Виталий Бабенко
Музей человека
Как-то вечером Игоряша вернулся домой с работы не заблудившись и, тыча
ключом в замочную скважину, вдруг понял, что замка в двери нет. Ни дырки,
ни пробоя, ни наспех замазанной деревянной пробки - гладкая филенка, и все.
Может быть, ошибка? Может, Игоряша попал не туда? Дудки. Номер дома,
подъезд, этаж - все соответствовало. Тем более номер квартиры...
"Прфр-р-р-у-у" - тонкий свист у Игоряши не получился. Как раз номер
квартиры и отсутствовал. А на месте пластмассовой пластинки с трехзначным
числом казенного начертания была привинчена штучная бронзовая табличка.
Сердце Игоряши затрепыхалось, подпрыгнуло и громко екнуло. На табличке
красовалась филигрань:
"Музей - мемориальная квартира Игоряши И. Эпоха реставрации
социализма. 1989-2029 гг. Охраняется Съездом народных депутатов".
Сказать, что Игоряша окаменел,- значит не сказать ничего. Он высох,
полинял, пошел лишаями и струпьями, пустил корни и ветки, зазеленел и тут
же пожух. Мысли его просыпались и заскакали, сталкиваясь, как из прорехи
гнилого мешка - горох.
"Это какого же ханя, братцы, а? Я что, помер уже?.. А замок?! Может,
сплю? Ну, воще... Етушки-нетушки, а год-то?! Двадцать девятый... Стало
быть, помер! И враз тебе - музей... Но за что, руль твою двадцать?! Съезд
депутатов - мама родная! - охраняет... Жить-то теперь где?.. Новую площадь
депутаты разве дадут? Хрен! Я ж помер, так их и не так, и не туда, в три
перебора под ребро!!!"
Утробно рыдая и шепча нежности, какие не слыхивала ни одна мать,
бухнул Игоряша всем телом в музейную дверь и - влетел в прихожую. Повалил
стойку для шляп. На пол шлепнулся. Галстук порвал о гвоздь, в паркет
вбитый. Дверь-то оказалась не запертой...
А между прочим, смертный туман обиды, застлавший глаза, помешал
Игоряше разобрать нижнюю строку на табличке: "Вход свободный" значилось там
мелким шрифтом. Это Игоряша потом прочитает. И; прочитав, обалдеет.
Пол шатало. Игоряша мысленно сгруппировался, ноги расставил, уперся
руками и выпрямился-таки. Обвел темным взором помещение. Все как и раньше,
но - атмосфера, но - вибрации воздушные, но - фибры невесомые, аромат
неуловимый. Музей он музей и есть. Веяло чем-то нежилым, каменным, горелым.
Суконкой вощеной пахло, перьевой метелкой для пыли, перекалившимся утюгом,
лежалым в углах мусором, притаившимся клопом за обоями. Странный запах с
кухни доносился - знакомый, но неузнаваемый пока. Еще пахло временем.
Пространством замкнутым. И... самим Игоряшей. Этому обстоятельству
живой-неживой-полуживой Игоряша очень обрадовался и даже ощутил пробуждение
гордости: его собственный дух царил, хозяйский запах - пенистый, текучий, с
парком. Значит, правильно: ЕГО музей.
От тени под дальней стенкой отделилась старушка в гороховом до пят
форменном платье и мышиной косынке, с нарукавной повязкой, на которой по
трафарету было написано "караул".
- Не дело, гражданин, не дело,- стуча желтыми зубами, заскрипела
старушка негодующе.- Не домой вваливаетесь, а в музей входите, в святилище
муз, да. Вот вешалку повалили, на паркете натоптали, гвоздь галстуком
зацепили. Дурно. А ведь этот гвоздь самолично товарищ Игорь вбивали, не зря
трудились, надо полагать. Зачем же интерьер портить? Раз заглянули к нам,
так ведите себя соответственно. Кепку вот сюда повесьте, сапоги там
поставьте - пфуй, кель одёр! - тапочки наденьте. Вот теперь вы наш гость.
Здравия желаю!
В дверь квартиры постучали снаружи. "Отставить!" - заорала престарелая
караулыцица что было мочи. И тут же, снизив голос, пояснила Игоряше:
- Вы у нас впервые, потому не знаете. А правило такое: зараз по одному
посетителю. Для спокойствия, удобства и деликатности.
Игоряша и слова сказать не успел, не возразил - "да это же я, Игоряша,
хозяин сего дома, и музей этот мой!" - как караульная старушка цепко
схватила его за рукав и увлекла в комнату.
Какое счастье! Ничего не изменилось в квартире. Бережно отнеслись
устроители музея к наследию владельца, пальцем не тронули обстановку, лишь
ярлыки повесили, инвентарные номера прибили, да кое-что - особо ценное -
под стеклянные колпаки упрятали.
Вот машинка стоит - для комканья бумаги. Занятный приборчик, в детстве
еще Игоряшей задуманный и три года назад воплощенный в реальность. Долгими
скучными вечерами любил Игоряша - отослав жену из дома на поиски
этилированного бензина в заброшенных бензоколонках,- следить, как работает
машинка. Как, орудуя железными кулачками, мнет и комкает она бумагу, давит
ее хитроумным пуансоном и снова мнет: газеты ли, журналы ли, книги ли в
тонкой обложке периода реконструкции - все равно. И вот хитрость какая:
подсунь ей бумагу потолще, эпохи реставрации, или картон там - затрясется,
заворчит, закашляет... Тут ее спасать надо - совать что потоньше да
постарее. Машина прижмет журнальчик стальным, забранным гладким тефлоном,
коленцем и опять тузит, дубасит, колотит кулачками. Глядишь, бумага в труху
и превращается. А потом эту труху машина кварцевыми зубами пожирает. Жаль
вот - старинный пергамент не под силу ей. Не может сладить - и все тут.
Игоряша и прижимные винты подкручивал, и резьбу на заводном ключе менял, и
главную пружину поставил новую, титановую - все напрасно. Так и осталась
машинка только лишь для бумаги. И то хорошо! Теперь приборчик - под
колпаком, выносная кнопка "пуск" - на отдельном, красного дерева, пульте. А
рядом стопки газет, пачки журналов, полки с книгами. Любому посетителю -
просто рай: заложил печатную продукцию в пластмассовый бункер, включил
машинку - и смотри, любуйся. Мечта!
Вот письменный стол Игоряши. В красном углу стоит, весь обит плющеным
алюминием. Ах, как приятно было Игоряше засыпать над хорошей книгой,
положив гулкую головушку на столешницу. Но сейчас к столу не подойдешь -
огорожен бархатным витым шнуром, подвешенным на бронзовых столбиках.
Обидно! Живо вспомнились Игоряше мучительные часы, когда он соображал, чем
бы украсить ореховый стол, какой бы дизайн подобрать, чтобы мебель была и
не хуже, чем у других, и гораздо лучше! И придумал. Три ночи подряд плющил
молотком пустые аэрозольные баллончики из-под "Дихлофоса" - целая куча
"пшикалок" скопилась под раковиной. Вращал при этом красными помутневшими
глазами, зубасто огрызался на бранные крики и неприличные стуки верхних и
нижних соседей... А потом в одночасье и прибил все "блины" к тумбам стола
дюймовыми гвоздями. Тесно прибил, один к одному, так что и дверцы перестали
открываться. Лишь столешницу Игоряша оставил нетронутой - чтобы не порвать
щеки во время сна. Зато вышло загляденье - лучше, чем в кино. Друзья по
книжной части приходили - волновались удивленно: "Как же ты, Игоряша,
сподобился на такое? Кто надоумил? Чай, трудно было? Работы ведь не на час,
не на два..." Скромничал Игоряша: "Пустяки! Главное, хуля-нда,- чтобы мысль
пузырилась. А руки мои золотые - всегда при мне. Ну!"
Игоряша - действительно мастеровой мужик. Чего-нибудь изобрести,
молотком помахать, прибить там или, напротив, раздолбать - для него пустяк.
Удовольствие даже. Например, дыру в стене, что на кухню ведет,- одной
только монтировкой проделал. Дыра - для того, чтобы наблюдать иногда, чем
там жена на кухне занимается. Может, читает письмо, может, кроит
чего-нибудь из брезента, а может, купается в детской ванночке. Однако дыра
- она штука о двух концах, через нее можно и в комнату из кухни
подглядывать. Посему ввинтил Игоряша в отверстие могучий "глазок"
специального заказа - двадцати сантиметров в диаметре.
Вот и сейчас Игоряша-экскурсант подошел к "глазку".
- О! - изумился.- Молодцы караульщики, до этого даже я не додумался.
Оказывается, музейные работники умудрились забрать "глазок" морским
иллюминатором со шторкой. Шторка - для порядка. И надпись рядом привинчена:
"Руками не трогать. За просмотр - 20 пфеннигов".
- Правильно! - одобрил Игоряша.- Нехря, чтобы каждый свое мурло в
иллюминатор задарма совал. Справедливо!
Ба, а ведь на столе любимый Игоряшин стакан стоит! Хорошо стоит,
аккуратно, на газетке. Стакан хоть и граненый, за семь доинволюционных
копеек, из газированного автомата, но не простой - с философским смыслом. К
нему сбоку часы "Слава" намертво приклеены эпоксидкой. Раз, однажды, истово
задумался Игоряша над глубокой пословицей "Делу - время, потехе - час".
Целый день тревожно раскидывал умом, что сие выражение конкретно
обозначает. Догадался-таки! Вынул из кармана часы без ремешка, подаренные
когда-то батей к тридцатилетию, развел в должной пропорции эпоксидку и
присобачил "Славу" к бессменному стакану навечно - трактором не отдерешь.
Бывало, отопьет Игоряша из стакана, тут же дольет, приблизит к уху и
слушает, слушает. Тикают! Прямо дух захватывает: не рвется, ел-дря, связь
времен. Ныне рядом с часовым стаканом - табличка: "Не для питья".
Оскорбился Игоряша: "А для чего же?" Потянулся через витой шнур, схватил
потной рукой стакан, а тот - ни с места: на болт посажен. Экспонат...
- Гражданин, гражданин, вы что это? - засуетилась гороховая старушка,
дотоле молчавшая.- Руками не полагается. Музей у нас, а не домовая кухня.
Вдругорядь выведу.
Вздрогнул Игоряша, руки боязливо убрал и принялся далее бывшую
квартиру осматривать.
У стола - личное Игоряшино кресло стоит, вращающееся, на винте да о
четырех ножках под сиденьем. Хочешь - вертись, а хочешь - винт до отказа
скрути и ставь для устойчивости кресло на ноги. Даже если свесишься неловко
во время чтения - на пол не грянешься.
Под потолком висит тысячеваттная лампа в проволочной сетке. Включишь
ее - так светло становится, что можно читать даже без книг.
Под зеркалом - кушетка. В ногах - кусок фанеры проволокой примотан.
Это чтобы, когда читаешь лежа, не драть обивку сапогами или, скажем,
выходными туфлями, не пачкать носками.
У изголовья кушетки, покрытой газетами в три слоя,- телевизор.
Цветной, неброский, но работает, когда включен. На экран накинут
эмалированный тазик. Конструкция простая: сверху тазик на шарнире, внизу -
петельки, замок висит. Ключ всегда у Игоряши в кармане. Нужно кому передачу
посмотреть - проси ключ у хозяина, а так нечего кинескоп жечь. В центре
тазика эмаль немножко сбита. Было дело: в отсутствие Игоряши жена
вознамерилась таз дрелью просверлить. Мол, фильм больно хороший показывали
- о старой жизни. К счастью, Игоряша вовремя домой воротился. Сразу все
понял, жене платье порвал и дрелью по голове. Но не убил. Ишь, умелица!
Была бы еще литературная передача - может, и пальцем не тронул бы. А тут -
кино...
Внезапно Игоряша вспомнил о важном и завертел головой. Где же
Федосей-то? Где животное? Не уморили ли музейщики? Но нет. Обнаружилась в
углу клетка, а в ней Федосей. Немного разжирел даже, и вид по-прежнему
боевой. Игоряша умилился. Надо ведь, не забыли скотину: и кормят, видать,
неплохо, и клеткой обезопасили.
Федосей - это книгоед, друг и любимец Игоряши. Раньше он жил в шкафу.
Поначалу был книгоед как книгоед - обыкновенная книжная вошь. Но Игоряша
его приметил, и оба друг другу понравились. Интересы у них совпали. А уж
как кормил его Игоряша! На первых порах - собирал палые листья и в труху
перетирал на своей машинке, тем и потчевал насекомое. Потом газеты в лапшу
резал. Затем пришел черед тонких брошюрок и дешевых книжек ранней оттепели.
Дело в том, что книгоед поначалу не всякую бумагу потреблял. Типографская
бумага номер два времен застоя или книжно-журнальная отечественная
пореформенная шли хорошо. А вот офсетная бумага типа "Апрель" номера один и
два или тем более картографическая усваивались с трудом. Федосей даже болел
от несварения пищи.
Словом, в конце концов вымахало животное размером с люстру,
разлапистое такое, глазищи - во! Хозяину верен, а с гостями - зол. Никакой
сторожевой собаки не надо. Игоряша, когда в настроении, порой гладил
Федосея палочкой на расстоянии и вел с ним разнообразные беседы на
общемировые темы. Книгоед пока до интеллекта не дорос, это дело будущего,
но часто очень впопад перебирал толстыми, с карандаш, усами, шлепал жвалами
и пускал едкую коричневую слюну - будто все понимает и ответить хочет.
Игоряша холодел и радовался.
Сейчас, правда, Федосей что-то притих. Лишь глазищи в темном углу
сверкают. То ли сытый, то ли клетка не нравится - сразу не разберешь...
А вот над книгоедом - на стене - нечто новое. Поясной портрет Игоряши.
1000 мм X 500 мм, масло, художник неизвестен, XXI в. Написано очень похоже.
Игоряша - как живой: в кепке, при галстуке, рубашка чистая, немятая, в
одной руке - кованый гвоздь с нанизанной на него книжкой (название
неразборчиво), в другой - цепочка. Чем оканчивается цепочка - непонятно, но
каждому ясно: это книгоедский поводок. Игоряша любил иногда Федосея на
прогулку выводить. Прохожие седели.
Правее картины на стене - в рамочке, под стеклом - Письмо Игоряши.
Причем не факсимиле какое-нибудь, а самый подлинный оригинал. То история
давняя.
Лет пять назад Игоряша написал своему другу, генерал-доценту
филармонии Карбованцеву Петро Армавировичу, текстовику и словеснику, письмо
с вопросами о существе мироздания и вообще о жизни как таковой, в том
смысле, как ее следует понимать в утренние и вечерние часы. Однако письмо
скоро вернулось - по причине плохого почерка на конверте. Игоряша тогда
очень обиделся на почту: ведь генерал-доцент жил всего-навсего двумя
этажами выше. Плюнул Игоряша, закаялся письма писать, а это, вернувшееся в
штемпелях как отечественных, так и заграничных, куда-то закинул, после чего
поднялся наверх сам, и пошли они с Карбованцевым книжки читать.
С тех пор Игоряша нервным стал: как хотя бы почтовую марку увидит -
его сразу же трясти начинает. А сколько он своей машинке открыток скормил -
простых и поздравительных - не счесть.
И надо же, какой дотошный народ эти музейные работники! Не поленились
- раскопали Письмо, в рамку вставили, на стенке вывесили. Но - и такта им
не занимать: вскрывать не стали.
Наконец взгляд Игоряши остановился на полках с книгами. Что скрывать,
это главный предмет обстановки в жилище современного цивилизованного
человека. У Игоряши было штук пятнадцать полок с заветными изданиями,
которые ему и в душном сне не приснилось бы спускать в пластмассовый бункер
машинки.
Старушка-караулыцица уловила направление взора посетителя и кинулась
пояснять:
- Это гордость нашей коллекции, золотой фонд. Товарищ Игорь И. был
заядлым книгочеем. Все книги без исключения - подарки друзей и знакомых. В
своих гуманитарно-деловых кругах товарищ Игорь И. занимал очень видное
положение. Люди его ценили, прямо на улице ловили и в благодарность, впрок,
делали подношения - кто что: кто - майку, например, кто - свисток, кто -
палочку дрожжей или пачку газет, а иные - книги. Товарищ Игорь И. все
вежливо принимал, снимая кепку, а Федосея при этом придерживал. Вот и
собралась вполне приличная библиотека. Книги хозяин дома всегда читал и
делал пометки. Возьмем, для примера, любую. Вот эту хотя бы - "Громокипящая
духота (дело о гуманисте-шпионе)", сочинение К. Надеждина. Казалось бы,
исторический детектив - и только-то, но и здесь товарищ Игорь И. находил
для себя много полезного. Смотрите - многие строчки подчеркнуты, абзацы
выделены, на полях - галочки, восклицания, вопросы, междометия. Все это
указывает на внимательное отношение нашего героя к чтению, на его
общественное лицо и мировоззренческую позицию. Или вот рядом - брошюра
"Казань кровавая (исторические факты)"...
Но Игоряша уже не слушал пояснений к собственному общественному лицу.
Он внутренне смеялся неприятным смехом и уходил в воспоминания. Любовь к
книгам родилась в нем в ту ночь, когда он впервые попал в гости к своему
будущему другу и духовному наставнику генерал-доценту Карбованцеву,
перепутав этаж и дверь.
Игоряшу нельзя назвать полностью здоровым человеком. По ночам у него
часто бывало плохо с глазами и слухом. Иногда - с речью. Вот и сейчас он с
трудом вглядывался в расплывающуюся фигуру, что появилась в дверном проеме
его, Игоряшиной, как казалось, квартиры. Если бы Игоряша сумел
сконцентрировать зрение, то обнаружил бы перед собой бывалого низенького
мужчину в майке и шароварах, густо заросшего черным волосом, с бородой
утюгом. Что-то такое совершенно бессмысленное бубнил мужчина, но то была
лишь временная аберрация Игоряшиного слуха, на самом же деле толстяк
говорил восторженно и радушно:
- Здравствуйте, здравствуйте, милости прошу, соседушка. Сочту за честь
принять. Много раз видел вас во дворе, но все не решался подойти и
заговорить запросто: видно сразу, вы человек занятой и погруженный в мысли.
А тут сами пожаловали. Я к вашим услугам. Карбованцев моя фамилия, Петро
Армавирович, текстовик.
Непривычный прием поразил Игоряшу. Он понял, что его не будут ущемлять
дверью, и открыл было рот, чтобы выразить нечто приличествующее, но
генерал-доцент филармонии только замахал короткими ручками:
- Нет, нет, никаких отговорок. И извинений не принимаю. Дело
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг