дверь так, что несчастная едва удержалась на петлях. Опиумный угар ударил в
лицо Багдадского вора... В относительно небольшом помещении можно было смело
вешать широкий русский топор! В клубах сизо-желтого дыма задумчиво балдели
восточные вампиры. Убитых, зарезанных или порубанных не было ни одного! Двое
постукивали ладошками в днища медных подносов, остальные хлопали или
отщелкивали ритм плошками. Горячий армянский принц возлежал в обнимку со
всеми, и лицо его светилось таким неземным счастьем, что все вопросы
отпадали разом. Парень приторчал в "стране ароматов". Но самое невероятное
было то, что в центре комнатки, прямо на дастархане, полураздетая Джамиля с
бубном старательно демонстрировала танец живота! Оболенский глубоко
вздохнул, ахнул и прислонился к косяку... На девушке оставался лишь расшитый
бисером жилетик да пестрые индийские шаровары. Ее глаза были полуприкрыты,
движения замедленны, а пухлые губки нежно пытались произнести что-то вроде:
"Левушка-а..." Она наверняка приоткрыла дверь на какой-нибудь подозрительный
шум и... почти мгновенно попала во власть белого афганского опия. Как,
впрочем, и принц... хотя это уже не важно. Все уже не важно... Ни гули, ни
Джамиля, ни отпрыск армянского княжества... Все это пыль, тщета, суматоха и
бренность. Истинны лишь вот эти невероятно соразмеренные и упругие удары в
медные подносы. Ах, как они звучат... Как они возвышают, зовут, притягивают,
манят куда-то высоко, к чистоте, первозданности, упоению высотой! Неужели
никто этого не слышит и не понимает?! О, смешные, нелепые люди... Распахните
сердца, откройте души, идите вслед за мной, к единому свету божественного
откровения, и вы не пожалеете! Смотрите же, я открыл Истину! Все за мной...
туда... высоко в небо... и вы не пожалеете! Никогда... ни за что... нет...
не... Идемте!
* * *
Вы у меня еще и не так полетите.
Чайка по имени Джонатан Ливингстон.
У этой истории мог бы быть очень печальный конец. Нет, если бы совсем
уж фатальный, так и рассказа бы вообще не было. Лев Оболенский не вернулся
бы с Востока, не поведал бы свою эпопею мне, а я, как вы знаете, никогда
ничего не выдумываю. Неблагодарное это дело. Еще в Библии сказано, что
"правду говорить легко и приятно". Вот этим я и занимаюсь, а выдумки оставим
другим, тем, у кого это лучше получается. Мы с Оболенским, до его отправки в
больницу, имели довольно поверхностное знакомство. Ну, он заезжал пару раз к
нам в Астрахань, решал какие-то дела в верхах. Я, периодически бывая в
Москве, сталкивался с ним у общих знакомых, в "Дюнах" или знаменитом
"Петровиче". Это уж после Востока его так припекло, что он сам стал искать
помощи профессионального писателя. А до всей багдадской одиссеи он не
производил лично на меня впечатления такого уж ярого правдолюбца. В смысле,
непримиримого борца за свободу личности и права каждого человека, без всяких
расовых, территориальных и религиозных ограничений. Нет... Лев был
совершенно нормальным парнем, с реальным взглядом на жизнь; чуточку сноб,
чуточку хвастун, но добрейшее сердце и шумная душа любой компании. Багдад
как-то очень заметно его изменил... Оболенский стал более внимателен и
терпим к людям, особенно к старикам. Он резко заинтересовался поэзией,
постоянно цитируя иранско-персидскую лирику, причем всегда значимо и к
месту. Когда Маша родила, он таскал своего первенца едва ли не в зубах, был
самым трогательным и заботливым отцом, искренне считая, что именно в детях
продолжается наша жизнь. Вот только игры с малышом у него были немного
странные... Например, поманит ребенка погремушкой, положит ее на пол, а сам
отвернется. Малыш, гугукая, тянется за игрушкой, она гремит - папа
оборачивается и грозит пальцем. Потом снова и снова, до тех пор, пока кроха
не возьмет погремушку так, чтоб она и не дзинькнула. Вот тут Лев счастлив!
Шум, смех, визг, веселье на всю квартиру! Левину жену это поначалу тоже
удивляло, потом привыкла - да мало ли...
Багдадский вор проснулся от жары. Что-то обволакивающе теплое давно
припекало ему бок, но оборачиваться не хотелось. Тем паче что слева кто-то
ласково сопел в ухо. С трудом разлепив ресницы, Оболенский бегло отметил,
что лежит во дворе дома вдовы, что солнце давно в зените и палит
немилосердно, а сама хозяйка территории безмятежно вкушает сон на сгибе его
руки. Первая мысль: а с чего это мы на голой земле развалились? Никаких,
даже обрывочных, воспоминаний о том, что и где, с кем и почем происходило,
даже близко нет. Голова восхитительно пуста и легка так, что вертеть ею одно
удовольствие. Чуть скосив глаза на скрип двери, Лев узрел сумрачного Ходжу с
медным кумганом в руках. По лицу было видно - идет поливать. И даже не надо
спрашивать кого... Слишком уж выразительно поджаты губы, и руки дрожат, то
ли от предвкушения, то ли от... От чего конкретно, установить не удалось,
так как домулло, встав над беззащитными друзьями, начал демонстративно лить
из носика кумгана противную теплую воду. Совершенно обалдевший от такой
наглости Оболенский с вытаращенными зенками терпеливо лежал, так и не
проснувшаяся Джамиля счастливо морщилась, словно ее щекочут, а Насреддин с
каменным лицом продолжал свое черное дело. Когда на нос Багдадского вора
упала последняя капля, он осторожно высвободил руку, поудобнее уложил свою
подружку в теплой луже и встал. Сильные руки сгребли Ходжу за грудки,
приподняли и пару раз внушительно встряхнули. Соучастники пристально, без
злобы, смотрели друг другу в глаза...
- Какого хрена? - медленно начал Лев.
- О Аллах... - торжественно пояснил Ходжа.
- Ну, и фигли?! - заключил Оболенский.
- Шайтан с тобой... - охотно согласился Насреддин.
- Что вы делаете, эфенди?! - Джамиля, открыв очи, увидела страшную
картину и бросилась их разнимать, но, поскользнувшись, вновь шлепнулась в
лужу, окатив брызгами грязи обоих.
- Ладно, пошли в дом, там побеседуем.
- На этот раз твой язык говорит умные вещи, но прояви благоразумие и
сначала поставь меня на эту землю греха и праха.
- Так вы не будете драться, почтеннейшие? - с абсолютно нелогичной
смесью радости и разочарования уточнила девушка, бодро вскочила на ножки и
первая шмыгнула в дверь.
Ходжа оттирал рукавом грязные капельки со лба. Лев неторопливо оглядел
двор, к нему постепенно возвращалась память, но следов вчерашних событий он
почему-то не заметил. Хотя, если разобраться, они непременно должны были бы
быть... Остановившись на этой мысли, Лева сел на порог, прижав широкой
спиной дверь дома:
- Ходжа, без обид?
- Без обид, Лева-джан... - Все еще напряженный Насреддин присел рядом.
- Ты совсем ничего не помнишь?
- До определенного момента... Ты оставался у дверей, мы с Джамилей
приволокли принца, запустили его внутрь, а тебя я вытащил на свежий воздух.
- Ты спас мне жизнь, - буднично откликнулся домулло. - Хвала Аллаху,
сподобившему тебя на этот шаг, ибо твоя предусмотрительность и забота
избавила всех нас от необходимости стоять сейчас перед престолом Всевышнего.
- Потом я вернулся, - совершенно игнорируя факт благодарности друга,
продолжил наш герой, - но Джамилю не застал. Она сдуру полезла в комнату к
гулям и, видимо, круто наглоталась дыма опиума. А на девчонок наркотики
действуют гораздо быстрее... Короче, когда я туда вломился, она уже вовсю
наяривала танец живота с одновременным стриптизом. Ей-богу, у нее хорошо
получалось! Гули прихлопывали, принц армянский балдел так откровенно, что
грех будить, а я вроде встал, как дурак, и не знаю, с чего начать... Ну,
конечно, позже... Хм, вот честно говоря, что было потом, я и не помню. Но
что-то было, да?
- О да! Клянусь святыми мощами старого Хызра и следами от колесницы
пророка Мухаммеда, еще как было!
- Ой-е... - разом понурился Лев. - Слушай, я что, под этим делом
наговорил чего не надо? Частушки матерные пел, анекдоты похабные
рассказывал, девушек щупал, приставал ко всем, да?
- Не-е-т, ничего подобного, - ласково успокоил Ходжа, и от его теплой
улыбки Оболенскому окончательно стало не по себе. - Я лежал вот здесь, у
забора, почти отдышавшийся от белого дыма опиума, и видел все. Ты вышел в
обнимку с гулями, убеждая их, что только сейчас преподобный Ричард Бах
открыл тебе тайну Дара Крыльев! Кстати, что это за пророк? Не помнишь... Ну
так вот, потом вы все, кроме девушки, пошли и поднялись на вон тот
минарет, дабы познать небо и сладость безграничного полета. Джамиля не дошла
до ворот, сон сморил ее прямо здесь... Я кое-как встал, укрыл ее своим
халатом и, держась за забор, поковылял за вами. Я кричал тебе, но увы...
Твой слух был подчинен исключительно твоему же голосу. Кроме себя ты не
слышал никого!
Лев изо всех сил напрягал мозговые извилины, в надежде хоть что-то
вспомнить, но память, плотно укутавшись в чадру тумана, категорически
отказывалась показать свое личико.
- Дверь, ведущую на верх минарета, гули для тебя просто выломали. Я сам
видел, стоя внизу, как сверху спланировал первый кровосос... Он рухнул на
камни, расшибаясь в брызги, под твой ободряющий крик: "Лети, Икар, сын мой!"
Второго ты почему-то назвал Гастелло, третьего АН-124, остальные тоже
получали какие-то немусульманские имена. Но как они падали, разрази меня
Аллах! Шумно, ярко, с выдумкой и фантазией, разбиваясь на тысячи лоскутков и
горсти серой пыли! После четвертого я собрал волю в кулак и пополз по
ступенькам наверх... Пока добрался до самой высокой площадки, ты уже
сбрасывал вниз довольно хихикающего принца.
- Что?! - ахнул Лев. - И он... насмерть?!
- Увы, - покривился Ходжа. - Он зацепился воротником за какую-то
железяку и повис. Высота не более чем в два локтя, думаю, его уже сняли.
- Он, наверное, кричал?
- Зачем кричал? Как повис, так сразу и уснул. Что ты так на меня
смотришь, не веришь? Ты тоже там уснул, и я едва успел тебя подхватить,
прежде чем ты развернулся бы на другой бок. Лева, ты крупный мужчина... Один
поворот во сне - и тебе пришлось бы рассказывать о нем самым прекрасным
гуриям рая.
- Как же ты меня допер? - с уважением протянул Оболенский.
- Пришлось бежать за Рабиновичем, - пояснил домулло. - Он честно привез
тебя домой, сгрузил здесь, и мы с ним от усталости так и уснули оба в
обнимку за сараем.
- Тэк-с... Ну, что бог ни делает - все к лучшему, а на... в смысле,
какого... короче, поливать-то нас зачем было?
- Знаешь... от зависти! - подумав, решительно признал Насреддин. - Уж
больно хорошо вы там лежали с этой луноликой вдовой бесстыжего злодея. А я
там, как... не знаю кто, в обнимку с ослом... прости Аллах меня грешного!
* * *
Не умница, не красавица, а кому что нравится.
Парадоксы любви.
Они ушли от Джамили после обеда. Не спрашивайте почему. Лев мог назвать
тысячу причин, и все они были чрезвычайно весомыми в той же степени, как и
ровно ничего не значащими. Официальная версия их возвращения в лавку
башмачника Ахмеда такова: в домике вдовы никак нельзя больше оставаться, не
подвергая хозяйку риску ареста за укрывательство опаснейших преступников.
Возмутителей спокойствия искали повсюду, а не в меру любопытные соседи
вполне могли, прельстившись наградой, заложить друзей со всеми потрохами.
Наскоро переловив всех индусов, дервишей, лекарей и астрологов, глава
городской стражи пообещал награду в двести золотых динаров только за
указание убежища Багдадского вора и его напарника. Рисковать жизнью
приютившей их девушки Оболенский не смог бы никогда... На самом деле все
было гораздо тоньше и глубже, но вряд ли сейчас имеет смысл копаться в
душевных метаниях молоденькой персиянки и голубоглазого россиянина. Я не лез
к моему другу с дотошными расспросами, а он сам не хотел об этом говорить. К
тому же это все равно была не последняя их встреча...
По базару наши герои ехали молча. Вернее, ехал-то как раз Ходжа
Насреддин, а Лева шествовал чуть позади хвоста Рабиновича, держа под
мышками по большой узбекской дыне и мысленно проклиная все того же
модельера, придумавшего для восточных женщин чадру! Любой другой в его
положении шел бы себе тихонечко и радовался, что по сей день находится на
свободе. Однако же Оболенский, чересчур всерьез относящийся к своей
карьере профессионального вора почему-то был убежден, что просто обязан
каждый раз нарываться на неприятности. "Вор должен сидеть в тюрьме!" - как
говаривал незабвенный Глеб Жеглов, и это правильно. Все прочее время ему
(вору!) следовало вести разгульный образ жизни, сорить деньгами, менять
женщин, ибо век короток, а эмирская плаха всегда голодна... Исходя из этих
взглядов Лев, не выпуская дынь, обворовывал прохожих, чисто для
профилактики. Не всех подряд, а вполне респектабельных на вид, так что к
середине пути его "бюст" увеличился аж на пять кошельков с деньгами.
Правда, из-за нечетного числа и разницы в количестве монет левая грудь
казалась гораздо больше и тяжелее правой, но... По большому счету, все это
такие мелочи! Кстати, Ходжа, восседающий на осле и периодически
оглядывающийся, так ни разу и не заметил, чем именно развлекается его
друг. Домулло старательно вертел головой, подобно морской губке впитывая все
базарные разговоры, слухи и сплетни. А слухов в Багдаде в тот день витало
видимо-невидимо... Из уст в уста передавали волшебную сказку о неуловимом
Багдадском воре, о цене, назначенной за его голову, о его бесстрашных
проделках и о полном бессилии власть имущих остановить отчаянного наглеца.
Разумеется, всех "задержанных по делу об оскорблении высокородного господина
Шехмета и его благопристойного племянника Али Каирского" отпустили без
разговоров. После очной ставки с грозным начальником городской охраны
несчастным давали десять палок по пяткам (так, на всякий случай) и
выкидывали из зиндана вон. Забивать тюрьму впустую - бессмысленно, и Шехмет
прекрасно понимал всю сложность поставленной перед ним задачи. В идеале он
вообще мог рассчитывать исключительно на силу денег - поймать двух ловких
аферистов в многолюдном и шумном Багдаде было делом совершенно
запредельным... А народ вовсю веселился! Оно и понятно, разве можно
удержаться от улыбки, если кто, мнящий себя царем и богом, надменно
взирающим свысока на простых людей, поскальзывается и садится в лужу? Да не
один раз, а с завидным постоянством... Все правильно, так и должно это быть
- везде, всегда, во все времена и в любую эпоху! Я не пытаюсь критиковать
тогдашнюю власть Багдада: во-первых, это слишком легко (с высоты нашего с
вами опыта!), а во-вторых, надо было видеть ситуацию их глазами. А с их
точки зрения, город подвергался настоящему террору со стороны потерявших
всякий стыд криминальных элементов. То есть совершенно очевидно, что надо
приложить все силы для ликвидации негодяев, пока общественный порядок не
захлебнулся в хаосе безвластия и беззакония. По совести говоря, я даже в
чем-то на стороне эмира, хотя Лев все-таки мой друг...
Ахмед, отдохнувший и подлечившийся, встретил наших героев не очень
ласково. Нет, не то чтобы попытался выгнать из дома или как-то на это
намекнуть, но... Некая суетливость в нем присутствовала. Рабинович первый
уловил завуалированные нотки неискренности и категорически отказался
встать за лавкой, предпочитая занять пост у входа, как бдительный часовой.
- Вах, как я рад, как я рад! Какое счастье, что вы наконец вернулись
целыми и невредимыми! Какая жалость, что у меня сегодня столько дел...
сплошные заказы! И все такие срочные! Я сейчас буду раскладывать подошвы от
чувяков по всему полу...
- Салам алейкум! - непринужденно поздоровался Лев, крепко пожимая руку
башмачника. - А уж как мы рады тебя видеть в здравом уме и трезвой памяти...
Давай, сворачивай свое ателье и сгоняй, по дружбе, в ближайший ресторанчик -
у меня Ходжа некормленый.
- А... э... у... уважаемый и почтеннейший Лева-джан, ты же знаешь - на
всем базаре у тебя нет более преданного и верного друга! - Владелец
лавочки начал ходить вокруг Оболенского кругами, старательно поджимая хвост.
- Увы, я не знал, что именно сегодня вы осчастливите мой дом своим
приходом... Горе мне! Видите, как тут неприбрано, пыльно, пахнет мокрой
кожей, а вот вон в той чайхане - совсем другое дело... Как они готовят плов!
А шурпу повар варит по специальному монгольскому рецепту, и говорят, что
странники со всех земель спешат туда, дабы вкусить...
- Минуточку, - дошло до Льва. - Ходжа, чего он хочет?
- Если мы осчастливили его дом своим приходом, то своим уходом - просто
вознесем его в райские кущи, - сурово подсказал Насреддин, пристально глядя
в пристыженные глазки башмачника.
- Ахмед, ты непрозрачно намекаешь, что мы должны отвалить?
- Кто? Я?! Да разрази меня шайтан огромным чирием на поясницу! Да
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг