красота кругом.
Темнело постепенно, и Сапожников проходил улицы и парки и спорил с
Барбарисовым, который сегодня показывал ему древнюю стену. Там, где раньше у
бойниц стояла воины, теперь под черепичным навесом лежали аккуратные дрова.
Барбарисов сказал:
- Они хотят здесь все почистить и устроить кафе.
- Красивая черепица, - сказал Сапожников. - И кирпичи.
- Бар поставят, кофеварку, современная музыка. Будет занятно, снаружи
старина, а внутри модерн.
- "Как бы не вышло наоборот, - подумал Сапожников. - Снаружи модерн, а
внутри старина".
А теперь Сапожников клевал орешки и спорил с собой. Потому что нет, и
раньше, в неподходящие самые моменты, жизнь не сдавалась. Потому что когда
лошади были сытые, не так все происходило, как Сапожников вспоминал в Верее,
и Рамона искала пластинку. Лошади переступали копытами, и сырая солома
шелестела и перетряхивалась, и лошади тянули морды в сторону дороги, которая
вся как есть была видна из сарая. Прямо-таки набегала на сарай, втыкалась в
открытую дверь, и луна била в лошадиные храпы, как будто дорога уже летела
им навстречу, а ведь это еще только предстояло.
- Почему мужчины! - спросил цыган.
- Ай-яй-яй, какой интересный мальчик, - сказала Галя Домашенко, по
прозвищу Рамона. - А ты не забыл, где надо нажимать, чтобы выстрелило?
Интересный мальчик промолчал. Она имела право так спрашивать.
В прошлый раз интересный мальчик действовал автоматом, как дубинкой. Он
действовал экономно и удачливо, и у них сейчас было три лишних диска.
- Интересно, сколько детей может родить женщина? - спросила Галя.
- Зараз или по очереди? - спросил Цыган. - И потом, смотря какая
женщина.
- Вот как я, например.
Заскрипело седло. Цыган дотянулся и погладил Галю по бедру. - Штук
десять, наверно.
- И здесь погладь. - Она показала нагайкой на свои выступающие груди.
Цыган погладил ей груди. - Приятно, - сказала она. Она имела право говорить
и делать все, что ей вздумается. Ее могли убить первой. - Дорогу женщине, -
сказала она.
Они дали ей дорогу, и луна осветила ей колени. Галя любила короткие
стремена.
- А еще я бы послушал джаз, - гордо сказал Сапожников, потому что он
был самый младший. Никто ничего не ответил. Цыган рвал фотографии, и все
поняли, что он их не сдал, как положено. - Чтобы труба закричала, - сказал
Сапожников. Тогда он во всех компаниях был самый младший, а теперь он во
всех компаниях был самый старший. - Мечтательная труба, - сказал Сапожников.
- Не бойся, - сказала Рамона. - Ты красивей всех, и я тебя люблю.
Галя каждому говорила только то, что делало его человеком, не меньше,
но и не больше. Покойники ее не интересовали.
Дорога звала, дорога заманивала. Роммелевские танки, выкрашенные в
рыжий цвет, потому что их перегнали из Африки, молчали уже полчаса.
- Ну... - сказала Галя.
Сапожников вытянул ракетницу и направил ее в заднее оконце сарая,
прорезанное в толстых бревнах.
- Пошла, - сказала Галя и медленно подняла на дыбы своего чалого.
Хлопнул выстрел ракетницы, чалый хрипел и перебирал в воздухе красивыми
ногами. Кони дрожали. Вспыхнула и развернулась осветительная ракета. Стали
видны рыжие танки, торчавшие у поворота. Все дело было в ракете. Из-за нее
они могли удрать только на свету. Галя шевельнула коленями. Чалого кинуло на
дорогу... Вот как все было на самом деле. Как в замедленном кино, а не так -
тыр-пыр, в два счета, и поскакали. Было даже еще медленнее...
- Я пойду провожу Вику, - сказал Сапожников, - уже очень поздно.
- Когда вернешься, звони сильней. Я могу заснуть, - сказал Барбарисов.
Она пошла вперед, Сапожников за ней. Когда Сапожников снимал ее плащ с
вешалки, он слышал, как Глаша сказала угрюмым голосом:
- По-моему, она из себя строит.
Диктор сказал: "Маяк" продолжает свою работу. Передаем легкую музыку.
Вика привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
- Приятно, - сказал Сапожников. - Только непонятно, за что.
- За глупость.
Под эту легкую музыку Сапожников и Вика шли по ночной улице.
- Ну так вот... - сказал Сапожников. - Все будет отлично.
- О чем вы?
- Вы уже начинаете радоваться, - сказал Сапожников, не понимая, что это
он говорит о себе, - поэтому держите себя на вожжах, понятно? Иначе вас
разнесет к чертям от первой царапины.
Они стояли на темной улице. Начал накрапывать дождь.
- Пошли, - сказал Сапожников. - Промокнете. Рассвет скоро.
- Не беспокойтесь, - успокоила она. - Все еще обойдется. Я вам обещаю.
Подоконник был мокрый, крыши серебряные. За окнами хмурый рассвет.
Дождик. Как будто кончились прологи и теперь пойдет жизнь без пустяков.
Глаша стояла и смотрела на будильник. Это будильник ее поднял, а не
звонок в дверь.
- Это будильник звонит, - сказала.
- Так что же ты?
- Все равно уже утро... Папа, вставай.
Воздух тянет с моря. Глаша догадалась, что сейчас живет в Риге, а то
она забыла об этом. Все последние дни была Москва, Москва из-за этого
Сапожникова. Особенного ничего не было, а весь дом покачивался на тихой
волне, как ресторанчик в порту.
Глаша спросила:
- Как ты думаешь, Сапожников остался ночевать у Вики?
Отец сразу открыл глаза.
- Что ты болтаешь! - сказал он. - Ну что ты болтаешь!
- Он не должен так поступать.
- Он должен тебя спрашивать, - сказал отец, вылез из-под одеяла и начал
одеваться.
Потом он прислушался. Кто-то тихо позвонил в дверь.
- Ну вот, он пришел. Иди открой, - сказал отец.
- Не пойду.
- Долго ты еще будешь мне голову морочить? - и пошел открывать дверь.
Глаша включила радио, повернула на полную мощность, и диктор сказал:
"дописана четвертая страница летописи советского бадминтона. Она может войти
в историю под названием турнир Константина Вавилова. Военнослужащий из
Москвы - сильнейший мастер волана".
Было слышно, как в прихожей шумит плащ, с которого стряхивают воду.
Потом Сапожников сказал:
- С добрым утречком, Агафья Тихоновна... виноват, Глафира
Александровна. Как почивали, мамаша?
Глаша обернулась.
- А вы?.. - спросила она. И ушла.
Барбарисов сказал хмуро:
- Не расспрашиваю об успехах...
- Дурачок ты... - сказал Сапожников. - Трамваи же не ходят. Шел пешком
через весь город.
И ему снова вспомнилась вся пустынная дорога, и его громкие шаги по
твердому ночному асфальту, и блеск трамвайных рельсов на перекрестках, и
внезапные сутулые пары из-за угла - обязательно мужчина в ватнике и женщина
в резиновых сапожках: грибники спешили за город, - а потом стал накрапывать
дождик, а впереди между домами начал вспухать рассвет, и Сапожников первый
раз не чувствовал себя одиноким на пустой ночной дороге.
- Окажи мне услугу, - прошептал Барбарисов. - Повтори то, что ты
сказал, только погромче.
- Понятно, - сказал Сапожников, покосился на дверь и сказал громко: -
Дурачок ты... Трамваи же не ходят!.. Шел пешком через весь город!
- Да не ори так.
Отворилась дверь, и вошла Глаша.
- Вы хотите есть? - спросила она.
И тут опять раздался звонок. Барбарисов сказал:
- Кого там еще черт несет?
- Это телефон... - Глаша убежала.
- Ну что Вика? - спросил Барбарисов.
- Если мне не изменяет память, я, кажется, втрескался, - сказал
Сапожников.
Глаша протянула через комнату шнур и поставила аппарат на стол.
- Это вас.
Сапожников взял трубку.
- Слушаю. Привет... А собственно, почему вы не спите?.. Конечно... Я
только что говорил Барбарисову, что я, кажется, втюрился... Почему потише?..
Мне приятно, чтобы об этом знала вся Рига.
Он положил трубку, на него смотрели.
- Ну, братцы, - сказал он, - я отправляюсь к Вике... Спать, видимо,
буду только в Москве... Глаша, есть возражения?
Глаша смотрела на него с интересом. Подняв бровь.
- Мне понравилось, как вы с ней говорили... - протянула она. - И что
все вслух... Мне это нравится.
- Вы хороший парень, - сказал Сапожников. - И я вас люблю.
- Я не парень, - сказала Глаша.
- Слушай, от тебя электричество в тыщу вольт, - сказал Барбарисов
Сапожникову. - Сегодня ты на моем докладе, не забудь. В Майори... Бери Вику
и приезжайте вместе.
- Если она не заснет, - сказал Сапожников, бойко, петушком, серым
козликом выскакивая из комнаты, будто и не было ничего, будто он хмельной,
или бездушный, или легко относится к жизни и все его страдания липовые, но,
слава богу, жизнь сложней всякого мнения о ней, и это обнадеживает, надо
только иметь терпение, а где его взять иногда... Сапожников хлопнул дверью,
и квартира Барбарисовых закачалась на тихой волне.
Тихая волна понесла Сапожникова, и он закачался первый раз за эти лютые
годы, потому что ему не стало смысла сопротивляться, потому что первый раз
он не должен был ни перед кем-то хранить навязанный ему облик, хранить даже
тогда, когда все облики были разбиты, и его продали, и четыре года длилась
эта метель, эта пытка, когда с него сдирали панцирь и ели живого, как
китайцы черепаху.
Они с Викой поцеловались.
Весь день они провели вместе и ели сосиски и яичницу в каком-то буфете,
у стойки пили кофе, потом обедали в ресторане "Луна", до смерти хотели
спать, потом перехотелось, осталась только лихорадка и гул в ушах, потом
вечерело и пришла пора ехать в Майори. Грохотала электричка. Барбарисов
сидел напротив них, а Вика пыталась задремать на плече у Сапожникова.
Все было открыто всем, и никто ничего понимал, а за окошком хмурые поля
и мокрые полустанки.
Лекцию Барбарисов читал хорошо, а в перерыве сказал грустно:
- Идите прогуляйтесь у моря. Потом встретимся.
- Нет-нет, - сказала Вика.
И они ушли.
Это было странное, совсем другое море, плоское, серо-сиреневое от
вечернего неба до горизонта. По блеклому спокойному песку прогуливались люди
в пальто, и на воде, как утки в пруду, сидели белые чайки.
- Иди сюда... я соскучился, - сказал Сапожников.
Она стала перед ним и подняла голову.
- Я все равно соскучился, - сказал Сапожников. - Даже когда ты рядом, я
по тебе соскучился. Мне кажется, я тебя сто лет не видел.
Они поцеловались. Потом долго стояли, обнявшись, и никто им не мешал.
- Почему ты такой? - сказала Вика ему в плечо.
- Не знаю... - сказал Сапожников. - Жизнь меня дразнит, как дети
мартышку. Протягивает яблоко, потом отдергивает его, и я становлюсь злым и
недоверчивым. Тогда я говорю - а подите вы все, не нужен мне ваш сладкий
кусок, плевать я на него хотел, обойдусь черной корочкой. И тогда
поднимается вопль. Ах так, кричат дети, не хочешь нашего яблочка, ну мы тебе
покажем! И показывают, между прочим. Я не доверяю детям.
- Я не ребенок, - сказала Вика. - Ты с самого начала меня не понял. Я
здоровая баба. Это у меня только глаза жалобные. Зачем ты соврал, что
получил телеграмму?
- Я не соврал, - сказал Сапожников.
Они перешли на шаг в сторону, потому что песок под ними все время
проваливался, он только сверху был слежавшийся и твердый.
- Я же знаю, что никакой телеграммы не было.
- Неважно, что не было, - сказал Сапожников. - Важно, что я ее получил.
- Не смейся.
- Я не смеюсь. Я кричу... Неужели незаметно?
И тут диктор неугомонной радиостанции "Маяк" сообщил:
- Советский ансамбль "Березка" отбыл сегодня на родину, завершив
триумфальную поездку по странам Среднего Востока.
- Знаешь, хорошо, что у нас не было романа, - казал Сапожников.
- А у нас не было романа?
- Ну, всяких там плотских радостей.
- Мы просто не успели.
- Нет, не просто, - сказал Сапожников. - Просто это было не нужно.
Они услышали тяжелые шаги по песку, как будто шла статуя командора, но
ей было трудно в темноте на Рижском взморье.
- Сапожников, - сказал Барбарисов. - Я Глаше звонил, тебе телеграмма
пришла из Москвы.
- Какая телеграмма? - спросил Сапожников.
- Анна Сергеевна какая-то спрашивает о твоем здоровье. Беспокоится.
Всем приветы.
Абсолютно тихо было на взморье. Ни звезд не было, ни моря, и песок не
скрипел.
- А, Нюра, - сказал Сапожников. - Теперь все в порядке. Можно ехать.
- Ты считаешь, что все в порядке? - сказала Вика. - Я тебя никому не
отдам, слышишь?
- Это меня и беспокоит, - сказал Сапожников.
После этого он уехал.
Глава 9. ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРАЗДНИК
Учитель сказал:
- Ребята, попробуйте сформулировать, каким должен быть, по вашему
мнению, самый лучший дом, даже идеальный дом, дом будущего. Ну-ка
попробуйте!
- Зачем? - спросил Сапожников.
- Сапожникова я не спрашиваю, - сказал учитель. - Конечно, лучше его
Калязина ничего не может быть. Это же весь мир знает.
- Весь мир не знает, - сказал Сапожников.
- Ну, значит, ты объявишь...урби эт орби... городу и миру. Сапожников,
убери с парты эту гадость.
- Это насос.
- Я и говорю, убери эту гадость.
Это было как раз в ту зиму, когда Сапожников против Ньютона пошел. И
потому они с учителем были в ссоре. Вся школа про это знала, и даже из
районо приезжал инструктор, расспрашивал учителя и завуча.
- Все нормально, - сказал учитель. - Пусть спотыкается. В науке
отрицательный результат - очень важное дело. Он сам поймет, что на этой
дороге тупик.
- При чем тут наука? - воскликнула завуч. - Сейчас ему надо запомнить
основные законы природы! Парень уже здоровый, шестой класс, а ему ничего
втолковать нельзя. Я буду ставить вопрос перед районо.
- Ну и что же он утверждает? - спросил представитель районо. - Что
закон всемирного тяготения - это ошибка?
- Нет, - сказал учитель, - этого он не утверждает... Он говорит, что
закон правильный, по вычислениям все сходится. Сила действительно убывает
пропорционально квадрату расстояния. Только он говорит, что это не
притяжение.
- Как же так? - спросил представитель районо. - Закон правильный, а
притяжения нет... А что же есть?
- Просто хулиганство какое-то, - сказала завуч.
- Погодите, - сказал представитель. - Это забавно. А что же есть?
- Он еще этого не знает, - сказал учитель.
Представитель районо засмеялся.
- Ну, слава богу, - сказал он. - Я думаю, ничего страшного... А откуда
у него такая странная идея?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг