Павел Амнуэль
Капли звездного света
Фантастическая повесть
В книге:
Ларионова О. Н. Клетчатый тапир. /Амнуэль П. Р. Капли звездного света./
Романовский. Б.В. Преступление в Медовом Раю: Фантастические повести к
рассказы /Сост. Ф. Я. Дымов. - Худ. Н. Б. Комиссаров. - М.: Мол. Гвардия,
1989. - 368 с. Стр. 126-170.
ISBN 5-235-01201-1
(c) Всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов, 1989
(c) "Молодая гвардия", 1989
1
Это был сон.
Высоко к небу поднялся замок. Он смотрел на мир щелками глаз-бойниц. Я
стоял на самой высокой башне, а сверху мне улыбалось голубое солнце.
Ослепительное, ярче неба. Лучи его касались моих плеч, щек, ладоней, и я
ловил солнечный свет, мягкий, теплый, как вода в южном море.
Замок начал таять, будто мороженое в яркий полдень, и осталось только
солнце - голубое, ласковое, смеющееся...
* * *
Я открыл глаза и понял, что наблюдений сегодня не будет. Ни солнечных, ни
звездных. Потолок был серым, без теней и резвящихся бликов - за окном
киселем сгустился туман. Было зябко, хотелось лежать и читать детектив.
Замок и голубое солнце... Замок вспоминался смутно, но голубое солнце,
неправдоподобное, фантастическое, так и стояло перед глазами.
Я растолкал Валеру, поставил на плитку чайник. Мы пили почти черную от
неимоверного количества заварки жидкость, и Валера произносил традиционный
утренний монолог:
- Опять спектры... допплеровские смещения... считаешь, считаешь, а толку...
Идти на работу ему не хотелось, он охотно посидел бы со мной, жалуясь на
жизнь. Валера похож на студента перед сессией, обалдевшего от занятий. Все
он делает медленно - ходит вперевалочку, работает с бессмысленной
медлительностью: возьмет линейку, повертит в руках, приложит к бумаге,
посмотрит, развернет лист до края стола, подумает... Саморукова, нашего
общего шефа, это жутко раздражало, он весь кипел, но сдерживался, потому
что придраться было не к чему - работал Валера добросовестно.
Я остался дома, разложил на столе схему микрофотометра. Вечера под вечер в
лаборатории потянуло паленым, и прибор, как говорится, дал дуба. Нужно
было найти причину. Пальцы двигались вдоль тонких линий чертежа, а мыслям
было холодно и неуютно в голове, они рвались к солнцу - к тому странному
голубому солнцу, которое стояло над замком, хранившим тайну.
Я никак не мог привыкнуть к новому месту работы. Три недели я в
обсерватории, и три недели нет покоя. То у солнечников горит прибор -
"Костя, посмотри, у тебя больше практики...". То на малом электронном
телескопе отказывают микромодули - "Костя, на выход". То Саморуков
начинает наблюдения на Четырехметровом телескопе, а в лаборатории
сократили должность оператора - "Костя, посиди-ка до утра". На заводе
микроэлектроники, где я, работал после окончания института, все было
стабильно и четко, как фигура Лиссажу. Свой пульт, своя схема, своя
задача. Но я ушел. Не надоело, нет. Просто месяца два назад на заводе
появился Саморуков. Вычислитель "Заря", который был ему нужен, не вышел
еще из ремонта, и Саморуков полчаса стоял у меня над душой, смотрел, как я
впаиваю сопротивления.
- Почему бы вам не уволиться? - спросил он.
Так я и оказался в его лаборатории. Убеждать Саморуков умел. Он даже не
дал мне времени на раздумья. Присматриваться я начал уже здесь, в горах,
вступив в должность старшего инженера. Все казалось необычным, новым,
интересным, а тут еще сон мой сегодняшний - как мечта, зовущая к себе.
Я так и не понял по схеме, что там могло сгореть. Натянул свитер, вышел из
дома и словно окунулся в холодное молоко. Туман вскоре стал не таким уж
густым, я различал даже кроны деревьев на вершине Медвежьего Уха -
небольшой горы, у подножия которой расположилась обсерватория. Смутно
проступала башня Четырехметрового, отгороженная от поселка узким овражком.
Из тумана вынырнула долговязая фигура, сутулая, нелепо размахивающая
длинными руками.
- А у нас по утрам туман, - пропел Юра Рывчин, поравнявшись со мной.
Юра - наш аспирант, то есть аспирант Саморукова. Он закончил диссертацию и
теперь досиживает свой аспирантский срок в ожидании очереди на защиту.
Энергия у него неуемная, вечно он носится с новой идеей, вечно выпрашивает
у кого-нибудь время на "Наири-2".
- В главный корпус? - спросил Юра.
Я кивнул, зябко поежившись. От каждого лишнего движения вода проливалась
за воротник, и я шел, втянув голову в плечи.
- Какой-то остряк, - продолжал Юра, - написал в рекламном проспекте
обсерватории, что у нас двести восемьдесят ясных ночей в году. А туманы
весной и осенью - вот тебе сотня ночей! И еще ночи ясные наполовину -
сотня. Получается, что год у нас длится суток шестьсот - как на Марсе...
В лаборатории горел свет - то ли не выключали с вечера, то ли включили по
случаю тумана. Микрофотометр стоял с поднятым кожухом, и я полез в его
чрево, как хирург во внутренности обреченного. Поломка оказалась
непростой, и когда я сделал, наконец, последнюю пайку, свет лампочки над
моей головой скорее угадывался. Стоял такой ослепительно голубой
августовский полдень, будто звезда из моего сна неожиданно взошла на
земном небе.
Я вышел из лаборатории и тут же увидел Ларису.
Первое, о чем я подумал, - замок и солнце! Должно же было что-то случиться
сегодня... Лариса шла по коридору в мою сторону, а рядом пристроился Юра,
травил байки. На лице Ларисы - знакомое мне с детства ироническое
выражение, светлые волосы волнами разбросаны по плечам. Юра мельком
взглянул на меня, но, пройдя мимо, даже повернулся и посмотрел внимательно
- представляю, какое у меня было лицо. Я медленно двинулся вслед, и только
теперь вопросы зашевелились у меня в голове. Откуда? Как? Почему? Что
нужно Ларисе в обсерватории и куда делся тот пижон, ее муж?
За поворотом коридора Валера, сонно пришурясь, изучал стенгазету
"Астрофизик". Я остановился рядом и тупо смотрел на фотографию
лабораторного корпуса... Лариса здесь. Мы учились вместе - с пятого
класса. Обожание мое было молчаливым. Лариса сторонилась меня, а очередной
ее поклонник окидывал меня пренебрежительным взглядом. После десятого
класса, когда мы уже учились в разных вузах, я изредка приглашал Ларису в
кино - без особого успеха и ни на что не надеясь. Я ждал чего-то, а Лариса
ждать не собиралась. На втором курсе библиотечного факультета она
благополучно вышла замуж за журналиста местной газеты. Встретились они на
городском пляже. Красивый мужчина подошел к симпатичной девушке и
предложил познакомиться. Ничего странного они в этом не видели. Журналист
был напорист- трое суток спустя, час в час, он сделал Ларисе предложение.
Мне он был определенно антипатичен. Стоило посмотреть, как он берет
интервью. Впечатление было таким, будто собеседник зря отнимает у
корреспондента время.
Новости о Ларисе я воспринимал очень болезненно. Узнавал от знакомых: у
нее родилась дочь, назвали Людочкой. Муж стал завотделом писем...
- Валера, - сказал я. - С кем пошел Юра?
- А, барышня...- отозвался Валера. - Наша библиотекарша, Лариса. Вернулась
из отпуска.
Та-ак... Лариса работает здесь. Из всех совпадений это - самое немыслимое.
Как теперь быть?
- Тебя шеф звал, - сообщил Валера.
Я побрел на второй этаж, в длинный и узкий, как труба, кабинет Саморукова.
Усилием воли заставил себя отвлечься, но удавалось мне это плохо.
Саморуков посмотрел на меня из-за своего стола, такого же длинного и
неуклюжего, как сама комната, и сказал:
- Не выспались, Костя?
- Нет, ничего...- пробормотал я.
Покончив с заботой о здоровье сотрудника, Саморуков перешел на деловой тсн
- сразу позабыл, что перед ним человек, а не автоматическое устройство.
- Я попросил бы вас понаблюдать сегодня в ночь. Нужно отснять Дзету
Кассиопеи. Последний спектр с высокой дисперсией. Мое твердое убеждение -
коллапсар есть.
Он удивленно взглянул на меня - должно быть, оттого, что я, услышав его
слова, не подскочил от радости. В свои тридцать четыре года Саморуков был,
по-моему, идеальным типом ученого. Он сидел за столом с раннего утра до
вечера, а потом шел наблюдать. Утром, когда оператор телескопа ;
досматривал первый после ночной вахты сон, Саморуков являлся в
фотолабораторию и следил, как ребята проявляют и сушат отснятые ночью
пластинки.
Шеф искал коллапсары - странные звезды, увидеть которые в принципе
невозможно. Это мертвые звезды - они прожили долгий век, видели рождение
Галактики и были в далекой своей юности ослепительно горячими.
К звездам, как к людям, старость подходит незаметно. Холоднее становятся
недра, с возрастом звезда пухнет, толстеет. Она светит холодным красным
светом, а в самом ее центре, словно тромб в сердце обреченного, возникает
плотное, горячее, очень-очень маленькое гелиевое ядро - предвестник
скорого конца. И конец наступает.
Миллиарды лет живет звезда, а смерть настигает ее в неуловимую долю
секунды. Была звезда - и не стало. Яростно раскинул огненные руки алый
факел, разметал планеты, испепелил астероиды, сжег пыль. Далеко от места
трагедии, на маленькой планете Земля, люди смотрели в небо, где соком
граната наливалась звезда-гостья. Сверхновая. Яркий пламень Вселенной.
К Сорванная взрывом оболочка еще не рассеялась в пространстве, а на месте
бывшей звезды - будто головешки от догоревшего костра. Тяготение сдавило,
смяло, стиснуло звезду в плотный комок материи. И даже свет, не способный
и мгновения устоять на месте, оказался пойманным в ловушку. Тяжесть. Все
кончилось для звезды, осталась только вечная неустранимая тяжесть. Черными
дырами назвали астрофизики эти звездные останки. Но Саморуков не любил это
название, носившее отпечаток обреченности, и предпочитал говорить по
старинке: мы ищем коллапсары. Шеф искал коллапсары пятый год, сам
разработал методику и был уверен в успехе. Он искал коллапсары в двойных
звездных системах, где только одна звезда успела погибнуть, а вторая живет
и может помочь в поисках. Так вот живут супруги много лет душа в душу,
смерть забирает одного из них, но другой еще живет, и в сердце его жива
память о спутнике жизни...
Дзета Кассиопеи. Прежние наблюдения говорили - это двойная система. Но где
же вторая звезда? Она не видна. "Это коллапсар", - утверждает Саморуков.
Сегодня ночью он хочет это доказать. А я буду глядеть в трубу-искатель,
держать голубую искорку в перекрестии прицела, чтобы она не вышла за
пределы поля. Этому я научился за три недели. Мне даже нравилось: тишина,
едва слышный гул часового механизма, огни в поселке погашены, чтобы не
мешать наблюдениям, на предрассветном небе блекнут звезды...
Наблюдения. Я не могу избавиться от благоговейного трепета при этом слове.
Сразу представляется: огромное небо, огромные звезды и на востоке, над
горизонтом, громадная луна. И сознаешь собственную незначительность перед
всем этим, и кажется, что вот-вот оборвется трос, поддерживающий на весу
черный цирковой купол с блестками, и небо обрушится. Это чувство возникло
в первую ночь и осталось - каждый раз я встречаюсь с небом будто впервые.
2
Лариса не удивилась, увидев меня. Разве что в глазах засветилось женское
любопытство - вот как ты изменился за пять лет.
- Здравствуй, Костя, - сказала она. - Ты здесь на экскурсии?
- Я здесь работаю, - сообщил я.
- Вот как, - сказала Лариса. - Значит, недавно. Недели три? Ты ведь
занимался электроникой. Да, конечно, здесь тоже много приборов. Саморуков
переманил? Он умеет. Сильная личность. Работа нравится? А я с мужем
развелась. Здесь вот почти год.
"Развелась с мужем? - подумал я. - Выходит, все же оказался подонком.
Наверно, трудно ей. Одна с дочкой - здесь все же не город. Стоп, значит,
Лариса свободна?!"
Не надо. Нет никакой Ларисы. Не нужен я ей. Есть мой шеф Саморуков, и есть
микрофотометр, который непременно должен работать, чтобы утром можно было
обрабатывать свеженькую спектрограмму.
3
Телескоп еще спал, когда я поднялся в башню. Он вел жизнь зоркого филина,
ночной птипы, и, устав поутру, закрывал свой единственный глаз и мирно
дремал, греясь под солнцем. Он не любил, когда его тревожили днем: он
тогда артачился, делал вид, что у него течет масло в подшипниках,
перегреваются моторы, шумел сильнее обычного и успокаивался, когда ребята
из лаборатории техобеспечения закрывали купол, и в башню опять спускалась
темнота.
Ночи он любил. Ему нравилось, когда в прорезь купола заглядывала луна, и
он радостно светился, будто огромная елочная игрушка. Он поворачивался на
оси, пытаясь выглянуть наружу, искал свою звезду и долго любовался ею,
широко раскрыв глаз. Звезда завораживала его, он мог смотреть на нее
часами и не уставал.
Телескоп был старательной и умной машиной - он обладал мозгом, программным
устройством с большой оперативной памятью, и знал многие звезды по именам.
Он сам отыскал для меня звезду Саморукова, яркий голубой субгигант, Дзету
Кассиопеи. Для этого ему пришлось поднять трубу чуть ли не к зениту.
Смотреть в окуляр искателя из такого положения неудобно: голова
запрокинута, шея ноет. Вовсе не было необходимости следить за объектом в
искатель. Никто из операторов и не следил. Но сегодня я один - Валера
сказал, что придет позже, - и я сидел, задрав голову, приложив глаз к
стеклу окуляра.
Я глядел на Дзету Кассиопеи и вдруг понял, что ее-то и видел во сне. И вот
увидел опять. Увидел, как медленно разбухает звезда, превращаясь в голубой
диск. Ей стало тесно в темном озерце окуляра, и она выплеснулась наружу,
лучи ее стекали по моим ресницам и застывали, не успевая упасть в
подставленные ладони.
Я немного скосил глаза и заметил планету. Планету в чужой звездной
системе. Она висела неподалеку от диска звезды - тусклый розовый серп,
маленький ковшик, пересеченный неровными полосами.
Планета была окутана облаками - клокочущими, бурлящими, будто кипящий суп.
Розовые полосы оказались просветом в тучах, но и поверхность планеты вся
кипела, мне даже показалось, что я вижу взрывы. И еще мне показалось, что
протянулся от планеты к звезде светлый серпик. Изогнутый, серо-оранжевый,
где-то на полпути к звезде он совсем истончился, и я потерял его из виду.
Потом, впитав в себя горячую звездную материю, он появился вновь - и был
уже не серым, а ярко-белым. Серпик упирался в голубой океан звезды - это
был уже не серпик, а яростный протуберанец, каких никогда не было и не
будет у нашего спокойного Солнца.
Почему-то в этот момент я подумал о Саморукове, Я не видел в той звездной
системе ничего похожего на коллапсар - надо сказать об этом шефу. Да нет,
что я скажу: "Михаил Викторович, сегодня мне привиделась Дзета
Кассиопеи..."? Я же не сплю, черт возьми! Вот теплое стекло окуляра, а вот
холодная труба искателя. Под куполом сумрачно, лампа у пульта выхватывает
из темноты лишь стул и полуоткрытую дверь - выход на внешнюю круговую
площадку.
Тихо щелкнул над ухом тумблер выключения экспозиции, кассета с пластинкой
выпала из зажимов, и я взял ее в руки. У меня в ладонях - спектр звезды
Дзеты Кассиопеи!
Где-то внизу послышались шаги - двое поднимались по лестнице, будто духи
подземелья, пробирающиеся к звездному свету. Я положил кассету в пакет,
втиснул новую в тугие, упирающиеся зажимы, включил отсчет. Люлька медленно
пошла вниз,, и я спрыгнул, когда она коснулась пористого пола. Валера с
Юрой стояли у пульта - два привидения в желтом неверном свете.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг