Случилось, что Леонид рассказал о себе:
- Мой отец работал учителем в большом селе, а мать там же врачом. Однако я
не воспринял ни любви, ни простого влечения к этим профессиям. Сначала
почему-то хотел сделаться шофером. Потом страстно отдался разведению
кроликов. Видел раз, что отец мой всем знакомым с гордостью показывает
свою статью в журнале"О правилах поведения учащихся". И я решил сам
сделаться писателем. Старательно крупным почерком исписал я три толстые
тетради и озаглавил этот опус так:. "Руководство к разведению кроликов".
Помню даже, как начиналось сочинение: "Пушистый дружок детства, милый
кролик пришел к нам из стран Средиземного моря..."
- Вы много читали... Вы так много знаете... - вымолвила я,
заинтересованная рассказом.
Леонид сидел на краю лабораторного стола, смотрел в окно и рассказывал,
будто кому другому, а не мне.
- Читал все, что подвертывалось под руку. Многим я обязан книге. Но живое
человеческое слово часто сильнее книги. Признаться, в детстве самое
потрясающее впечатление произвела на меня не книга, а беседа со случайным
прохожим. Вот и сейчас вижу ту встречу, как наяву. Летом раз в лесу
попался мне старик-бродяга. Лохматый, бородатый, с красным опухшим носом,
а я - мальчишка - собирал грибы. Бродяга попросил показать ему дорогу к
станции, чтобы пройти покороче. Повел я его по тропинке, а в лесу у нас
была одна достопримечательность: огромный дуб, расколотый пополам
чудовищным ударом молнии. Словно великан разрубил огненным топором это
дерево от вершины до корней. Но обе половинки дуба, опаленные молнией,
продолжали жить, зеленели, и желудей под ним валялось страсть как много!
Мы остановились там с бродягой. Тот посмотрел на дуб и стал мне,
мальчишке, рассказывать о молнии, об электричестве... Этот босой бородатый
старик был талантлив. Он обладал настоящим даром педагога и пропагандиста.
- И вы забросили своих пушистых дружков?
- Не сразу. Но с того дня, после встречи в лесу, я стал бредить
электричеством. Многое потом передумал я под ветвями того дуба. Часто
навещал его. Решил, что обязательно стану инженером. У дяди моего в
городе, куда меня отдали учиться, изобретал я электрические мышеловки,
выдумывал звонки собственной системы. Понятно, в квартире перегорали
предохранители. Дядя выговаривал мне, но я упорствовал в своем желании...
Кто-то вошел в лабораторию и помешал Леониду продолжать рассказ. И хотя
потом он ни разу не возвращался к воспоминаниям своего детства, но с того
дня я стала лучше понимать Леонида. Он всегда придумывал что-нибудь.
Иногда мне казалось, что все ему дается очень легко.
Но, разумеется, я неправа. Работа его блестящего ума никогда не
прерывалась именно потому, что он постоянно учился и трудился.
Грохотов обладал мягким, благодушным характером, но был способен вести
ожесточенные спвры, когда затрагивались принципиальные вопросы или речь
заходила о достоверности научных фактов. Он поражал нас всех своей
феноменальной усидчивостью и добросовестностью ученого. Часто он
просиживал несколько вечеров за вычислениями, чтобы проверить какую-нибудь
одну цифру в своих выводах. И он на самом деле исколесил весь Советский
Союз, чтобы собрать исчерпывающие материалы для своей работы о физических
явлениях в атмосфере, которую он задумал, будучи еще студентом третьего
курса.
Достойным помощником обоих друзей был наш дорогой Симон. Когда-то он был
скромным фотографом, работал в заводском парке культуры. И вот юноша,
уличный фотограф, увлекшись цветной фотографией, задумал создать
универсальный проявитель. Перечитал все книжки о проявителях, какие мог
достать, перепробовал сто рецептов. Написал большую статью об этом.
Редактор посоветовал ему учиться. Сложный путь прошел Симон, пока,
наконец, не попал в техникум. В химическом кабинете он поразил всех своими
способностями. Он окончил вуз, учился в аспирантуре, получил степень
кандидата наук. На одной из конференций Симон встретился с Грохотовым и
Леонидом. Он оказался для них драгоценнейшим помощником. У Симона был дар
экспериментатора. Он знал мельчайшие детали аппаратуры, с которой
приходилось иметь дело в институте. Без его согласия друзья не
осмеливались приступить ни к одному опыту. Они слушались его в этом
отношении беспрекословно. Раз Симон сказал "нельзя" - значит нельзя. Если
"можно" - значит можно.
Прошел Новый год. Начинало пригревать солнце. Грохотов обмолвился, что
придется опять отправляться на работу в горы.
Однажды поздно вечером я заканчивала затянувшуюся работу.
Вахтер снизу принес в лабораторию телеграмму.
- Передайте, пожалуйста, Леониду "Михайловичу, -попросил он.
Взяв телеграмму, я пошла разыскивать Леонида. Знала, что он где-то в
институте. Лаборатории были заперты, только в коридорах горело дежурное
освещение. По одному из коридоров я прошла в пристройку института, где
находится малый зал отдыха. И здесь услышала звуки рояля. Потихоньку
приоткрыв дверь, я при свете небольшой лампы увидела, что над клавиатурой
склонился Леонид...
Помните, друг мой, год назад в Колонном зале пианист Григорьев играл
Скрябина? И вы тогда спросили, почему у меня слезы на глазах. Тогда я не
ответила вам.
Хотите знать, почему? Теперь скажу. Григорьев играл дисмольный этюд © 12.
И я, слушая, вспомнила, что Леонид в тот вечер тоже играл этот чудесный
скрябинский этюд, энергичный, зовущий к жизни, утверждающий могущество
человеческого чувства.
Леонид играл, весь отдавшись музыке. Вот отзвучал последний аккорд. Леонид
не отнимал пальцев от клавишей. Он поднял голову и посмотрел поверх рояля,
вероятно, забыв обо всем. А я замерла и боялась нарушить очарование
минуты. В игре Леонида вдруг раскрылось мне все богатство его души. Я и не
представляла себе раньше, что ученый может быть одновременно и художником,
музыкантом.
Дверь скрипнула.
- Кто там? - повернулся на табурете Леонид.
- Простите, помешала вам, - пробормотала я, входя. - Вот телеграмма.
Леонид долго читал телеграмму. Это была обширная фотограмма, насколько я
заметила, исписанная тонким женским почерком. Листок бумаги дрожал в его
бледной руке.
- Что-нибудь неприятное? - осмелилась спросить я.
- Нет, - прошептал Леонид. - Это с Севера. Приходится решать новую задачу.
Крупными шагами Леонид ходил по залу и разговаривал как бы сам с собой, в
своей обычной манере. Но я чувствовала, что он говорил это для меня:
- В далекой тундре... два года назад... найдены мощные залежи минерала...
с огромным содержанием радия...
Он подошел и взял меня за руку. Я увидела его голубые глаза близко. И
вдруг он заговорил как-то по-особому сердечно:
- Бывают минуты, когда хочется поделиться мыслями... Ищешь решения и не
находишь. Тогда помогает музыка. Играешь, и чувство вытесняет мысль. А
потом мысль с новой силой заполняет тебя всего. Хочется сказать вам...
- Говорите, слушаю, - пробормотала я, осторожно освобождая свою руку и
отступая за рояль.
Леонид облокотился на разделявший нас рояль и заговорил, как бы посвящая
меня в свои тайны:
- Лабораторные исследования образцов показали, что если наладить заводскую
разработку на месте, то советского радия мы будем давать кило-полтора
ежегодно.
Затаив дыхание, я слушала эту удивительную новость.
- В тундре за Полярным кругом пока трудно. Климатические условия там
тяжелые. Ах, если бы рядом был уголь или хотя бы торф, можно было бы
развернуть широкую добычу радия. Я ездил туда. В течение полугода с
невероятными трудностями открыли мы экспериментальный завод. Уголь,
продовольствие, материалы везли через топи, горы и овраги на грузовиках,
вьюком на оленях и собаках, несли на себе. Дорог нет. Кое-что сделали, но
автодорогу летом размывает, зимой заносит снегом, мороз - сорок шесть
градусов. Я оставил там своих близких друзей. Мало о них сказать, что это
энтузиасты. Это подвижники, герои. Сейчас они мне телеграфируют: "Если
будет электроэнергия, засыплем мир радием. Давай электроэнергию". А нужно
ее миллионы киловатт-часов, чтобы пустить хотя бы четверть проектной
мощности завода,
Ну, что молчите? Что думаете? - перегнулся Леонид ко мне через рояль.
Неожиданный прилив смелости нахлынул на меня:
- Вам будет неинтересно, что отвечу...
Я поправила непокорные кудряшки, выбивавшиеся изпод моей лабораторной
шапочки, и продолжала:
- Я - глупая... фантазерка... Смейтесь надо мной, ругайте. Но если б имела
ваши знания... я бы подумала об атмосферном электричестве...
- Ждал от вас этого ответа, - отозвался Леонид. - Вы любили своего отца и
хотите, чтоб его мысли осуществились.
- Да. Не теряю надежды... Потому что записки, мне кажется, попали в
надежные руки.
- Фантазируйте дальше, - серьезно вымолвил Леонид
- Я бы подумала, как наладить транспортировку шаровых на аэропланах в
тундру.
- Почему?
- Потому, - твердо сказала я, - что шаровые, мне думается, представляют
собой электричество... электроны.
Леонид забарабанил пальцами по крышке рояля и очень тихо вымолвил:
- Может быть, вы отчасти и угадали. Но нужны не догадки, а факты. Я писал
об этой возможности в одной своей статье. Вы, наверное, ее читали. Но...
ваша идея насчет воздушного транспорта... это...
И Леонид засмеялся.
XXII. Светофильтры и фото
Я никак не ожидала, что Грохотов, потом, при случайной встрече, спросит
меня:
- Вы серьезно надеетесь, что мы будем посылать в тундру грузы шаровых на
аэроплане?
Я сделала вид, что не понимаю. Пожав плечами, постаралась придать лицу
наивное выражение. Мне не нравилось, что Грохотов так обращается со мной.
Впрочем, он понял и в тот день был чрезвычайно любезен. Даже предложил
билет на концерт, от которого я отказалась.
Однажды я случайно зашла в кабинет Грохотова и увидела на столике около
окна новый макет. Это было точное изображение прошлогодней грохотовской
станции в степи. Художники очень похоже сделали не только рельеф
местности, но и рощу, и бугор, окраину поселка с садом, с моей хатой и
омшаником, где, бывало, я мечтала. Изгиб степной речки из стекла блестел
под кабинетной люстрой, как настоящая вода на солнце. За рощей, на бугре,
была воспроизведена миниатюрная модель станции с антенной и домиками на
грузовиках.
От дверей меня в эют момент окликнул голос Грохотова:
- Вас просит к себе Симон!
Это был замаскированный приказ выйти из кабинета.
Я сообразила это потом, когда оказалось, что Симон совершенно не нуждается
в разговоре со мной.
Впрочем, в тот же день я нашла предлог снова зайти к Грохотову. Макет на
столе у окна был прикрыт большим картонным футляром.
Позднее мне не раз приходилось видеть через приоткрытую дверь, как Леонид
подолгу стоял около этого макета, рассматривая его. Иногда подходили Симон
и Грохотов. Велись длинные разговоры. Если они замечали, что дверь
приоткрыта, ее захлопывали.
Только раз мне удалось услышать обрывок разговора:
- Получится заколдованный круг?
- Проверим, но в более сложных условиях...
В лаборатории при мне произошел странный разговор.
- Где ты возьмешь шаровую?-бурчал Грохотов.- Я не дам тебе музейного
аппарата. Это собственность института.
- Придется перевезти мегалотрон в поле, - невозмутимо отозвался Леонид.
_ Удивленно смотрел Грохотов на Леонида, будто хотел спросить, зачем тот
насмехается над ним. Любой лаборантке ясно: мегалотрон громоздок, возить
его нельзя.
Симон сохранял непроницаемое молчание, делая вид, что всецело занят
проверкой прочности припоя.
В это время стеколевая пробирка выскользнула из рук Грохотова и покатилась
со звоном. Грохотов выругался.
А Леонид улыбнулся:
- Ты, Степан, стал нервничать. И пошутить нельзя. Береги драгоценную
пленницу. Как-нибудь обойдемся и без мегалотрона.
- Опять выдумываешь, Леонид, - уже мягче произнес Грохотов.
Стоял ранний март. Знакомые остроконечные антенны вонзились в глубокую
синь неба. Влажная земля чавкала под ногами, когда приходилось ходить по
низинам степи.
Впрочем, это не была степь, только пологая долина, похожая на старый,
заброшенный полигон.
Ионизаторы "Р-2" были расставлены в одну линию.
Они как бы составляли радиус, исходящий из центра, где возвышалась
антенна. "Р-2" представляли собой метровые пирамиды из пластмассы. В
вершинах их были впаяны излучатели, работавшие от аккумуляторов. Так объяо
нил Симон.
Около антенны помещался знакомый домик на колесах.
В нем располагалась аппаратура, на которую Леонид, видимо, возлагал
какие-то особые надежды.
- Попробуем направить разряд в нужном направлении, - строго сказал Леонид,
посмотрев метеорологические сводки.
Ночью ждали грозы. Но это, кажется, не должно было мешать эксперименту.
Мой пост был расположен на опушке леса точно в одном километре от группы
"Р-2" и в шести километрах от станции. Я должна была наблюдать за работой
ионизаторов и заснять на ленте световые эффекты, если они будут ночью в
моем секторе.
Ночь выдалась холодная. Гроза прошла стороной. Закутавшись в теплую кофту,
я с нетерпениeм всматривалась в светящийся циферблат ручных часов, ожидая
назначенной минуты. Ровно в 0.15 Леонид должен был приступить к опыту
передачи искусственной молнии в заранее заданном направлении - вдоль
ионизаторов "Р-2".
Время наступило. Но не произошло ничего особенного. По-прежнему высоко в
небе мигали тусклые звезды. А вокруг расстилалась серая туманная мгла.
Начало опыта могло задержаться. На этот случай было предусмотрено запасное
время - ровно 0.30.
Я напряженно вглядываюсь в серую мглу. Но в моем секторе все было
спокойно. Вот и полчаса первого.
Вдруг из темноты ко мне донесся слабый крик. Я вздрогнула. Неожиданно
застрекотал мой фотоаппарат. Вероятно, я нечаянно задела спусковой рычаг.
А вокруг лежала прежняя мгла. Она показалась мне еще более густой и
жуткой. Я выключила фотоаппарат.
Вскоре на востоке стало светлеть. Я сильно продрогла, мысли были только о
теплой постели, о стакане горячего сладкого кофе с ванильными сухарями.
Подъехал наш институтский маленький грузовик. Мы с Олей принялись
складывать ионизаторы, чтобы отправить их обратно на станцию. Таково было
распоряжение Леонида в записке, которую вручил мне шофер.
В тот же день в институте Леонид расспрашивал меня, как прошло ночное
дежурство. Я узнала, что станция свертывается. Значит, из опыта ничего не
вышло? Заикнулась об этом. Леонид утвердительно кивнул головой.
- Думаете, в науке все должно идти гладко, без сучка, без задоринки, как
по-писаному?
Я смолчала. Леонид по телефону вызвал Симона. Тот явился со
свежепроявленной пленкой.
- Что вы хотели заснять? - строго спросил меня Леонид. - Почему пустили
аппарат в ход?
- Я уже докладывала, что это произошло нечаянно, ответила я. - Мне
послышался крик. Я вздрогнула. Рука моя лежала на рычажке...
- Странно, - мягко сказал Леонид. - А теперь посмотрим, что получилось.
Покажите, Симон.
На развернутых фотокадрах, которые проявил Симон, можно было заметить, что
какая-то точка двигалась справа налево параллельно линии ионизаторов, но
по направлению к станции.
- Значит, движение этой точки противоположно направлению, по которому
должна была двигаться наша молния, - строго произнес Леонид, глядя в упор
на меня. Что это такое, по-вашему? - спросил он.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг