поблизости. Что началось!... Когда подоспели прочие самоистязающиеся, первый
мазохист, рыдая от обиды, тыкал пальцем в сторону "избавителя" - Леву едва
не прибили! Он-то потом рассказывал друзьям об этом со смехом, но сомнения
Ходжи только крепли - его друг какой-то не такой, не сплошь
мусульманский...
Однако вернемся к описываемым нами событиям Мы остановились на том, что
в дом-лавку-хибару-сарай-палатку башмачника Ахмеда вошла сводная сестра его
возлюбленной - Ирида Епифенди.
- Есть Бог на свете, - глубокомысленно порешили соучастники, церемонно
пожимая друг другу руки, а в их глазах вспыхнул здоровый охотничий азарт
истинного мужчины. Стоящая перед ними девчушка лет восемнадцати была
изумительно хороша: ярко-рыжие от хны волосы, изумрудно-зеленые глаза,
точеный носик с горбинкой, чуть жеманные губки и стройная спортивная фигурка
в ярком костюме уличной танцовщицы.
- Моя возлюбленная сестричка. - Аль-Дюбина встала с башмачника,
покровительственно приобняв родственницу за плечи. - Подрабатывает на
жизнь танцами и показывает фокусы, а я иногда слежу, чтоб ее не обижали.
- Неужели бывали прецеденты? - деланно удивился Лев. Девушка была
настолько мила, что ее хотелось защищать здесь же и сейчас, причем не важно
от чего.
- Претенденты?! - не поняла могучая Ирида, а ее тезка, покраснев,
опустила глазки. - Да какие там претенденты... О законном браке по Шариату
никто и думать не хочет, а вот затащить к себе в шатер уличную танцовщицу
многие считают единственно правильным... Скоты!
- Невежи! - поддержал Ходжа.
- Хамье! - уверенно добавил Оболенский, и все обернулись в сторону
Ахмеда, ожидая его реакции.
Вопреки всеобщим чаяниям, башмачник вдруг предложил нужное и
своевременное решение:
- Давайте лучше выпьем за двух самых прекрасных звезд Востока, двух
самых добродетельных и замечательных девиц из всех, когда-либо носивших
гордое имя Ириды!
В результате весь вечер прошел в непринужденной, праздничной
обстановке. Аль-Дюбина целенаправленно целовала своего возлюбленного, а
тот страшно ревновал ее к Ходже. Сам Насреддин старательно крутился вокруг
гораздо более скромной сестрицы, составляя постоянную конкуренцию ретивому
Оболенскому. Рыженькая Ирида говорила мало, тихо, но охотно смеялась шуткам
обоих друзей, а те просто блистали остроумием. Где-то после третьей пиалы
внебрачная дочь визиря упросила сестру станцевать, и та, аккомпанируя себе
маленьким бубном, шагнула в центр ковра. Удар босой пяткой об пол, звон
монист и ножных браслетов, плавные изгибы бедер, забившихся мелкой дрожью,
и... яркое покрывало слетает с золотистых плеч, газовым облаком опустившись
между Оболенским и Насреддином. Ах, что такое танец живота на Востоке...
Это поэзия в ее высшей духовной ипостаси! Это живой пламень
всепоглощающей страсти, идущий из самых неизведанных глубин сокровенного
таинства женщины! Это вода жизни, пробуждающая старцев, опьяняющая зрелых
мужей и наполняющая упоенным светом души неопытных юношей... Каждое
движение выверено веками и потому неповторимо! Каждый жест словно плавится
от невыносимой любви и потому непереносим для взгляда! Каждый изгиб
пахнущего мускусом тела поднимает вас к заоблачным высям и оттуда швыряет в
пыль, потому что нет на свете таких слов, и таких чувств, и такой
сладостной боли... Только блеск глаз, только звон бус, только оглушающий
стук сердца! Сводные сестры ушли уже затемно. Поглощенный своей любовью
Ахмед заторможенно прибирал лавку, вынося мусор и разбирая посуду. Лев и
Ходжа неподвижно сидели все в тех же позах, в каких их застал искрящийся
танец, и не могли пошевелиться. В остекленевших глазах Багдадского вора
отражались разноцветные танцовщицы, а вялые губы домулло бессвязно
шевелились, пытаясь вслух произнести имя рыжеволосой пэри из недоступных
райских кущ ближайшего базара. Они и уснули так же сидя, попросту прикрыв
глаза и отдавшись сладострастным грезам. Но самое удивительное вы отметили
бы, заглянув в это время на задворки лавки башмачника. Там стоял
совершенно остолбеневший осел с переплетенными меж собой ушами, высунутым
языком и блаженно окосевшим взглядом. Видимо, любопытный Рабинович имел
глупость подсматривать за танцем в щелочку... Утром все встали мрачные. Нет,
не все: восхищенный влюбленный носился взад-вперед, как солнечный зайчик,
приставая к товарищам с дурацкими вопросами типа: "Правда, она прелесть? А
как вы думаете, она меня любит? Ну разве я достоин такого счастья?!" Лев, не
разжимая зубов, послал счастливчика так далеко, что тот обратился за
разъяснениями к домулло. Тот тоже добавил, для корректировки курса, и Ахмед,
махнув рукой, начал взахлеб изливать душу флегматичному ослику. Потом они
оба отправились на базар, а наши герои получили возможность наконец-то
высказаться. Поначалу все было пристойно и вежливо...
- Лева-джан, прошу тебя как самого доброго друга - не надо стоять на
пути нашего счастья.
- Вообще-то, братан, я и сам хотел тебя попросить примерно о том же
самом...
- Увы, как мудрый муж, ты не мог не заметить тех многозначительных и
многообещающих взглядов, которыми меня одарила прекрасная Ирида Епифенди!
- Вот и я говорю, если у тебя есть глаза, так ты их разуй и вспомни,
как она на меня смотрела и на что намекала!
Обстановка чуть накалилась, и в тоне каждого деликатно посверкивали
электрические разряды.
- Но, брат мой, разве бурная жизнь человека вне закона позволяет тебе
калечить жизнь бедной девушки?! Поверь, она достойна лучшей доли!
- Хм, а разве быть замужем за тем, кто активно дурачит пол-Багдада,
намного лучше? Жена мошенника! Звучит не очень...
- Вай мэ! Жена вора - звучит еще хуже!
...Электрические разряды копятся, собираются в длинные ломаные молнии,
глаза наливаются кровью, а голоса наполняются громокипящей медью.
- Но ты же вор! Просто грязный вор, что ты можешь ей дать?!
- Да ты на себя посмотри, мелкий уличный аферист! Только и умеешь, что
лохов кидать... Брехло и бабник!
- От такого же и слышу! Безносый сын одногорбого аравийского верблюда с
плешью на голове, кривыми ногами и мозгом, умещающимся в скорлупе ореха...
Когда парни, вскочив, взяли друг друга за грудки, полог заднего входа
откинулся - и что-то грузное рухнуло на пол. Минутой позже оно было
опознано как потерявшая сознание могучая Ирида аль-Дюбина. Под правым глазом
бедной девушки красовался впечатляющий синяк...
* * *
Аллаха надо просить, а шайтану - только намекни...
Шутка с долей истины.
- Тащи ее... ага, за ноги, за ноги бери-и...
- О Аллах, ты смерти моей хочешь?! Я же и одну ее ногу не подниму, чтоб
не на-до-рва-а-ться!
- Скажите, какие мы нежные... А ну, бери обе сразу! Тащи!
- Лева-а-а... я не могу! Она слишком крупная...
- Ну, знаешь... не можем же мы переть ее по частям?! Хотя...
- Что ты задумал, убийца женщин? Не надо, я уже тащу-у...
- Брось, я всего лишь хотел припрячь к этому делу осла.
Увы, Рабинович разгуливал где-то в компании хозяина лавки, а потому
двум спорщикам пришлось на своем горбу волочить бессознательную девицу с
порога комнаты на ковер. Задача была непростой, и спустя какое-то время они
просто рухнули рядом без сил, пытаясь отдышаться. В эту роковую минуту через
парадный вход вошел насвистывающий Ахмед с бодреньким Рабиновичем. Дальше -
как в кино... У ослика отпала нижняя челюсть, а впечатлительный башмачник,
увидев свою пассию с побитой физой, в рваной одежде, ногами вверх (а что
делать, так тащили), в окружении двух отдыхающих по бокам проходимцев, -
взвыл дурным голосом! Откуда ни возьмись в его руках оказалась тяжелая
палка:
- Развратники! Насильники! Смерть вам, оскорбившим грязными
домогательствами мою единственную, хрупкую любовь!
Прежде чем Лев или Ходжа успели сказать хоть слово в свою защиту,
взбешенный Ахмед скоропалительно приступил к претворению угроз в жизнь.
Бедолаги метались по лавке, как степные сайгаки, истошно вопя и прикрывая
руками голову. В щуплого башмачника словно вселилась сила девяти пустынных
дэвов - палка с визгом носилась взад-вперед, с каждым ударом достигая цели!
Рабинович демоническим хохотом только поддавал жару. Об организованной
обороне не было и речи, пылкий влюбленный просто не давал на это времени.
Насреддин безуспешно пытался забиться под обрезки кож для чувяков, а
Оболенский, подвывая и матерясь, уже готовился к переходу в лучший мир,
когда голос аль-Дюбины привел всех в чувство:
- Ахмед, перестань их бить.
- А... что?! Ты жива, о бесценный алмаз моего истосковавшегося сердца?!
Подожди еще немного, я совсем убью этих злодеев и припаду к твоим ногам.
- Дурак. - Госпожа Ирида говорила тихо, но твердо. - Оставь их в покое,
они ни в чем не виноваты. У меня... большое горе...
- Но... они же... кто же тогда... - не вовремя уперся переувлекшийся
башмачник. - Давай я все-таки сначала их прибью! Аллах не осудит...
- Дурак, - еще раз подтвердила девушка и села, держась обеими руками за
подбородок. Встревоженный Ахмед бросился к ней, на ходу роняя палку. Побитые
соучастники, морщась и почесываясь, пристроились рядом.
- Что же все-таки случилось?
Вместо ответа могучая Ирида аль-Дюбина разразилась бурным детским
плачем! Слезы текли в три ручья, а рев стоял такой, словно Сырдарья по
весне, без предупреждения, вышла из берегов. Ни одного слова добиться было
совершенно невозможно, хотя все трое мужчин утешали и успокаивали
несчастную, как могли...
- Надо дать ей воды!
- Лучше вина.
- Воды! Много воды! Целый таз, и прямо на голову...
- Молчи, низкий растлитель и сын шайтана!
- А еще можно ее по щекам похлопать, женщинам это помогает.
- Э-э, а вдруг она сдачи даст?!
- Так надо быстро нахлестать, и по углам!
- Молчи, сын шайтана и низкий растлитель!
К сожалению, мужчины в действительности очень мало чего смыслят в
деликатных вопросах приведения в норму особ слабого пола. Да и где она,
эта норма, хотелось бы знать?! Женщины способны впасть в неуправляемую
истерику по тысяче, зачастую абсолютно противоречащих друг другу, поводов
и выбраться из этого состояния исключительно самостоятельно. Мы же, мужики,
или опускаем руки перед бурными рыданиями, или сдаемся сразу, предлагая
истекающей слезами возлюбленной все, что угодно, - от мытья посуды до
законной регистрации неформальных отношений! Хвала Аллаху, в данном случае
этого не потребовалось... Отревев свое, выпив две пиалы воды и полкумгана
вина из горлышка (плюс осторожные похлопывания по щечкам), внебрачная дочь
визиря изложила наконец суть проблемы. Оказывается, у нее всего лишь
похитили сестру. Причем не кто-нибудь, а личная стража самого эмира. И не
забавы ради, а для уплотнения гарема. Было бы, как говорится, ради чего
огород городить! Рыженькой танцовщице несказанно повезло - ее красоту
отметили в самых верхах, а спорить с властью, установленной Шариатом, не
только глупо, но и безнравственно. Маленькая Епифенди просто не сразу
осознала глубину собственного счастья, как последняя дура зачем-то кричала и
вырывалась. Свято блюдущая ее безопасность старшая сестра немедленно
полезла заступаться, за что и получила свое, хотя дралась как львица. Но...
дело житейское, все устроится, успокоится, и вообще есть веши, против
которых по жизни не попрешь, а значит... Вот где-то тут сладкие речи Ахмеда,
мягко утешающего побитую воительницу, резко обрываются. Он вклинился в
рассказ подруги ближе к финалу и не сумел донести до нее свою концепцию
"невмешательства" в любовные дела эмира. Аль-Дюбина молча хряпнула его
ладонью по макушке, и возлюбленный на время затих. Гневные глаза, словно
пылающие угли, уставились на Оболенского...
- Помоги мне!
- В каком смысле? - Лев прекрасно понимал, чего от него ждут, но
добровольно записываться в герои-смертники все-таки не особенно жаждал. - Я
не танкист и не командир ракетной установки. Дворец эмира нельзя взять
штурмом... Честно говоря, я его сам-то толком не видел, но почему-то
уверен, что нельзя.
- И не надо. Укради ее!
- Украсть?! Пардон, мадам, я не чеченский террорист и не ворую женщин.
Тем более из гарема... - На этом волшебном слове Оболенский споткнулся.
Гарем! Столько образов, мечтаний, полетов безудержной фантазии и
вдохновения... Гарем! Необременительно одетые одалиски, скучающие без
мужской ласки девушки, легко подкупающиеся евнухи и - аромат любви... Гарем!
Пальмы в кадках, мраморные фонтаны, золотые рыбки, сладкое вино, щербет и
дурманные восточные ночи...
- Гарем? Это существенно меняет дело. Думаю, мы договоримся, только
давайте поподробнее.
- Лева-джан...
- Не надо, Ходжа, не вмешивайся.
- Вай мэ, Левушка, если я тебя невольно обидел - прости, ради Аллаха!
Но хоть на минуту внемли голосу мудрости и шепоту осторожности...
- Я уплачу вам обоим! - торжественно заявила успокаивающаяся девица, и
в ее голосе было столько силы и мольбы, что домулло дрогнул. - У меня есть
серьги и ожерелья, а из даурских гор мне привезли кольцо с огромным камнем.
Вам дадут за него не меньше тысячи динаров - но верните назад мою
возлюбленную сестру!
Лев Оболенский, Ахмед-башмачник, страдающая Ирида аль-Дюбина и даже
вездесущий ослик смотрели на Ходжу, как на лицо, облеченное правом высшего
решения. Как он скажет - так и будет! О, достопочтеннейшему Насреддину,
конечно, было что сказать... Он раза три или четыре открывал рот, твердо
вознамерившись обрушить на безумцев монументальную плиту неумолимой логики.
Ибо поставленная задача была совершенно нереальна при взгляде на нее с любой
точки зрения, и даже его зарождающиеся чувства к рыженькой танцовщице
мгновенно охладевали, едва домулло вспоминал, из чьих рук ее надо вытащить.
А если еще точнее, то из чьей постели... У эмира можно попытаться украсть
многое, но это чревато, так как обворованный эмир страшен в гневе. А если
кража оскорбляет собственнические инстинкты человека, то что же будет, если
владыку Багдада оскорбят еще и как мужчину?! Одни мысли на эту тему вызывали
спазм горла и холодный застой крови... Особо суицидного желания закончить
жизнь молодым и красивым Насреддин никогда не испытывал. Более того, он
всерьез намеревался дожить до ста лет, понастроив домов, понавыращивав
сыновей и понарассаживав деревья. Таким образом, вся его разносторонняя
натура категорически противилась любым рискованным мероприятиям, но одна
маленькая, робкая и все-таки настырная мыслишка билась где-то в подсознании,
заставляя болезненно щурить глаза. Мысль о том, что он все равно пойдет и
поможет этому ненормальному Багдадскому вору (порази шайтан его в поясницу!)
украсть у великого эмира его новую наложницу. Теперь Ходжа понимал это
кристально ясно...
- Будь по-вашему, о преступные умы, разрушающие в душах правоверных
само понятие Закона и Правопорядка! Никому не дозволено безнаказанно
нарушать установления Шариата! Ибо за такой великий грех нам нечем будет
оправдаться перед Создателем, когда Азраил представит нас на суровый суд
небес. Ради чего правоверный может пойти против воли эмира? Ну, разве что...
ради денег. Ради горсти презренных золотых динаров, ради пропитания бренного
тела и укрывания его от зноя, пыли и ветра - я готов пойти на столь
ужасающий проступок, противный сердцу истинного мусульманина! Аллах все
равно не простит, но хотя бы поймет... И не благодарите меня, ибо меньшим
злом я искупаю зло большее! Я иду на поводу у вас, забывших честь и стыд,
только из-за...
Проникновенная до колик, самозабвенная речь Ходжи оборвалась, когда он
наконец пошире раскрыл глаза. Оказалось, что весь ораторский дар пропал
впустую - его никто не слушал. Даже Рабинович! Все участники описываемых
событий давно сгрудились в противоположном углу, тихо, по-деловому обсуждая
детали предстоящей операции. Домулло почувствовал себя идиотом... К тому же
- лишним. После секундного размышления он решительно шагнул вперед и,
растолкав всех, потребовал полного введения его во все нюансы плана. Как
равноправного соучастника, разумеется...
* * *
Аллах любит храбрых! Но не при всех...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг