Александр Бачило
Впереди - вечность
- Фамилия?
Я назвал.
- Возраст?
Я признался.
Он бросил на меня взгляд исподлобья, покачал головой.
- Надо же! И семья есть?
- Не успел.
- Эх-эх-эх! - посочувствовал он. - Только бы жизнь начинать! Диагноз?
- Острая сердечная:
Он покивал.
- Пил?
- Как все:
Это его вдруг рассердило.
- Как все! А если все в окно прыгать начнут, ты тоже сиганешь?
Я усмехнулся.
- Теперь уже нет:
- Как дети, честное слово! - он продолжал что-то быстро строчить в
учетной книге. - Давай направление!
Я подал ему сложенную вчетверо бумажку, исписанную со всех сторон
мелким ровненьким почерком.
- Понаписали! - он брезгливо взял бумажку за уголок, посмотрел на свет.
- Бюрократы. Лишь бы спихнуть человека: Постой-ка, а это что?:
Он прищурился на красный штампик, косо пересекающий строчки,
присвистнул и посмотрел на меня по-новому - внимательно и даже, как мне
показалось, с уважением.
- Как же это тебя угораздило?
Я пожал плечами. Мне и самому было интересно, как.
- Ну, дела!
Он сыграл на клавишах селектора нестройную гамму и закричал:
- Аппаратная? Что у нас с девятым боксом?
- Под завязку, - прохрипел динамик.
- Тут человек с направлением!
- Они все с направлением! Бокс не резиновый.
- Что ж ему, на лестнице сидеть?!
- А нам без разницы. Наше дело температуру держать, а не размещением
заниматься!
- Ты поговори еще! - огрызнулся мой новый покровитель.
В ответ из динамика послышалось неопределенное бульканье и отдаленные
голоса - не то хоровое пение, не то дружный вопль.
Помолчав, покровитель добавил тоном пониже:
- А когда будут места?
- А я знаю? - отозвался наглый голос. - Чего вам дался этот девятый
бокс? Мало других отделений, что ли? Травма, грязи, смолы, зубовное:
- Какое зубовное! - вскричал покровитель. - У него красная печать!
"Девятый бокс" - ясно и понятно!
- У-у! - протянул селекторный голос озадаченно. - Печать. Хреново дело:
Ладно, пусть понаведается днями. Может, придумаем чего:
Покровитель выключил селектор.
- Ну вот и ладненько! - сказал он, обращаясь ко мне и потирая руки с
искусственным оживлением. - На днях дадим постоянное место, а пока отдохни
с дороги.
- Как же это так - на днях? - возразил я. - А до тех пор куда мне
деваться?
- Походи, посмотри, где что, - разулыбался он. - У нас секретов от
пациента нет!
- Погодите, погодите! - я почувствовал, что меня хотят надуть.
Вечно со мной происходит одно и то же, лицо у меня, что ли,
простодушное?
- Сколько я тут буду ходить, смотреть? Неделю? Помещение-то дайте, хоть
какое-нибудь!
В глазах его заиграло веселое изумление.
- Торопишься? Это ты зря. Тебе торопиться теперь некуда. У тебя впереди
- вечность!
До меня вдруг дошло.
- Извините, - пробормотал я. - Действительно, как-то не подумал:
- То-то! - он протянул мне металлический жетон на проволочном кольце. -
На вот тебе бирку, привесь за что-нибудь и носи. Да смотри, не потеряй!
- Спасибо.
- Не за что, - хмыкнул он. - Себя благодари. Достукался до красной
печати!
Сам-то знаешь, чего натворил?
Я кивнул.
- Мечтал, говорят...
Он вытаращился на меня с веселым изумлением.
- Зачем же ты, дурак, мечтал?
- Да я не нарочно, - мне почему-то захотелось оправдаться в его глазах.
- Так уж получилось. И потом, я ведь ничего не делал. Мечтал только...
- Э, брат! - он махнул рукой. - Здесь не разбирают, делал или мечтал.
Статья одна.
- Я понимаю...
- Понимает он! Ну и оттянулся бы на всю катушку! А то намечтал выше
крыши, а сласти настоящей и в руках не держал, простофиля! Чего ж ты?
Я вздохнул.
- Не знаю. Стеснялся.
- Кого стесняться-то? Все ж свои! Все одинаковые. Ты о чем мечтал? О
бабах, поди?
Я почувствовал, что краснею.
- Знаете, вообще-то я никогда этого так не называл...
- А как? Назови по-другому, я подожду.
- Ну... - заметался я, - видите ли... в общем...
- В общем, о бабах, - заключил он.
- Ну почему, - потупился я, - не только...
- А о ком еще? - глазки его засияли масляной радугой.
- Вы не поняли, - я испуганно отмахнулся. - Собственно, конечно, об
этих: о бабах. Но не об одних бабах, а:
- А об целой куче! - подхватил он. - Чего ж тут не понять? Не в лесу
живем.
Значит, в мечтах ты не стеснялся, а в жизни - робел? Да, брат, залетел,
можно сказать. Баб стесняться - это хуже любого смертного греха!
- Что ж теперь делать... - я развел руками.
- Да уж теперь делать нечего! Отвечать придется!
Он посмотрел на меня строго.
- За что же отвечать? - возмутился я. - За то, что никому жизнь не
испортил? За то, что не обещал золотых гор, пыль в глаза не пускал? Им же
всем сказочного принца подавай! Чтобы увез за синее море и поселил в
хрустальном дворце. А я не принц! И не Джорж Майкл!
- Это верно, - несколько смягчился он.
- И дворца у меня нет. И даже этой... дачи-машины. А они - черт их
знает - всегда это как-то чувствуют! Сроду смотрели на меня, как на пустое
место. А что возразишь? Не можешь дать женщине счастья - не берись! Я
просто трезво оценивал себя. И сознательно отказывался от них ради их же
пользы.
- С благими намерениями, значит? - участливо спросил он.
- Ну да. С благими.
Он вдруг встал, подошел к двери и, пинком распахнув ее, указал во
внешнюю тьму:
- У нас тут, паря, благими намерениями дороги вымощены!
Некоторое время мы оба молча смотрели вдаль - туда, где в редких
багровых всполохах проступали неясные гигантские силуэты .
- Оттого и сухо, наверное... - задумчиво добавил он, почесав проплешину
между рогами. - Несмотря, что под землей...
Дорога, вымощенная благими намерениями, начиналась сразу за дверью.
Больше всего она напоминала скоростное шоссе - по шесть полос в каждую
сторону. Разметка была аккуратно нанесена белой светящейся краской,
предусмотрены места парковки на обочине и двухуровневые транспортные
развязки. Все это - несмотря на полное отсутствие на дороге каких бы то ни
было средств транспорта. Да и пешеходы-то попадались не часто. Раз только
из полумрака навстречу мне вышла троица. Два чумазых типа шахтерского вида
несли носилки, груженые инструментом - пилами, коловоротами, клещами и
садовыми ножницами. Рядом, зажав подмышкой трезубые вилы, брел черт.
Носильщики не обратили на меня внимания, а черт прищурился, разглядывая. Я
повесил жетон на шею и сделал вид, что спешу по делу. Троица прошла мимо.
С обеих сторон к дороге все ближе подступали темные угловатые громады -
не то изъеденные ветрами утесы, не то многоэтажные дома, покинутые
жителями. Нигде ни одного огонька, только в небе (если это называется
небом) уныло мерцал вечный закат. Все чаще стали попадаться нависающие над
дорогой переплетения труб, ажурные металлические фермы, лестницы, рельсы и
прочее индустриальное железо.
Дома-утесы округлились вершинами и стали похожи на гигантские, торчком
поставленные цистерны. Подобный пейзаж вполне подошел бы для какого-нибудь
нефтеперерабатывающего комбината и впечатление производил такое же
-унылое, гнетущее. Вдобавок и в воздухе стало отчетливо пованивать
химическим производством.
Веселенькое местечко, подумал я. Вот здесь мне и предстоит провести
остаток дней... Да нет, каких дней? Какой остаток? У меня ведь теперь
впереди вечность! А это значит... Как бы представить себе такую затейливую
штуку - вечность? Совершенно бесполезно, по-моему. Да и не вечность меня
по-настоящему беспокоит! Вечность - понятие абстрактное, а вот
таинственный девятый бокс - кажется, вполне конкретное. Что это за бокс
такой, привилегированный? Какие еще привилегии з д е с ь? На лишнюю...
пытку? Нет, лучше не думать об этом. И держаться подальше от девятого
бокса, пока силой не волокут. А я-то, дурак, еще рвался туда! Соображать
же надо - это тебе не койка в общежитии!...
За душеспасительными размышлениями я и не заметил, как свернул с
главной дороги в какой-то проулок. Стены, заборы, трубы и лестницы теснили
меня теперь со всех сторон. Приходилось то и дело наклоняться, проходя под
низко свисающими проводами, подниматься по шатким металлическим трапам,
петлять в лабиринтах гулких темных коридоров. Скоро я совсем заблудился.
И тут обнаружилось, что места эти обитаемы. Где-то неподалеку
перекликались голоса, торопливые шаги прогрохотали по железу над самой
моей головой, эхо их отозвалось глубоко внизу, а потом вдруг раздался
звук, точь-в-точь похожий на вопль большого стадиона в момент гола.
Напрасно я искал хоть какую-нибудь щелку в высоченном заборе. Он был
надежно склепан из одинаковых щитов с изображением черепа и надписью "Не
влезай - убьет!". Мне так и не удалось увидеть, что там, за ним,
происходило...
Я двинулся дальше в дебри коридоров, но не сделал и десяти шагов, как
снова услышал голоса, на этот раз совсем рядом.
- Ну и вот, - спокойно сказал кто-то над самым моим ухом, - значит,
режешь все это меленько и заливаешь квасом:
- Рассолом можно, - вставил дребезжащий голосок.
- Рассолом - это по зиме, - нетерпеливо возразил первый, - только уж
зелени никакой не положишь зимой, яйца да колбаса - вот и вся окрошка. А
летом - и петрушечки добавишь, и укропу, огурчиков свежих: А квасок-то
ледяной, ах! В жару, под черемухой сидя, окрошечки пошвыркать - какое
отдохновение!
- Да-а: Сюда бы сейчас кваску ледяного: - просипел кто-то без голоса .
- Как же, жди! - весело подхватил совсем молоденький тенорок. - Вон
рогатый идет кваску поддавать!
- Ну, накатит сейчас! - проворчал рассказчик про окрошечку.
За стеной послышались гулкие шаги, звякнуло железо, стены завибрировали
от мощного гудения, какое издает пламя, вырывающееся из доменной топки.
Что-то заклокотало там, проливаясь с тяжелым лавовым плеском. Меня вдруг
обдало жаром.
Я отскочил от раскаленной стены подальше вглубь коридора. Стена на
глазах наливалась малиновым свечением. И тут раздались вопли. Никогда в
жизни мне не приходилось слышать ничего подобного. В голосах, которые я
почти научился различать, больше не было ничего человеческого. Я слышал
захлебывающийся, запредельный животный визг, верещание, хрип, издаваемый
самой плотью, уже лишенной разума, потому что разум не способен вынести
такое. Не знаю, как я сам не потерял рассудок, слушая эти последние вопли
сжигаемых заживо людей. Через несколько мгновений с ними было покончено.
Из невидимых щелей струйками потянулся дым. Лава, вероятно, схлынула.
Стена, потрескивая, медленно остывала.
Я хотел бежать отсюда как можно скорее и дальше, но не смог сделать ни
шагу.
Ноги, будто и впрямь ватные, как пишут в книжках-ужастиках, бессильно
подогнулись, и я сел на пол по-турецки.
Страшно. Отчаянно страшно. Не то слово. Господи, что я наделал! Как я
оказался здесь?! Неужели и со мной будет то же самое?!
Ответом мне был глубокий вздох из-за стены. Странный какой-то вздох.
Впрочем, я мог ошибиться. Возможно, это был не вздох, а просто кто-то
сладко зевнул.
- Ну и вот, - сказал знакомый голос. - Окрошечка - это днем, пока жара.
А к вечеру у меня уху подавали.
- Сомовью! - с готовностью подхватил дребезжащий голосок.
- Отчего же, можно и сомовью, - благосклонно согласился рассказчик. -
Стерляжья также хороша. Да мало ли разных! Налим, ёрш - всё дары природы!
- Караси в сметане жаренные - вот вещь! - заявил молодой тенорок.
- А у меня в Кесарии, - вступил в разговор новый голос, раскатистый и
повелительный, - всегда были эти... угри.
- Тьфу, прости, господи! - проворчал рассказчик. - Мы ему про еду, а он
про угри...
- Я также говорю о еде, - продолжал повелительный голос. - К моему
пиршественному столу подавались морские угри незабвенного вкуса...
- Незабвенного! Ты, Юлич, со своим склерозом, молчал бы уж! Это когда
было? При царе Горохе?
- Я не обязан помнить местных царей, - высокомерно заявил любитель
миног, - всех этих иродов и горохо... доносоров. Все их жалкое величие
ничтожно по сравнению с незыблемой твердыней власти императора Августа
Октавиана, озарившего...
- Ну, Юлич, понес! - загалдели вперебой голоса. - Так хорошо врал про
угрей незабвенного вкуса! Зачем императора-то приплел?
- К столу императора, - немедленно заявил Юлич, - подавались угри и
миноги. А также дорада и священная рыба египтян мормирус:
Кто-то громко и голодно причмокнул.
- Да что говорить! Щас бы хоть воблы! Под пивко-то, после жару:
Я, наконец, почувствовал, что могу двигаться. Ужас, заковавший меня,
сменился сначала изумлением, потом недоумением обманутого человека и,
наконец, жгучим любопытством.
Что же там все-таки происходит? Трагедия или водевильчик? Пытка, казнь
или гастрономический семинар? Может быть, я зря так испугался, и меня ждет
не такое уж страшное будущее? Пора это выяснить!
Не поднимаясь с пола, я пополз вперед, вдоль стены, еще пышущей жаром,
и сразу за поворотом коридора обнаружил дверь. Это была массивная стальная
плита с колесом, приводящим в действие запоры, как в бомбоубежище. На ней
красивыми готическими буквами была выведена золотая надпись: "Оставь
одежду, всяк сюда входящий!". Ниже кто-то нацарапал от руки куском
кирпича: "Преисподняя!
Сымай исподнее!" У двери стояла длинная скамейка, какие используются в
спортзалах. На ней аккуратными стопками, кучками и как попало лежали
разномастные одеяния - от полотняных портов с тесемками до костюма-тройки
с дипломатическим отливом. Рядом стояла и валялась такая же разнообразная
обувь - стоптанные сапоги, лакированные туфли, сандалии с кожаными ремнями
и просто лыковые лапти. Медно поблескивающий шлем с высоким гребнем тоже
почему-то лежал на полу, уткнувшись в пыль стриженой щеткой, не то из
перьев, не то из щетины. Я поднял его. Шлем был тяжелый, с потным,
изъеденным солью кожаным подкладом и потускневшими бляхами на ветхом
ремешке. Я провел ладонью по жесткой щетке гребня, и, не удержавшись,
чихнул. Тут скопилась пыль, наверное, еще египетских походов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг