образы; но все это не носило на себе следа ноги или руки
человеческой... Тишь и пустыня окрест! Молодой извозчик
мой одет был вовсе не по-дорожному и, проницаемый не на
шутку холодом, заплакал
- Знать, согрешил я перед Богом,- сказал он,- что
наказан такой смертью; умрешь, как татарин, без исповеди!
Тяжело расставаться с белым светом, только раздувши пену
с медовой чаши; да и куда бы ни шло в посту, а то на
праздниках. То-то взвоет белугой моя старуха! То-то
наплачется моя Таня!
Я был тронут простыми жалобами доброго юноши; дорого бы
я дал, чтобы так же заманчива, так же мила была мне
жизнь, чтобы так же горячо веровал я в любовь и верность.
Однако ж, чтоб разгулять одолевающий его сон, я велел ему
снова пуститься в ход наудачу, сохраняя движением
теплоту. Так шли мы еще полчаса, как вдруг парень мой
вскрикнул с радостию:
- Вот он, вот он!
- Кто он? - спросил я, прыгая по глубокому снегу ближе.
Ямщик не отвечал мне; упав на колени, он с восторгом
что-то рассматривал; это был след конский. Я уверен, что
ни один бедняк не был столь рад находке мешка с золотом,
как мой парень этому верному признаку и обету жизни. В
самом деле, скоро мы выбрались на бойкую дрововозную
дорогу; кони, будто чуя ночлег, радостно наострили уши и
заржали; мы стремглав полетели по ней куда глаза глядят.
Через четверть часа были уже в деревне, и как мой
извозчик узнал ее, то привез прямо к избе зажиточного
знакомого ему крестьянина.
Уверенность возвратила бодрость и силы иззябшему парню,
и он не вошел в избу, покуда не размял беганьем на улице
окоченевших членов, не оттер снегом рук и щек, даже
покуда не выводил коней. У меня зашлись одни ноги, и
потому, вытерши их в сенях докрасна суконкою, я через
пять минут сидел уже под святыми, за набранным столом,
усердно потчуемый радушным хозяином и попав вместо бала
на сельские посиделки.
Сначала все встали; но, отдав мне чинный поклон,
уселись по- прежнему и только порой, перемигиваясь и
перешептываясь между собою, кажется, вели слово о
нежданном госте. Ряды молодиц в низаных киках в
кокошниках и красных девушек в повязках разноцветных, с
длинными косами, в которые вплетены были треугольные
подкосники с подвесками или златошвейные ленты, сидели
по лавкам очень тесно, чтоб не дать между собою места
лукавому - разумеется, духу, а не человеку, потому что
многие парни нашли средство втереться между. Молодцы в
пестрядинных или ситцевых рубашках с косыми галунными
воротками и в суконных кафтанах увивались около или,
собравшись в кучки, пересмехались, щелкали орешки, и
один из самых любезных, сдвинув набекрень шапку, бренчал
на балалайке "Из-под дубу, из-под вязу". Седобородый отец
хозяина лежал на печи, обратясь лицом к нам, и, качая
головой, глядел на игры молодежи; для рам картины, с
полатей выглядывали две или три живописные детские
головки, которые, склонясь на руки и зевая, посматривали
вниз. Гаданья на Новый год пошли обычной своей чередою,
Петух, пущенный в круг, по обводу которого насыпаны были
именные кучки овса и ячменя с зарытыми в них кольцами,
удостоив из которой-нибудь клюнуть, возвещал неминуемую
свадьбу для гадателя или загадчицы... Накрыв блюдом чашу,
в которой лежали кусочки с наговорным хлебом, уголья,
значения коих я никак не мог добиться, и перстни да
кольца девушек, все принялись за подблюдные песни, эту
лотерею судьбы и ее приговоров. Я грустно слушал
звучные напевы, коим вторили в лад потрясаемые жеребьи в
чаше.
Слава Богу на небе,
Государю на сей земле!
Чтобы правда была
Краше солнца светла;
Золотая ж казна
Век полным-полна!
Чтобы коням его не изъезживаться,
Его платьям цветным не изнашиваться,
Его верным вельможам не стареться!
Уж мы хлебу поем,
Хлебу честь воздаем!
Большим-то рекам слава до моря,
Мелким речкам - до мельницы!
Старым людям на потешенье,
Добрым молодцам на услышанье,
Расцвели в небе две радуги,
У красной девицы две радости,
С милым другом совет,
И растворен подклет!
Щука шла из Новагорода,
Хвост несла из Бела озера,
У щучки головка серебряная,
У щучки спина жемчугом плетена,
А наместо глаз - дорогой алмаз!
Золотая парча развевается -
Кто-то в путь в дорогу собирается.
Всякому сулили они добро и славу, но, отогревшись, я не
думал дослушивать бесконечных и неминуемых заветов
подблюдных; сердце мое было далеко, и я сам бы летом
полетел вслед за ним. Я стал подговаривать молодцов
свезти меня к князю. К чести их, хотя к досаде своей,
должно сказать, что никакая плата не выманила их от забав
сердечных. Все говорили, что у них лошаденки плохие или
измученные. У того не было санок, у другого подковы без
шипов, у третьего болит рука.
Хозяин уверял, что он послал бы сына и без прогонов, да
у него пара добрых коней повезла в город заседателя...
Чарки частые, голова одна, и вот уж третий день, верно,
праздничают в околице.
- Да, изволишь знать, твоя милость,- примолвил один
краснобай, встряхнув кудрями,- теперь уж ночь, а дело-то
святочное. Уж на што у нас храбрый народ девки: погадать
ли о суженом - не боятся бегать за овины, в поле слушать
колокольного свадебного звону, либо в старую баню, чтоб
погладил домовой мохнатой лапою на богачество, да и то
сегодня хвостики прижали... Ведь канун-то Нового года
чертям сенокос.
- Полно тебе, Ванька, страхи-то рассказывать! -
вскричало несколько тоненьких голосков.
- Чего полно? - продолжал Ванька.- Спроси-ка у Оришки:
хорош ли чертов свадебный поезд, какой она вчерась
видела, глядясь за овинами на месяц в зеркало? Едут,
свищут, гаркают... словно живьем воочью совершаются. Она
говорит, один бесенок оборотился горенским Старостиным
сыном Афонькой да одно знай пристает: сядь да сядь в
сани. Из круга, знать, выманивает. Хорошо, что у ней ум
чуть не с косу, так отнекалась.
- Нет, барин,- примолвил другой,- хоть россыпь серебра,
вряд ли кто возьмется свезти тебя! Кругом озера колесить
верст двадцать будет, а через лед ехать без беды беда;
трещин и полыней тьма; пошутит лукавый, так пойдешь
карманами ловить раков.
- И ведомо,- сказал третий.- Теперь чертям скоро
заговенье: из когтей друг у друга добычу рвут
- Полно брехать,- возразил краснобай.- Нашел заговенье.
Черный ангел, или, по-книжному, так сказать, Ефиоп,
завсегда у каждого человека за левым плечом стоит да не
смигнувши сторожит, как бы натолкнуть на грех. Не слыхали
вы разве, что было у Пятницы на Пустыне о прошлых
святках?
- А что такое? - вскричали многие любопытные.-
Расскажи, пожалуста, Ванюша; только не умори с ужасти.
Рассказчик оглянулся на двери, на окно, на лица
слушателей, крякнул протяжно, оправил правой рукою кудри
и начал:
- Дело было, как у нас, на посиделках. Молодцы
окручались в личины, и такие хари, что и днем глядеть -
за печку спрячешься, не то чтобы ночью плясать с ними.
Шубы навыворот, носищи семи пядей, рога словно у сидоровой
козы, а в зубах по углю, так и зияют. Умудрились, что
петух приехал верхом на раке, а смерть с косою на
коне. Петрушка- чеботарь спину представлял, так он мне
все и рассказывал.
Вот как разыгрались они, словно ласточки перед погодою
одному парню лукавый, знать, и шепнул в ухо: "Сем-ка, я
украду с покойника, что в часовне лежит, саван да венец,
окручусь в них, набелюся известкою, да и приду мертвецом
на поселки". На худое мы не ленивы: скорей, чем сгадал,
он в часовню слетал,- ведь откуда, скажите на милость,
отвага взялась. Чуть не до смерти перепугал он всех:
старый за малого прячется... Однако ж когда он
расхохотался своим голосом да стал креститься и божиться,
что он живой человек, пошел смех пуще прежнего страху.
Тары да бары да сладкие разговоры, ан и полночь на дворе,
надо молодцу нести назад гробовые обновки; зовет не
дозовется никого в товарищи; как опала у него хмелина в
голове, опустились и крылья соколиные; одному идти -
страх одолевает, а приятели отпираются. Покойник давно
слыл колдуном, и никто не хотел, чтобы черти свернули
голову на затылок, свои следы считать. Ты, дескать, брал
на прокат саван, ты и отдавай его; нам что за стать в
чужом пиру похмелье нести.
И вот, не прошло двух мигов... послышали, кто-то идет
по скрипучему снегу... прямо к окну: стук, стук...
- С нами крестная сила! - вскричала хозяйка, устремив
на окно испуганные очи - Наше место свято! - повторила
она, не могши отвратить взглядов от поразившего ее
предмета.- Вон, вон, кто-то страшный глядит сюда!
Девки с криком прижались одна к другой: парни кинулись
к окну, между тем как те из них, которые были поробче, с
выпученными глазами и открытым ртом поглядывали в обе
стороны, не зная, что делать. В самом деле, за морозными
стеклами как будто мелькнуло чье-то лицо... но когда рама
была отперта - на улице никого не было. Туман, врываясь в
теплую избу, ходил коромыслом, затемняя на время блеск
лучины. Все понемногу успокоились.
- Это вам почудилось,- сказал рассказчик, оправляясь
сам от испуга; его голос был прерывен и неровен.- Да вот,
дослушайте бывалыщину: она уж и вся-то недолга. Когда
переполошенные в избе люди осмелились да спросили: "Кто
стучит?" - пришлец отвечал: "Мертвец пришел за саваном".
Услышав это, молодец, окрученный в него, снял с себя
гробовую пелену да венец и выкинул их за окошко. "Не
принимаю! - закричал колдун, скрипя зубами.- Пускай где
взял, там и отдаст мне" И саван опять очутился посреди
избы. "Ты, насмехаючись, звал меня на посиделки,- сказал
мертвец страшным голосом,- я здесь! Чествуй же гостя и
провожай его до дому, до последнего твоего и моего дому".
Все, дрожа, молились всем святым, а бедняга виноватый ни
жив ни мертв сидел, дожидаясь злой гибели. Мертвец между
тем ходил кругом, вопя: "Отдайте мне его, не то и всем
несдобровать". Сунулся было в окошко, да, на счастье,
косяки были святой водой окроплены, так что его словно
огнем обдало; взвыл да назад кинулся. Вот грянул он в
вороты, и дубовый запор, как соль, рассыпался... Начал
всходить по съезду.. Тяжко скрипели бревна под ногою
оборотня; собака с визгом залезла в сенях под корыто, и
все слышали, как упала рука его на щеколду. Напрасно
читали ему навстречу молитву от наваждения, от призора;
однако ничто не забрало... Дверь со стоном повернулась на
пятах, и мертвец шасть в избу! Дверь избы нашей, точно,
растворилась при этом слове, будто кто-нибудь
подслушивал, чтобы войти в это мгновение. Нельзя описать,
с каким ужасом вскрикнули гости, поскакав с лавок и
столпясь под образами Многие девушки, закрыв лицо руками,
упали за спины соседок, как будто избежали опасности,
когда ее не видно. Глаза всех, устремленные к порогу,
ждали встретить там по крайней мере остов, закутанный
саваном, если не самого нечистого с рогами; и в самом
деле, клубящийся в дверях морозный пар мог показаться
адским серным дымом. Наконец пар расступился, и все
увидели, что вошедший имел вид совершенно человеческий.
Он приветливо поклонился всей беседе, хотя и не
перекрестился перед иконами. То был стройный мужчина в
распашной сибирке, под которою надет был бархатный
камзол, такие же шаровары спускались на лаковые сапоги;
цветной персидский платок два раза обвивал шею, и в руках
его была бобровая шапка с козырьком, особого вида. Одним
словом, костюм его доказывал, что он или приказчик,
или поверенный по откупам. Лицо его было правильно, но
бледно как полотно, и черные потухшие глаза стояли
неподвижно.
- Бог помочь! - сказал он, кланяясь.- Прошу беседу для
меня не чиниться и тебя, хозяин, обо мне не заботиться. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг