житейское. Всегда рад знакомиться с интересными людьми. Поздний час? Какой
же он поздний? Еще и трех-то, поди, нет. Самое время для нас, ученых,
мыслить. Вот я тут размышлял над нашим, национальным, аспектом проблемы
пространства-времени в морально-потребительском смысле. Я имею в виду
кристальную честность великороссов и исконную страсть к воровству,
отличающую инородцев. Какова ваша точка зрения на сей предмет?
- Кляйн-бляйн! - сказал Игоряша.
И они вместе вошли в кабинет.
- Так что вы сказали? - переспросил словесник.- Ага... Впрочем, ясно.
О делах - потом. Располагайтесь в креслах. Включайте псалмы или гимны, если
хотите. Читайте "Четьи-Минеи", пойте, думайте, разувайтесь, мечтайте,
молитесь, словом, чувствуйте себя как дома. А я сейчас вас кое-чем угощу,
сейчас мы с вами кое-что почитаем.
Игоряша разуваться, тем более молиться не стал, а, помечтав, повалился
в кресло.
Добрейший Карбованцев звенел на кухне стеклом, шелестел бумагой,
хлопал дверцей холодильника, топтался и кричал через коридор:
- Кстати, соседушка, ваше имя-отчество? Что-то позабыл я. И еще: что
вы думаете о нашей, национальной, гибридизации мужского и женского полов
человеческих особей русского типа на основе вегетативного размножения? Да,
вам известно, что старые славянские книги лучше всего сохраняются в
холодильнике? А?
Ни на первый, ни на второй, ни на третий вопросы генерал-доцент
ответов не получил. Когда он торжественно вошел в кабинет с подносом, на
котором красовались заиндевевшая инкунабула и витиеватый нож для разрезания
бумаги, Игоряша уже спал, разметав ноги по стене.
Наутро Игоряша встал поздно и долгое время мрачно, с подозрительностью
оглядывался. Голова была тусклой, как доинволюционный гривенник. Справа и
слева угрожающе возвышались стеллажи с книгами. К единственному лацкану
Игоряшиного пиджака английской булавкой были пришпилены ключ и записка.
"Дорогой соседушка! - писал генерал-доцент Карбованцев.- Извините, что
убежал не по-хозяйски: не угостил Вас завтраком и не поднес утреннюю
газету. Дела: непременно должен быть на Булгаринских чтениях. Отдыхайте,
набирайтесь сил. Читайте: библиотека в Вашем распоряжении. Не забудьте о
проблемах, над которыми мы с Вами бились вчера вечером. Я буду к ночи. Если
к тому времени Вы захотите уйти, дверь закройте, а ключ сломайте и
выбросьте в мусоропровод: у меня их много. С филармоническим приветом -
Петро".
Игоряша долго перечитывал записку, затем пошел к холодильнику,
вернулся, сопя, и хотел было снова прилечь, да передумал. Взгляд его
бестолково бродил по стеллажам. Никогда еще в жизни Игоряша не видел
столько книг в одном месте. И названия-то больше всего странные:
"Астрология: люди, события, факты", "Лечение южной волосатости с помощью
направленного канцерогенного процесса", "Аракчеев в воспоминаниях
современников", "К вопросу об исторической прародине первоариев", "Губернии
и волости Этрурии", "Пролегомены к Влесовой книге" и прочее, и прочее...
Игоряша протянул руку, наугад выхватил книгу (это оказалась "Перепись
крестьян мужского пола Тульской губернии на предмет перевода их в
дворянское сословие (проект), 1859 год" и раскрыл ее. Батюшки! Уж если кто
и умел читать книги внимательно, так это Петро Армавирович Карбованцев.
Многие строчки и некоторые слова были подчеркнуты (а иногда - вычеркнуты)
красным, черным и синим фломастерами, абзацы - отчеркнуты, на полях рябили
бесчисленные замечания, вопросительные и восклицательные знаки, скобки,
стрелки и пометы об исправленных опечатках. Словесник питал особую
неприязнь к иностранным заимствованиям и везде, где только мог, заменял
греческие и латинские слова на коренньй, народные. Страницы книги поэтому
рябили в глазах.
Игоряша даже мелко затрясся от изумления. Вот что значит - Читатель с
большой буквы! Ай да Петро! Ай да Армавирович! Схватил Игоряша "Перепись" в
охапку, выметнулся на лестничную клетку, дверь запер, ключ в замке обломал
(чтобы зря в мусоропровод не выкидывать) и помчался к себе - читать. А
"Перепись" должна была служить образцом.
Все хорошо, да вот беда: книг в ту пору в доме Игоряши было маловато.
Точнее, совсем мало. Одна. "Красная книга о вкусной и здоровой пище" -
стародавний тещин подарок. Взял ее Игоряша бережно, раскрыл на первом
попавшемся месте, сел за стол и давай читать. Здесь подчеркнет:
"Свежекупленную колбасу нарезать кружочками, выковырять сало, растопить;
кружочки отжать, хорошенько вымесить и обжарить..." Там жирно обведет:
"Хрустящий картофель провернуть через мясорубку, смешать с толченым
горохом, добавить разваренные хрящи, разделать на шарики, каждый завернуть
в распаренный крапивный лист, обвязать ниткой и варить..." А на соседней
странице - поставит восклицание: "Воду из-под крана разбавить и пить
мелкими глотками..."(!).
И на полях развернулся Игоряша. То "Sic!" поставит, сверяя написание
по "Переписи", то "Nota bene", то "Ibid" или "Ergo". Местами он веселился:
начертает "Sic bene" или "Nota item" и сидит хохочет, размышляя
одновременно, что 'же это такое у него получилось. А уж галочек, вопросов,
скобок, разных там "О!" "Эх!", "Ага!", "То-то же!", "У-лю-лю!", "Не верю!",
"Чушь!", "Гады!", "Суки!", "Говно!" и прочего - появилось на полях
видимо-невидимо. Ей-богу, хорошим учеником оказался Игоряша, враз
переплюнул учителя своего, генерал-доцента Карбованцева.
Пришла жена с работы. Раскрыла "Красную книгу", сомлела. Потом понесла
в макулатуру сдавать, чтобы получить хотя бы талон на роман плодовитого
атлантического писателя В. И. Сущевского "Далекая кариатида". Не приняли
книгу макулатурные жулики, сказали: грязная, мол. И молодцы, правильно
сделали. Потерялась бы "Вкусная и здоровая пища" в мусоре истории, а так -
целехонька, на золотой полке в музее стоит, за стеклом. А рядом - сотни
других книг, появившихся с тех пор; все - прочитаны Игоряшей.
Музей... Игоряша очнулся от видений прошлого и вспомнил, что он не
дома, а в мемориальной квартире. То есть дома, но в то же время как бы и не
дома. Или, вернее, в музее, но не просто в музее, а в собственном музее,
иначе - дома, в своей квартире, которой уже нет, потому что - мемориальная.
И хозяина ее нет, потому что помер, написано, в 2029-м...
Словом, запутался Игоряша. А запутавшись, продолжил обход музея. Как
выйдешь из комнаты, направо туалет, издавна выполнявший две функции -
отхожего места и семейного карцера. Сюда Игоряша жену запирал, когда она
читать мешала. Сейчас в двери появился "волчок" - зарешеченное окошечко.
Игоряша неодобрительно хмыкнул...
А вот и ванная. Но что это?! Где же амбарный замок, выточенный по
заказу из цельной пудовой гири, который Игоряша самолично на дверь
навешивал? Нет его! Зато - табличка: "Сберкасса Игоряши И.". Дернул Игоряша
дверь на себя, и... глаза его чуть не лопнули, свет пятнадца-тисвечовой
лампочки померк, , как закатный луч. Пуста ванна! А ведь совсем недавно
полная была. Когда-то давно завел себе Игоряша привычку: как принесет домой
деньги, так сразу дверь в ванную приоткроет и швыряет туда бумажки с
мелочью - гульдены, пистоли, доллары, фунты, пиастры, пфенниги, рубли,
динары, сантимы, быры, копейки, чоны, крузейро, эскудо, филсы, марки,
гроши, халалы, кроны, лиры, квачи, мунгу, пайсы, центы,- потом замок на три
оборота запирает. Так ванна почти до краев заполнилась. Лучшим развлечением
Игоряши было ванну трясти и раскачивать. Тогда медь, серебро и никели на
дно опускались, бумажки же поверху ровным слоем, как сливки,
сепарировались. А коли нужны были деньги для каких-нибудь гуманитарных нужд
(на хозяйство шла зарплата жены), то становился Игоряша на колени перед
ванной и в финансовую глубь руку запускал. Сожмет кулак и вытащит горсть:
юани, форинты, песо - разные билеты вперемешку. Одним словом, достаток и
материальное благополучие одновременно!
Игоряша разлепил набрякшие веки. Нет, не почудилось. Все так же пуста
ванна. Лишь на дне клочок бумаги лежит, и написано там: "На нужды
содержания музея изъято: бумажных купюр - 13 (тринадцать) килограммов,
медных и серебряных монет - 17 (семнадцать) килограммов. Спасибо!" И -
чья-то закорючка.
По-звериному завыл Игоряша:
- Изъято?! Спасибо?!! Блюрды! Ябно! Это же грабеж! Среди бела дня
увели тридцать кило добра! Убили!
Он козлом выскочил в коридор, снова споткнулся о гвоздь, но не упал.
Распахнул дверь и впился взглядом в бронзу: "Вход свободный".
- А-а-а! - ревуном возопил Игоряша.- Бесплатно?! Меня - задарма?!
Чтобы всякая мудрыга без шиша в кармане сюда впиралась и моим музеем за так
пользовалась? Где кувалда? Разнесу щас все к пузиной маме, через
так-распротак в доску в пень в трубу навынос!!!
Гороховая караулыцица вжалась в угол и быстро-быстро крестилась там.
Пришибленный Федосей выполз из клетки, залез на старушку и теперь сидел у
нее на плече, бормоча что-то внятно, но тихо. Глаза его сверкали тоской.
Игоряша был ужасен. Он снова ураганом пронесся через коридор, ворвался
в кухню и стал изображать там смерч.
Вскоре ему это надоело, он остановился и в остолбенении воззрился на
жену. Оказывается, та все время была дома, но не показывалась. Она стояла у
плиты и деревянной лопатой помешивала какое-то варево в огромном, величиной
с балкон, металлическом чане.
- Шиздень и шиздрон! Ты что, с ума сошла? - с перехваченным дыханием
просипел Игоряша.- Ты знаешь, что меня ограбили? Плянь! А квартиру в музей
превратили? Ты что это делаешь? Фердическая сила! Откуда чан? Старуху
языкастую сюда - кто вселил? Федосея затуркали. Ванную взломали. Машинка
под колпаком. Где Карбованцев? Янду-бзя! Ты знаешь, в натуре, что я умер?
Да постой же, наконец, гузь чертова! Что за мдень ты варить вздумала? - не
связанные друг с другом вопросы и странные книжные слова вылетали из
Игоряши, как гильзы из магазина винтовки.- Что вообще здесь происходит?!
Жена повернулась и невидяще посмотрела на Игоряшу.
- Вы, гражданин, постеснялись бы скандалить в музее,- тускло сказала
она.- Место государственное, охраняемое. Я на службе препаратором работаю.
Вот воск варю.
- Какой такой воск? Хря! Для чего?
- Воск обыкновенный, восковой. Для главного экспоната. Восковую фигуру
будем лепить.- Тут в глазах жены зажглись искорки уважения и любви.-
Товарищ Игорь И. в любимом кресле в полный рост.
- Так ведь я и есть Игорь И. в полный рост! Не узнаешь, что ли, флюга?
- взорвался Игоряша.- Воск-то зачем? Вот он, муж,- живой перед тоб.ой.
Игоряша я!
Тут две могучие лапы каменно пали Игоряше на плечи, а чья-то костлявая
лапка впилась в шевелюру. Игоряша извернул голову и боковым зрением увидел,
что держат его все та же престарелая караулыцица и ражий полулысый детина в
черной тройке и при бабочке. За ухом его торчали кронциркуль, линейка и
карандаш.
- Вот он где! - с интервалом в терцию запели старуха и детина (как
выяснилось впоследствии - лаборант).- А мы его ищем, с ног сбились. Не
брыкайся, дядя, сейчас мерку снимем, и хорош. А фарфоровые глаза подобрать
и конский парик - это пара пустяков. Момент. Вот и все. Можешь гулять.
- Как это - "гулять"? Что значит - "гулять"? Олмля вам! Я здесь живу и
никуда уходить не собираюсь. Квартира - моя, и музей, стало быть,- мой.
Вон, табличка на двери - читали?
- Музей государственный,- подала ровный голос жена. - Но вообще случай
из ряда вон выходящий. С одной стороны, прототип сделал свое дело, прототип
может уходить. А с другой - текстовик Карбованцев его к себе не пустит. У
него сейчас писчий запой: Петро Армавирович творит эпопею "Влесова книга
сионских мудрецов" - плод масонского заговора". Что же делать?
Игоряша сначала беленился, грозил вызвать милицию, потом, осознав
бесплодность угроз, начал просить, умолял не выгонять его из-под родного
крова. В конце он уже валялся в ногах у крепыша лаборанта и целовал
войлочные бахилы старухи караулыцицы.
Музейный совет долго совещался, куда-то звонил по телефону и наконец
вынес решение: прототипа за дверь не выставлять (Игоряшу с этой минуты так
и стали звать: Прототип, и он взял за правило послушно отзываться), а,
напротив, отвести ему жилое место в углу в прихожей, постелив там рогожку,
и определить на полставки швейцаром. Харч :- казенный.
Игоряша и рад: дом остался домом, жена - здесь же (хотя уже и совсем
не жена, а вдова, невеста лаборанта), Федосей жив. Прототип даже выговорил
себе право использовать ванну по прежнему назначению - в качестве кассы, и
вскоре там снова зазвенели монеты и зашуршали бумажки.
Первую ночь Игоряша-Прототип спал плохо. Ворочался на подстилке в
прихожей и с тоской вспоминал друзей-гуманитариев, которые теперь будут
навещать его нечасто, вспоминал генерал-доцента Карбованцева - с грустной
злостью: даже при всех своих связях он не сможет добиться отмены
предательского решения районной книжной конторы и превратить музей Игоряши
И. в прежнюю квартиру. Вспомнил той ночью Прототип и другое: откуда взялся
гвоздь в полу. Эта загадка мучила не только жену-вдову и музейных
работников, но и самого Игоряшу, мучила уже много лет. Происхождение гвоздя
относилось к тем временам, когда Игоряша начал сильно уставать на работе и
его приносили домой на руках и укладывали прямо в прихожей. Среди ночи
Игоряша просыпался и часто не мог уразуметь, где он и что он. Ему все время
казалось, что он не лежит, а стоит, прислонившись телом и лицом к стене,
почему-то оклеенной паркетом. В -одну из таких ночей Игоряша и вбил в
паркетную стену гвоздь, чтобы вешать на него кепку, ботинки и авоську с
книгами.
...Дни потекли ровно и незатейливо. Прототип рано вставал, подметал
музей, включал освещение и занимал место у двери: встречал посетителей,
принимал у них дубленки, "дипломаты", кашне и галоши и передавал с рук на
руки старушке-караулыцице. В комнате - в кресле - сидела восковая фигура:
вылитый Игоряша в своей лучшей поре, с той лишь разницей, что фарфоровые
глаза фигуры никогда не тускнели и не краснели и ее не нужно было брить.
Ночью, если Прототип не спал, к нему приходил Федосей и скрежетал
что-то на ухо - неясное, но со смыслом: казалось, напрягись - и поймешь.
Книгоед с возрастом все умнел и умнел.
Потом стало хуже. Мелочь из ванны порастаскали школьники. Купюры -
несмотря на все ухищрения охраны - уносили взрослые. Книги с полок крали
библиофилы и обыкновенные музейные клептоманы. Случилась даже трагедия:
один не в меру любопытный посетитель снял со стены Письмо Игоряши, вскрыл и
прочитал. Это был первый смертельный исход в стенах музея. (Дело решили не
предавать огласке и труп скормили бумагоедской машинке: на удивление, она
сожрала его без затруднений и вчистую.)
Со временем Прототипу надоела бесчисленная череда посетителей, тем
более что дубленки и "дипломаты" были у всех, в среднем, одинаковые, а
кашне отличались лишь расцветкой. Для начала Игоряша перестал бриться, а
потом по вечерам перестал счищать с себя плесень. В дальнейшем Прототип
покрылся мхом, отрастил когтистые ногти и бороду, в которой завелись
зеленые водоросли. Посетители хоть и пугались лешего, стоявшего у входа в
музей, но виду не показывали, считали, что это часть экспозиции: образ
антипода человеческого, полулегендарного существа, обитающего на
противоположном от великого Игоряши полюсе жизни.
Прототип на них не обижался.
Он давно уже разучился обижаться, как разучился читать, писать,
считать и говорить.
По ночам Прототип больше не спал. Он ходил по музею, касался лапами
диковинных предметов и механизмов и потрясенно урчал, кивая головой. Мимо
ванной он проходил равнодушно: трехразовое питание (включая сырое мясо)
Прототип получал ежедневно, и опустевшая касса его не волновала. Подолгу
Прототип простаивал возле бумагоедской машинки, проблесками разума пытался
постичь ее таинственную суть, протягивал крючковатый коготь к кнопке "пуск"
и тут же пугливо отдергивал. Если бы он поднял глаза во время этих
манипуляций, то обязательно устрашился бы: восковая фигура вперивала в него
взгляд и бешено вращала фарфоровыми фосфорическими белками. У Прототипа
стало плохо со слухом, а то он обнаружил бы и другое странное явление: на
рассвете в комнате раздавалось тяжелое, но мягкое шлепанье. Это восковая
фигура училась ходить.
Огорчал Федосей. Во время ночных прогулок Прототипа по музею книгоед
следовал по пятам и болтал без умолку. Прототип не умел ему отвечать, да и
боялся: Федосей разъелся и стал размером с таз для варенья. Теперь он был
совсем умный. Иногда книгоедище каверзно подкрадывался сзади и нелюбя кусал
Прототипа под коленку. Ноги от этого распухали узлами и сильно болели.
В одну прекрасную ночь - было тихо и ясно, в окно светила полная луна
- мохнатый и скрюченный, пыльный и узловатый Прототип, похожий на
гигантского сине-зеленого паука, в который раз подошел к машинке и
остановил блуждающий взор на кнопке "пуск". Лапа сама по себе поднялась
вверх, и коготь уткнулся в кнопку. Машинка заработала. Тогда Прототип с
обезьяньей ловкостью отловил Федосея и опустил его, брыкающегося и
верещащего, в пластмассовый бункер. В тот же миг раздался ужасающий скрип.
Это из кресла яростно выдиралась восковая фигура...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг