Кроме того, заметили ли вы, чтобы ваш муж собирал какой-нибудь аппарат?
У Гарда уже не было возможности учитывать состояние Луизы, измученной
допросами. Решительность и властность, с которых он начал разговор,
применялись им даже в тех случаях, когда он добивался ответов от
умирающих, торопясь обогнать смерть.
Вероятно, тон комиссара был столь непререкаем, что Луиза мгновенно
оценила важность обстановки. Она ответила сразу и четко:
- Никаких аппаратов Лео дома не собирал, комиссар. Часы были
серебряными, перешли по наследству от деда Лео. Большая луковица. Механизм
испорчен... Что-нибудь случилось, комиссар?
В последней фразе уже звучал испуг.
- Нет, Луиза, все идет как надо. Когда вы видели часы в последний раз?
- Дней пять назад. Да, дней пять... Лео спал, Юл играл в его комнате
часами. Я вошла, разбудила Лео, он увидел часы в руках сына и рассердился,
и на меня тоже: почему я недоглядела. Потом...
- Потом?
- Он убрал часы в ящик стола... Нет, не убрал. Сделал движение, словно
хочет туда их положить, а положил ли, я не помню... Это важно, комиссар?
- Больше вы часы не видели?
- Нет.
- А сын?
- Не знаю.
- Спросите, Луиза.
- Сейчас?
- Да. При мне.
- Юл! - позвала Луиза. - Юл, иди сюда!
За Юлом все же пришлось сходить. Он оказался не по возрасту длинным и
тощим мальчиком, очень похожим на Лео Лансэре, если судить по фотографиям.
Когда Юл предстал перед комиссаром, Гарду на мгновение стало не по себе:
он подумал о том, что должна была почувствовать Луиза, увидев
перевоплощение отца в сына.
Юл исподлобья глядел на комиссара.
- Скажи, сынок, - мягко произнесла Луиза, чуть наклонившись к Юлу, - ты
не видел папины часы? Помнишь, после того как папа отобрал их у тебя.
- Вчера, - сказал мальчуган.
- Что - вчера? - быстро спросил Гард.
Юл вцепился в юбку матери и испуганно посмотрел на Гарда.
- Не мешайте, пожалуйста, комиссар, - тихо сказала Луиза. - Ты видел
часы вчера, Юл?
- Ага.
- Где?
- У папы. Он показал мне их и сказал...
- Что? - в один голос спросили Гард и Луиза.
- Мама, а что такое "слава"?
- Папа сказал это слово?
- Ага.
- А еще что он сказал?
- А еще он показал мне часы.
Гард с Луизой переглянулись.
- Мам, а папа скоро придет?
Гард поморщился, увидев слезы на лице Луизы. Он с трудом переносил
мелодраматические сцены, даже если для них был повод.
Спустя пять минут, сидя в "ягуаре", он чуть ли не вслух произнес: "К
черту! Аппарат был вмонтирован в часы? Часы похищены? Алиби Грейчера
непробиваемо. Пропади все пропадом, надо выспаться!"
Выход из тупика пока не находился.
5. ЛОГИКА И ИНТУИЦИЯ
Пожалуй, в профессии сыщика Гарда более всего привлекала та блаженная
пора, когда можно было подводить итоги. Сидение в засадах, ночные бдения в
чужих домах, где только-только произошли убийства, допросы и погони, -
разве все это могло идти в сравнение с тишиной гардовской квартиры, когда,
лежа одетым на тахте, комиссар связывал и развязывал узелки противоречий и
доказательств, совершая в уме многочисленные построения, сложностью
могущие поспорить с абстракциями математиков. Гард никогда не славился
действием, он плохо стрелял, неважно правил автомобилем, не обладал
феноменальной физической силой и способностью валить противника с ног
одним ударом. Но для своих подчиненных и для начальства он был человеком,
обладающим таинственной способностью догонять не догоняя и попадать в цель
без единого выстрела.
В наш современный век борьба с преступным миром уже немыслима без ума:
схватить преступника за руку можно лишь в тех случаях, когда убийца бывал
глуп или когда сыщик бывал удачлив. И так же как преступники научно
разрабатывали свои действия, так же научно их следовало расшифровывать.
Вот почему злые языки утверждали, что у Гарда есть какая-то тайная
агентура, какие-то свои "глаза и уши", рассованные всюду и везде, всегда
приносящие ему успех. Никто из ближайшего окружения комиссара, кроме разве
верного Таратуры, не мог понять, что период накопления фактов сменялся у
Гарда периодом обдумывания и размышления, где логика окрылялась интуицией,
которая, в сущности, та же логика, но только более своенравная и менее
осознанная.
А поскольку изыскания Гарда совершались "при закрытых дверях", в полном
одиночестве и, как правило, в ночные часы, его коллеги и пустили слухи о
гардовской агентуре, так как в мистику сегодня никто уже не верил. В самом
деле, вечером, уходя из управления, комиссар оставлял полицейских в
состоянии прострации и полной беспомощности, а утром мог прийти, собрать
всех в своем рабочем кабинете и спокойно дать точный адрес убийцы или, по
крайней мере, верный путь поиска.
Обычно, как и на этот раз, Гарда поднимал на ноги будильник. Он ставил
его на три часа ночи, чтобы до этого времени слегка освежиться сном, и по
первому звону вскакивал на ноги, лихорадочно одевался, застегивался на все
пуговицы, выпивал чашку холодного кофе, приготовленного еще с вечера, и
садился за письменный стол.
На столе не должно было лежать ни одной бумажки. Мыслить, пользуясь
записями. Гард не умел. Он считал, что лишь тогда возможен эффект от
размышлений, когда все детали и факты преступления "отлежались", "осели" в
голове, обеспечивая ту легкость перетасовок и перестановок, без которых
невозможно построить ни одной версии.
Горела настольная лампа, и еще над кроватью, у самого изголовья, мягко
светило бра. Шторы на окнах были приспущены, так что свет уличного фонаря,
расположенного напротив комнаты Гарда, не отвлекал внимания комиссара.
Всеобщий покой и тишина были как бы внешней оболочкой, не пропускающей в
мозг Гарда ничего постороннего, но и не выпускающей из него ни единой
мысли.
"Два загадочных убийства подряд, - думал Гард, - это уже третья
загадка!" Пожалуй, эта мысль была ключевой ко всем последующим
рассуждениям комиссара. Действительно, практика показывала, что в среднем
из двенадцати убийств, совершаемых в городе за неделю, почти все, за
исключением, быть может, какого-нибудь одного, раскрываются почти
немедленно. Или преступник не успевал далеко уйти и его хватали в
ближайшем кабачке, где он пропивал награбленные деньги, или оставались
четкие следы, указывающие направление поиска, или всевидящие свидетели
давали точные приметы, или...
А тут в один вечер - две загадки!
Такого не было давно.
Наиболее загадочным Гард считал убийство Лансэре. Все было бы просто,
если бы не алиби Грейчера. Кому, кроме профессора, могла потребоваться
смерть Лансэре? И часы? Никому. А раз никому - значит, преступником мог
быть кто угодно. Тут хоть бери кофейную гущу: она подскажет тебе ровно
столько вариантов, сколько может подсказать реальная действительность.
Если исключить Грейчера, то Лансэре могли убить ВСЕ - самая страшная
для криминалиста версия. В число подозреваемых включались и Луиза, и
полицейский, первым вошедший в дом, и даже Таратура, и любой прохожий,
которого можно было остановить на улице и с равным успехом проводить
допрос, и предводитель гангстеров Эрнест Фойт. И лишь два человека
наверняка оставались вне подозрения: Пит Морган, который погиб на час
раньше гибели Лансэре, и сам комиссар Гард, который мог за себя
поручиться.
Ну а если бы Гарда вызвал на допрос другой комиссар полиции? Где был
Гард в момент убийства Лео? Пожалуйста: он был в квартире Пита Моргана.
Морган был убит в семь вечера, комиссар прибыл туда час спустя, а в девять
тридцать пальцы сомкнулись на шее Лансэре. Алиби Гарда - налицо. "Нате-ка,
выкусите!" - неожиданно подумал Гард, представив себя на допросе у
комиссара полиции.
Но - стоп! Эрнест Фойт не мог убить Пита Моргана, потому что с шести до
семи тридцати сидел в кафе. Профессор Грейчер не мог убить Лео Лансэре,
потому что с девяти до десяти тридцати был в клубе "Амеба". Но что первый
делал через час после гибели Моргана, а второй за час до смерти Лео? На
это время у каждого из них не было алиби - во всяком случае, они его не
предъявляли. Стало быть, каждый из них...
Нелепость! Вот до чего может довести всеобщая подозрительность. Даже
совпадение становится доводом...
Совпадение?
Еще раз - стоп! Какая связь между этими двумя убийствами? Та, что оба
произошли в один и тот же вечер. Та, что оба представляют собой загадку.
Та, что оба потенциальных преступника - по крайней мере люди, имеющие
причины убить, - как нарочно представили неопровержимое алиби. Но это не
связь, это только сходство, почти зеркальное. Наоборот, с позиций
формальной логики оба преступления - как те две одинаково прямые
параллельные линии, которые нигде не пересекаются и пересечься не могут. А
в неевклидовой геометрии очень даже могут... То есть должны, обязаны
пересечься...
Гард накинул плащ и вышел из дому.
Он еще не знал, что способность логически мыслить, сделавшая ему славу
среди полицейских и среди преступников, отлично сработала и на этот раз.
Эрнест Фойт был дома. В отличие от Пита Моргана он не пользовался
стальными дверями и гильотинами. Его квартира была современна, и такими же
современными были средства самозащиты. Стоило Гарду, предварительно
обошедшему особнячок Фойта, остановиться перед парадным входом, как у
Эрнеста в комнате вспыхнула красная сигнальная лампочка и тревожно загудел
зуммер. Рука Фойта мгновенно потянулась к бесшумно стрелявшему пистолету.
Затем он поднялся, подошел к окну и убедился в том, что у подъезда стоит
Гард. Узнать его ничего не стоило по приземистому росту и характерной
позе, которую всегда занимал комиссар, чего-либо ожидая: согнутые локти
рук и ладони, упертые в бедра.
Дверь открылась сама собой, и Гард прошел в переднюю. Через секунду
навстречу ему вышел Фойт, неся на лице приветливую улыбку. Он был
тщательно причесан, выбрит, как будто вернулся с вернисажа или с банкета и
еще даже не успел переодеться.
Кто не спит в большом городе ночью или, по крайней мере, спит очень
чутко? Воры и полицейские! Об этом написано немало книг, снято немало
фильмов, это многократно подтверждено реальной жизнью.
Гард был озабочен и не скрывал этого от Фойта. Кто-кто, а гангстеры
лучше других понимают трудности полицейских, как, впрочем, и наоборот. В
эту ночь они наверняка могли рассчитывать на взаимное сочувствие.
- Дела? - спросил Фойт, провожая Гарда в свой кабинет.
- И да и нет, - осторожно ответил комиссар.
- С ордером на арест? - мягко осведомился Фойт.
- Даже без оружия, - в тон ему ответил Гард.
- Ну и прекрасно. Сигарету? Кофе?
Гард отрицательно покачал головой. Они сели в кресла, расположенные у
низкого столика, заваленного журналами и газетами, и на несколько минут
погрузились в размышления. Никто из них никуда не торопился или, во всяком
случае, не выказывал нетерпения. Помолчим? Хорошо, помолчим. Будем
разговаривать? Хорошо, будем разговаривать. Они были стоящими друг друга
врагами, и каждый из них прекрасно знал цену другому.
Так молчать и сидеть, а потом мирно беседовать могут два солдата
воюющих армий, оказавшиеся на ничейной земле и решившие отложить оружие в
сторону хотя бы на несколько мирных часов. Так могут сосуществовать два
спортсмена за десять минут до старта, после которого из друзей они
мгновенно превращаются в конкурентов. Так отдыхают два боксера, уставшие
от изнурительного поединка, кончившегося вничью, и собирающие силы для
нового боя.
Впрочем, ничьей между ними не было. Интересы Гарда и Фойта были
диаметрально противоположными: один заботился о том, чтобы ускользнуть,
другой - чтобы настигнуть. И победителем в этой гонке пока выходил Фойт.
Как победитель, он имел в эту ночь право быть большим джентльменом, нежели
Гард. И потому он с еще большей, чем Гард, выдержкой ждал начала
разговора.
- Простите меня, Эрнест, но я, кажется, оказался в тупике, мне нужна
ваша помощь, - наконец сказал Гард.
Фойт дружески улыбнулся и сделал движение, должное означать, что он
весь внимание и готов приложить максимум усилий, чтобы помочь комиссару
полиции.
- У вас бывали ситуации, при которых вы оказывались в западне, но
оставался единственный выход, хотя и трудно было на него рискнуть? -
сказал Гард.
- Вы имеете в виду дело Каснера? - спросил Фойт.
- Пожалуй.
- Мне было сложно тогда, комиссар, и вы это прекрасно знаете. (Гард
улыбнулся, услышав откровенное признание Фойта.) Минуло уже лет десять, не
так ли? Могу сказать, что выход я нашел случайно...
- Я не успел предусмотреть этой возможности, - как бы извиняясь,
перебил Гард.
- Бывает, господин комиссар. Но лазейка была столь узкой, что, всунув
голову, я мог застрять в ней всем туловищем. И все же пролез!
- Вот на это я и не рассчитывал.
Фойт добродушно засмеялся:
- А я рискнул. Что было мне делать?
- Вот и я хочу рискнуть, - сказал Гард. - В отличие от вас, Эрнест, в
случае неудачи я теряю работу...
- В случае неудачи я теряю свободу, комиссар, - заметил Фойт. - Вам
легче.
- Как сказать.
- И что же вы хотите сделать? - осторожно спросил Фойт, беря сигарету.
- Предположить самое невероятное и бросить на эту версию все силы, -
сказал Гард.
- Что же предположить?
И оба они почувствовали, как обострился их слух и напружинились
мускулы. В конце концов, безобидно беседуя, каждый из них преследовал
собственные цели. Фойт тщательно скрывал за внешней непринужденностью
страстное желание узнать что-либо из того, что комиссар знает о нем. А
Гард "прощупывал" Фойта, делая вид, что просто беседует на отвлеченные
темы, как могут беседовать люди, которым есть что вспомнить.
- Я хочу предположить, Фойт, что к убийству Пита вы не имеете прямого
отношения, - откровенно сказал комиссар.
- Это можно было бы и не предполагать, поскольку так и есть на самом
деле.
- Я говорю: прямого отношения, - подчеркнул Гард. - Но в тот вечер у
вас были и трудные часы.
- У кого их нет, комиссар?
- И я хочу рискнуть!
- Не понимаю, - сказал Фойт, - что заставляет вас мучиться. Разумеется,
надо рисковать, уж поверьте мне. Быть может, вы говорите мне об этом,
чтобы я реагировал на ваши слова поступками?
Гард поморщился.
- Вот именно, - заметил Фойт. - Я все равно обдумаю каждый свой
поступок, а вы давно уже поняли, что имеете дело с умным человеком. Так
что бы вы хотели, комиссар, от меня?
- Того же самого, Фойт, что и вы от меня: хоть маленькой
неосторожности, хоть крохотного просчета!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг