовсе не знали; в их феодализме было очень мало военщины;
а их капитализм очень рано освободился от национально-государственного
дробления и не создал ничего подобного нашим современным армиям.
Объяснения всему этому я должен был искать сам: марсиане, да и сам Мэнни,
еще только начинали изучать историю земного человечества и не спешили
произвести сравнительное исследование своего и нашего прошлого.
Я вспомнил один из прежних разговоров с Мэнни. Собираясь изучать язык, на
котором говорили между собою мои спутники, я поинтересовался узнать, был
ли это наиболее распространенный из всех какие существуют на Марсе. Мэнни
объяснил, что это единственный литературный и разговорный язык всех
марсиан.
- Когда-то и у нас, - прибавил Мэнни, - люди из различных стран не
понимали друг друга; но уже давно, за несколько сот лет до
социалистического переворота, все различные диалекты сблизились и слились
в одном всеобщем языке. Это произошло свободно и стихийно. И никто не
старался и никто не думал об этом. Долго сохранились еще некоторые местные
особенности, так что были как бы отдельные наречия, но достаточно понятные
для всех. Развитие литературы покончило и с ними.
- Я только одним могу объяснить себе это, - сказал я. - Очевидно, на вашей
планете сношения между людьми с самого начала были гораздо шире, легче и
теснее, чем у нас.
- Именно так, - отвечал Мэнни. - На Марсе нет ни ваших громадных океанов,
ни ваших непроходимых горных хребтов. Наш моря не велики и нигде не
производят полного разрыва суши на самостоятельные континенты: наши горы
не высоки, кроме немногих горных вершин. Вся поверхность нашей планеты
вчетверо менее обширна, чем поверхность земли; а между тем сила тяжести у
нас в два с половиной раза меньше, и благодаря легкости тела мы можем
довольно быстро передвигаться даже без искусственных средств сообщения: мы
бегаем сами не хуже и устаем при этом не больше, чем вы, когда ездите
верхом на лошадях. Природа поставила между нашими странами гораздо меньше
стен и перегородок, чем у вас.
Такова и была, значит, первоначальная и основная причина, помешавшая
резкому расовому и национальному разъединению марсианского человечества, а
вместе с тем и полному развитию войск, милитаризма и вообще, системы
массового убийства. Вероятно, капитализм силою своих противоречий все-таки
дошел бы до создания всех этих отличий высокой культуры; но и развитие
капитализма шло там своеобразно, выдвигая новые условия для политического
объединения всех племен и народов Марса. Именно, в земледелии мелкое
крестьянство было весьма скоро вытеснено крупным капиталистическим
хозяйством, и скоро после этого произошла национализация всей земли.
Причина заключалась в непрерывно возраставшем высыхании почвы, с которым
мелкие землевладельцы не в силах были бороться. Кора планеты глубоко
поглощала воду и не отдавала ее обратно. Это было продолжение того
стихийного процесса, благодаря которому существовавшие некогда на Марсе
океаны обмелели и превратились в сравнительно небольшие замкнутые моря.
Такой процесс поглощения идет и на нашей Земле, но здесь он пока еще не
зашел далеко; на Марсе, который вдвое меньше Земли, положение уже тысячу
лет тому назад успело стать серьезным, так как с уменьшением морей
естественно, шло рядом уменьшение облаков, дождей, а значит и обмеление
рек, и высыхание ручьев. Искусственное орошение стало необходимым в
большинстве местностей. Что могли тут сделать независимые мелкие
землевладельцы?
В одних случаях они прямо разорялись, и их земли переходили к окрестным
крупным землевладельцам, располагавшими достаточными капиталами для
устройства орошения. В других случаях крестьяне образовывали большие
ассоциации, соединяя свои средства для этого общего дела. Но рано или
поздно таким ассоциациям приходилось испытывать недостаток в денежных
средствах, вначале, казалось бы, лишь временный; а как только заключались
первые займы у крупных капиталистов, дела ассоциаций начинали идти под
гору все быстрее: немалые проценты по займам увеличивали издержки ведения
дела, наступала необходимость в новых займах и т.п. Ассоциации подпали под
экономическую власть своих кредиторов, и те их, в конце концов, разоряли
захватывая себе сразу участки целых сотен и тысяч крестьян.
Так вся возделанная земля перешла к нескольким тысячам крупных земельных
капиталистов; но внутри материков оставались еще огромные пустыни, где
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг