выпрямился во весь рост. - Я - Лев Оболенский!
* * *
Тут я понял - это джинн, он ведь может многое...
Он ведь может мне сказать - враз озолочу!
Ваше предложение, говорю, - убогое.
Морды будем бить потом, я вина хочу!
В. Высоцкий. Из куплетов к "Старику Хоттабычу"
К сожалению, это оказалось единственным, что злая судьба даровала
бывшему помощнику прокурора. Он сумел вспомнить только свое имя, ни больше
ни меньше... Быть может, джинн как-то неправильно провернул волшебное
заклинание или удар затылком об обледеневший асфальт не прошел бесследно,
- беднягу поставили перед свершившимся фактом. Лев абсолютно ничего не
помнил, но врожденный оптимизм и непоколебимая вера в собственные силы
всколыхнули в нем ту неистребимую, вечную жажду жизни, столь характерную для
каждого истинно русского человека. Пусть он ничего не помнит и не знает,
пусть он наг и одинок, но руки и ноги пока целы, голова на месте, а значит,
он сумеет найти свое место даже в этом чужом мире! И еще посмотрим, кому
будет хуже...
Старика в чалме звали Хайям ибн Омар. Лев был убежден, что где-то уже
слышат это имя, но, естественно, никак не мог припомнить, где? Характер у
старого Хайяма был вздорный, внешность - вроде сморщенной луковицы с
козлобородой порослью. Как понял Оболенский, в молодости дедок отличался
завидной крутизной нрава и наводил шороху везде, где мог. То ли был великим
разбойником, то ли вором, то ли аферистом, в общем, крупным спецом по
криминальной части... На старости лет начал пить, отсюда впадать в
философию, пописывать нравоучительные стишки и вести в целом
законопослушный образ жизни. В те времена власти решили ужесточить режим
контроля над преступным элементом - и многие друзья и ученики старика были
казнены на плахе без всякого суда и следствия. Бывший "авторитет" поклялся
отомстить, но не сносить бы и ему головы, если бы по воле всемогущего Аллаха
не обнаружил он в одном из старинных кувшинов не вино, а настоящего джинна!
Бабудай-Ага выполз из горлышка пьяным в стельку, на радостях пообещав дедуле
исполнить три его желания. Умудренный долгими часами размышлений над пиалой
с креплеными напитками, Хайям ибн Омар принял судьбоносное решение - найти
себе достойного преемника и, передав ему все свое мастерство, спустить этот
бич божий на мирно спящий эмират. Все еще не совсем протрезвевший джинн
отправился на поиски и... доставил в близлежащие от Багдада пустыни того
самого Льва Оболенского, чье тело на данный момент в состоянии комы
возлежало под капельницей в НИИ Склифосовского. Как получилось, что один
человек одновременно находился и тут и там, до сих пор никто не сумел
более-менее связно объяснить... Джинн за дорогу быстренько выветрил из
головы весь алкоголь, а его теперешний хозяин, не переставая ругаться и
жаловаться, носился взад-вперед по хижине, лихорадочно размышляя: куда бы
теперь пристроить этого голубоглазого великана? Внешность Льва мгновенно
стала его минусом, а вот потеря памяти, наоборот, плюсом, ибо представляла
поистине неограниченные возможности. Чем дедушка и не преминул
воспользоваться...
- О возлюбленный внук мой, пользуясь благорасположенностью Аллаха, я
спешу раскрыть тебе тайну твоего рождения. Будь проклят шайтан, лишивший
тебя памяти... Но преклони свой слух к моим устам и внимай, не перебивая. Ты
родился в славном роду великих воров Багдада!
- Вот блин... Саксаул, а ты точно уверен, что мои предки были большими
уголовниками?
- Не саксаул, а аксакал! Аксакал - пожилой, уважаемый человек, а
саксаул - это верблюжья колючка! Сколько можно повторять, о медноголовый
отпрыск северных медведей?!
- Ладно, не кипятись... Я ж не со зла, просто слова похожие...
Старый Хайям мысленно вознес молитву к небесам, прося даровать ему
долготерпение. На самом деле Лев постоянно ставил своего учителя в тупик
совершенно незнакомыми и явно немусульманскими словечками. Нет, память так и
не вернулась к нашему герою, но его речь навсегда осталась яркой и
самобытной речью молодого россиянина нашего века, Оболенский ни за что не
мог бы объяснить, что означает то или иное выражение, но к нему быстро
вернулся столичный гонор и особый, присущий только москвичам, "черный юмор",
чаще приписываемый врачам и юристам.
- Окей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не
разжевывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем, что есть. Ты только
поправь меня, если я собьюсь с курса партии... Итак, как я тебя понял, все
мои предки по материнской линии были валютными аферистами и мастрячили
полновесные динары из кофейной фольги. Папашка был карманником, дед -
конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных тропах, и громкое имя Оболенских
громыхало кандалами от Алма-Аты до Бахчисарая. Кстати, как там фонтаны? А,
не важно... Стало быть, я с малолетства был передан тебе на воспитание и
заколдован злым ифритом, чтоб ему охренеть по фазе конкретно и бесповоротно!
Я правильно так цветисто выражаюсь? За пять с лишним лет эмир Багдада
публично репрессировал всю мою родню, и они сгинули на Соловках. Тебе же
удалось скрыться, подкупить Бабудай-Агу и в конце концов вернуть меня к
жизни как общественно полезного члена коллектива. Верблюд моих мыслей дошел
до колодца твоего сознания, не рассыпав по пути ни зернышка смысла из
хурджинов красноречия?
- Ва-а-х, как он говорит, хозяин... - восхищенно прищелкнул языком
черный джинн. - Клянусь Аллахом, у него за плечами целых два медресе!
- Я понял только про верблюда, - сухо откликнулся Хайям, но Льва это
ничуточки не обескуражило.
- А теперь ты хочешь, чтобы я, как праведный сын нереабилитированного
врага народа, взял в руки меч возмездия и обкорнал им бороду эмира? С моей
стороны - нон проблем, вопрос лишь в отсутствии специальных навыков. Чей-то
мне кажется, что мой батяня не особо утруждался образованием отпрыска...
- Что ты хочешь сказать? - окончательно запутался дед.
- Я воровать не умею, - честно улыбнулся Оболенский.
- Ах, это... - безмятежно отмахнулся Хайям, и его узловатые пальцы
сделали тайный знак навострившему ушки джинну. - Знай же, мой возлюбленный
внук, что на самом деле ты являешься величайшим и искуснейшим из всех воров
Багдада!
- Не может быть...
- Бабудай-Ага, подтверди! - торжественно приподнялся старик, и джинн,
пробормотав привычное "слушаю и повинуюсь", кивнул, скрестив руки на
волосатой груди. Массивное золотое кольцо в его носу даже задымилось от
напряжения, а Лев ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев. В хижине
потемнело, огонь в очаге пригнулся, словно прячась от ветра, где-то далеко
громыхнули раскаты грома... Потом все как-то резко оборвалось, на секунду
вообще все звуки пропали.
Хитро сощурив и без того невозможно узкие глаза, старый азиат подсел
поближе и протянул ладонь. На ней тускло поблескивала маленькая медная
монетка...
- Смотри сюда, видишь - это таньга. Сейчас я ее спрячу, отвернись. -
Хайям подумал, ощупал чалму, похлопал себя по бокам, порылся в лохмотьях
драного халата и, едва удерживаясь от самодовольного хихиканья, спросил: -
Ну, умнейший из молодых юношей с двумя медресе за плечами, где таньга?
- Вот,.. - Оболенский простодушно разжал кулак, демонстрируя лежащую у
него на ладони денежку. Хайям ибн Омар буквально окаменел от такой
непревзойденной наглости, а Бабудай-Ага повалился на пол, гогоча, как
сумасшедший:
- Он... он обокрал тебя! Клянусь Аллахом, хозяин... этот человек и есть
настоящий Багдадский вор! Вай мэ, вай дод, уй-юй-юй!!!
* * *
Даже лев может подавиться костью убитого им зайца.
Безутешная вдова-львица.
Вы наверняка задаетесь логичным вопросом: каким образом русский человек
так легко и непринужденно заговорил на древнеарабском или персидском? Увы,
мне нечем удовлетворить ваше любопытство... В первую очередь потому, что сам
Лев этим таинственным обстоятельством заинтересовался только после того, как
я лично его об этом спросил. Оболенский крепко задумался и в недоумении
развел руками - удобнее всего было бы свалить все на безответственного
джинна, тот все равно не может за себя заступиться... Хотя лично я склоняюсь
к одной из версий множественности миров: обычно человек, попадая в некое
параллельное измерение, с удивлением обнаруживает способность говорить на
всех местных наречиях. В самом деле, если бы владение языком Лев получил от
чернокожего Бабудай-Аги, то что мешало джинну даровать ему и полное знание
обычаев, традиций, религии и сложных общественных взаимоотношений Востока?
Но, как нам известно, говорить Оболенский мог, а вот относительно всего
прочего...
- Покажись, о мой высокорослый внук, дай мне еще раз на тебя
полюбоваться! Ах, вай мэ, ты горечь моей печени и печаль селезенки... Легче
одеть в халат самый большой минарет Бухары, чем тебя! А теперь повернись...
Не-е-т!
"Хр-р-р-р-п-ш-уп!" - с тихим предательским треском сообщили рукава,
превращая халат в жилет. Лев сплюнул, помянул шайтана и попробовал
присесть. "Хр-р-р!" - раздалось снова...
- М-да... это не джинсы "Леви страус", - раздумчиво признал Оболенский.
- Дедушка, ты мне такие колготки больше не бери, я из них вырос. Давай
смотаемся до ближайшего фирменного магазина и купим мне приличные брюки.
- У, дебелый нубийский бык... - прикрыв ладонями лицо, простонал Хайям.
- Внук мой, ты же вор! Тебе нельзя ничего покупать, ибо это недостойно и
оскорбительно для представителей нашего ремесла. Ты можешь только красть!
- Как скажешь, саксаул...
- Аксака-а-л!!! Вай дод, что я буду делать с этим недоношенным царем
зверей?! Меня поднимет на смех весь Багдад! Как ты сможешь отстоять
семейную честь против Далилы-хитрицы или даже самого Али Каирского? Я уж не
говорю о сотне молодцов Шехмета из городской стражи... Тебя поймают, как
только ты сделаешь первый шаг из нашей благословенной пустыни в сторону
караванных троп!
- Японский городовой, так мы еще и в пустыне?! - ахнул Лев, впервые за
последние два часа заинтересовавшийся тем, что находится за порогом
стариковской хижины. Откинув полог, он решительно шагнул наружу и замер,
сраженный... Стоял теплый летний вечер. По линии горизонта, насколько
хватало взгляда, высились золотые барханы, с одной стороны залитые оранжевым
светом заката, а с другой - играющие глубокими голубыми тенями. Небо над
головой казалось пронзительно-синим и кое-где уже искрилось праздничными
хрусталиками звезд. А воздух... Какой освежающий воздух бывает в пустыне на
исходе дня! Потомственный русский дворянин, Багдадский вор, Лев Оболенский
долгое время молчал у забытой богом хижины, восторженно вглядываясь в
бескрайние пески и размышляя, почему же все это кажется ему таким новым и
незнакомым...
Хайям ибн Омар поставил эту грубую конструкцию из жердей, шкур и
почерневшего войлока еще в незапамятные времена, когда был куда моложе
своего нынешнего "внука". Невысокая гранитная скала сзади укрывала жилище от
ветра и дарила тень. Три пальмы, старый колодец, дававший не больше одного
ведра воды в день, да скудные запасы муки и риса - вот и все хозяйство. На
самом деле у Хайяма был маленький домик в Бухаре, где он доживал последние
годы в обнимку с кувшином, а о старом убежище в пустыне он вспомнил, лишь
когда в пьяном угаре поклялся Аллаху найти, для усмирения гордыни эмира,
нового, молодого преемника. Все остальное вы знаете, а потому продолжим...
- Дедуля! Все, вернулся я. Надышался чистым воздухом и вновь припадаю к
стопам твоей мудрости с пылкими лобзаниями...
Оболенский широко распахнул объятия и, поймав не ожидавшего ничего
подобного Хайяма, от души прижал старца к могучей груди. Аксакал
трепыхался и дергал ногами в тапочках. Бесполезно... Лев выпустил
несчастного, лишь до конца исчерпав весь запас внучатой любви. Потом,
прищурясь, огляделся и шагнул ко второй безответной жертве:
- Бабудай-Ага, какого лешего?! Сидишь тут у огня, уже черный весь,
копаешься в золе, словно Золушка какая... Давай украдем где-нибудь ящик
пива и хряпнем за знакомство?!
- И думать не смей, шайтан кудрявый! А ты куда?! Сядь! На место сядь, о
глупейший из джиннов... - мгновенно очнулся старик, как только Бабудай
охотно вскочил на ноги, с благодарностью принимая предложение Льва. - Что
еще ты придумал, неразумный отрок?
- А что не так? Я же вроде правильно сказал: "украдем"! Честь профессии
превыше всего...
- Остановись! - строго и торжественно попросил Хайям ибн Омар, и на
лицо его опустилась тягостная тень воспоминаний. - Послушай старого
человека, и ты поймешь, как страшно расходовать талант, дарованный тебе
Аллахом, на низменные цели. Христиане говорят, что "благими намерениями
вымощена дорога в ад". Любой мулла подтвердит тебе, что "Мухаммед осеняет
благодатью каждого, кто хочет его слушать. Кто не хочет, не услышит слов
пророка. Но шайтан сам лезет в уши и к тем и к другим!". По сути своей это
одно и то же... Эмир Багдада решился на праведное дело - он возжелал
искоренить порок. Любой вор должен получить свою кару! И они получили...
Все, от мала до велика. Прощенья не было никому. Сначала виновному отрубали
руку... Джигит, укравший у бая коня для уплаты калыма; старик, подобравший
плод, упавший с ханского дерева; женщина, схватившая горсть овса для
голодных детей; ребенок батрака, утолявший жажду из арыка богатого соседа...
Стражники волокли всех! Ибо порок должен быть наказан, и праведность
торжествовала победу на залитых кровью плахах... От закона не уходил никто,
и перед законом эмира все были равны!
- Э... я, наверное, хочу извиниться...
- Молчи! Кто тебя учил перебивать старших?! - прикрикнул старик, но,
глянув на поникшего Льва, смутился и даже погладил его по голове. - Прости
меня, о мой непослушливый внук... Я дряхлый, выживший из ума верблюд,
брызгающий слюной на все, что не поддается его пониманию. Ты - молодой,
горячий, на твоем челе печать избранности... Прошу тебя - не трать своих
сил в погоне за отражением луны в колодце, но накажи эмира!
- Да я всего лишь...
- Накажи его! Достойно накажи самого могущественного человека нашего
Багдада. Ты должен это сделать, ибо, не удовлетворяв отрубанием рук, великий
Селим ибн Гарун аль-Рашид приказал рубить головы!
- Что?! - обомлел Лев. - Даже детям?
Хайям и Бабудай-Ага скорбно кивнули. Не будем врать, будто бы
Оболенский всю жизнь был праведным поборником справедливости, как,
впрочем, и вместилищем всех грехов... Нет, в его русской душе одновременно
уживались и буйный гнев, и братская любовь, и врожденное благородство, и
лихое пренебрежение условностями, а кроме того, у парня было большое
сердце... Сталкиваясь по роду своей профессии с разными уголовными
маньяками, он яростно ненавидел всех негодяев, избиравших жертвой наиболее
слабую и беззащитную категорию - невинных детей.
- Дедушка Хайям, шутки побоку, что я должен сделать? Обворовать эмира?!
- Этого мало...
- Замочить его в сортире? Ну, в смысле убить...
- Ай-яй, зачем говоришь такие слова? Ты же вор, о мой бестолковый, но
уже почти любимый внук! Вор, а не убийца. Ложись спать. Завтра тебе
предстоит долгий путь в славный город Багдад, да сохранит его Аллах вечно.
Что же касается эмира... Я назову тебе имя человека, при помощи которого ты
смешаешь грозного Селима с придорожной грязью. Но это - завтра! Сейчас -
спи.
- Э... господин, - шепотом поинтересовался джинн, когда Оболенский со
вздохом попытался поудобнее устроиться на старой кошме, - а что ты там
говорил о каком-то пиве?
- Пиво... - попытался припомнить Лев, облизывая губы. - Пиво - это,
брат... это - религия! И пить его надо непременно ящиками...
- Ва-а-й, но Аллах запрещает правоверным пить вино!
- Вино? Правильно запрещает, - сонно кивнул будущая гроза Багдада. - Но
пиво... Пиво Аллах пьет! И еще как! Можешь мне поверить.
На том и уснули. Льву снилась заснеженная Москва, троллейбусы, Арбат,
храм Христа Спасителя, только он все равно не помнил, где это находится... А
пробуждение было ранним...
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг