медики.
Я понимал, что, допустив гибель этих двух людей, неизбежно потеряю с ними
связь. Возможно, они придут на поле Иалу (Чухновский) или Сардоны (Виктор)
и у каждого будет свой Учитель и своя жизнь, и свое возможное счастье, но
помнить они не будут ничего, как лишатся, скорее всего, и прежнего
физического облика. Какой мне в них прок? Оба нужны были мне живыми - и в
этом мире.
Что я мог сделать? Душа, сознание - это даже не эфемерность, это
математический нуль здесь и сейчас. А настоящий, физически реальный
Аркадий Винокур, который мог бы взять в руки оружие, пытался в это время с
упорством механического аппарата пробить барьер между собой и Ею - это
была бесполезная работа, работа тела, а не души.
Но ведь тот холм... И этот... Разве это не один и тот же объект? И мысль -
разве она не в состоянии создавать материю? Ормузд, мой непутевый Учитель,
наверняка назвал бы закон природы, описывавший взаимоотношения и связи
материального с нематериальным, поскольку все едино - во всяком случае, в
моем новом мире.
А в каком из миров я был сейчас? В моем - наблюдая? Или в этом - участвуя?
Кто объяснил бы мне и подсказал? Ормузд? Он не может. Ученый? Он и не
подумает.
Значит - сам.
И я ушел - чтобы вернуться. Я знал, что смогу вернуться именно в это
мгновение. Хорошо бы вернуться в прошлое - хотя бы на сутки раньше, но это
было невозможно. Сделать во времени отметку, будто заложить страницу в
книге - это я было в моих силах. Но перелистать книгу назад я не мог. Что
было, то было, что случилось, то случилось, что прошло, того не вернуть
вовек.
Я стал собой, не сдвинувшись ни на метр в пространстве. Я был на том же
холме, в том же времени, под тем же солнцем.
- Это ты, - сказала Она. - Ты пришел ко мне наконец.
На Ней сегодня было длинное платье - не платье, а нечто вроде пеньюара,
накинутого на гладкие плечи и созданного не из материальной ткани, а из
любви. Это я понял, потому что любовь светилась. И не было больше преград
между мной и Ею, я знал, что разрушил барьер своим поступком, не знал
только - каким именно, но сейчас это не имело никакого значения.
Глава десятая
Я сбежал по склону, вовсе не такому крутому, как мне казалось прежде,
когда я видел Ее в моих снах. Холодные влажные травинки щекотали мне пятки
и что-то шептали, то ли напутствие, то ли какие-то жизненные советы,
совершенно не нужные мне в тот момент.
Я остановился в шаге от Нее и протянул обе руки. Наши пальцы
соприкоснулись, и по телу пробежал ток. Это был ток мысли, ток
невысказанной еще любви, и по какому-то закону природы, названия которого
я не знал, нематериальная суть жеста обратилась в электрический ток, и
пылающая искра с шипением соединила с землей мои ступни, трава вокруг меня
мгновенно обгорела, и тогда Она упала мне на грудь, объятие получилось
неожиданным и неуклюжим, но через мгновение я приподнял рукой Ее голову и
заглянул Ей в глаза.
- Ты пришел ко мне, - повторила Она.
- Алена, - прошептал я, узнавая.
- Может быть, - улыбнулась Она. - Но я не воспоминание. Я - женщина.
- Алена, - повторил я.
- Я Даэна, - сказала Она.
- Пусть. Ты давно ждешь меня здесь?
Вопрос вырвался непроизвольно, и я пожалел, что задал его. Она могла
сказать: "Семь дней", и тогда я с полным правом мог считать, что это
действительно моя жена, моя любовь, которую я убил там, чтобы быть с ней
здесь..
Она могла сказать: "Я жду тебя тысячу лет", и это могло оказаться образом,
не содержавшим указания на реальный ход времени, но в равной степени -
именно тысячей лет, и тогда любовь наша возникла задолго до моего рождения
в том мире и ничего не означала для меня - в мире этом.
- Я не знаю, - сказала Даэна. - Я никогда не знала того, чего не хотела
знать. Самое пустое - это знание времени. Когда ждешь.
- Где мы? - спросил я, обводя взглядом холм и то пространство, которое
прежде скрывалось от моего взгляда. У подножия холма начинался лес - не
очень густой, светлый, как театральная декорация, и, возможно,
действительно нарисованный чьей-то мыслью специально для нас с Даэной.
- Я не знаю, - повторила она. - Разве это важно? Я ждала тебя, и ты пришел.
- Даэна, - прошептал я. - Дайна. Женщина, которая ждет.
- Нам нужно уходить отсюда, - сказала она, еще сильнее прижимаясь ко мне.
- Не думаю, что Минозис или Тирак спокойно переживут нашу встречу.
- Минозис, - повторил я. - Что ему до нас с тобой? И кто такой Тирак?
- Тирак - Поэт, - улыбнулась Даэна. - Замечательная личность, настолько
светлая, что понятия о тени, о мраке, даже о двойственной сути мироздания
для него не существуют. Естественно, что он не принял твоего появления, а
когда Ученый объяснил Поэту, что ты - Ариман, и что ты сохранил память, и
что это опасно... - Даэна запнулась, но мысль ее золотистым обручем
окружила голову, и я, поведя ладонью, понял, что она подумала: "Тирак
любил меня. Всегда. Но я полюбила тебя, это было видно каждому, и тогда
Тирак привел меня на этот холм. Возможно, теперь он жалеет о том, что
сделал".
- Не понимаю, - пожаловался я. - Почему Ученые думают, будто я способен
сделать что-то с целым миром?
- Но ты действительно способен, - уверенно сказала Даэна. - Я это знаю,
потому что... Потому что меня к тебе влекло. Тебя не было здесь, а я уже
хотела быть с тобой. И знала, что, когда ты придешь, то будешь помнить
себя прежнего, и меня - ту, которую ты видел в своем сне.
- Значит, я сохранил память благодаря тебе, - пробормотал я. - И это твоя
любовь сделала меня опасным...
Даэна потянулась ко мне, и губы наши соприкоснулись.
В одном из любовных романов (Алена читала их во множестве, а я потом
выбрасывал пластиковые диски, потому что, сыграв последнюю сцену, жена
обычно так расстраивалась, что не могла даже правильно выйти из программы
чтения), так вот, в одном из таких романов я увидел фразу: "Поцелуй
продолжался вечность и еще две минуты". Меня эта фраза поразила - автор,
как мне казалось, изобразил ее, не вдаваясь в тонкости редакторской
программы, которая, в отличие от человека, мыслила равно рационально и
эвристически. На самом деле во фразе был дуализм истины - две минуты
поцелуя, растянутые сознанием до бесконечности.
Это и происходило с нами сейчас. Бесконечность времени и единственный его
квант оказались неотличимы друг от друга. Поцелуй длился вечность, и
навечно застыл в небе полицейский катер, Виктор с запрокинутым к небу
лицом, раввин Чухновский, не понимавший происходившего, но участвовавший в
нем своей застывшей мыслью...
Поцелуй длился вечность, и этого с лихвой хватило мне, чтобы понять
наконец и суть своей любви, и суть своей ненависти, и суть своего
предназначения, и еще многие другие сути, свои и чужие, которые я, поняв,
не пожелал усваивать - они не были нужны мне, потому что мешали главной
моей цели.
Я пришел в мир с именем Ариман - и это означало исполнение закона природы,
согласно которому слитная ткань материального и идеального будет
разорвана. Ученые знали: мир способна разрушить только память о других
мирах. Мир совершенен и самодостаточен. Совершенство можно только
разрушить, но нельзя дополнить. Совершенен каждый мир - если другие миры
вообще существуют, что является недоказанным предположением, игрой ума,
единственной игрой, не способной воплотиться в материальную суть именно по
той причине, что невозможно сделать совершенное еще более совершенным.
Память о другом мире разрушает этот. Материальное существо, сохранившее
знание о другом мире, - носитель разрушения. Меня, еще не пришедшего в
мир, назвали Ариманом - разрушителем. Я принял это имя, войдя в мир,
потому что единственный за много тысяч лет помнил, что на самом деле меня
звали Аркадием.
И это вовсе не было парадоксом.
Поцелуй наш длился вечность, у меня было время понять, и мне было совсем
не стыдно понимать, чувствуя на своих губах прохладные, влажные любимые и
любящие губы. Что такое любовь, в конце концов, если не понимание? Можно
ли сказать женщине: "Я люблю тебя", если ты не уверен, что способен ее
понять? Любишь ли, если не способен предугадывать, то есть - понимать?
Вечность понадобилась, чтобы понять суть мира, и еще вечность, чтобы это
понимание отобразилось в слова.
Глава одиннадцатая
Мир был един в своем материальном и духовном естестве, и так было всегда.
Идея не трансформировалась в действие, проходя стадию обдумывания,
вынашивания планов и их осуществления - идея и ее материальная оболочка
были единым и нерасторжимым целым, и так было всегда. Движение вещества
создавало духовные сущности, и равно духовная жизнь порождала движение
звезд, планет и атомов - и так было всегда, потому что мир был устроен
именно таким, а не иным образом.
"Они" приходили со знанием особенностей мира, как человек рождается, зная,
что умеет дышать, и его не нужно учить этому. Я же пришел со знанием,
вовсе к этому миру не относившимся. Я пришел, зная, что идеи способен
рождать только разум, а не лежащий на дороге камень или гнущееся под
ветром дерево. Я пришел, зная, что идея - это суть мысли, а мысль -
порождение разума, разум же свойствен человеку, но никак не тому же камню,
лежащему на дороге. Мое сохраненное знание меняло этот мир, подтачивало
его суть, потому что противоречило всему, что было понято, создано,
построено и продумано.
Я вспоминаю о Москве, и в мире возникает идея, для которой здесь нет
материального эквивалента. Я вспоминаю о Викторе и Чухновском, и
нарушается хрупкое равновесие между веществом и идеей, что-то происходит с
законами природы, в том числе и главными законами сохранения.
Более того, вдвойне, втройне, во много раз я был опаснее для моего нового
мира, потому что любил.
Любовь опасна? - спросил я сам себя, поразившись нелепице, противоречившей
прежним представлениям о сути отношений мужчины и женщины.
Любовь созидательна, - ответил я сам себе, а может, это ответила Даэна,
мысль перетекла с ее губ и растворилась в моем сознании, в море моих
собственных мыслей? Но и созидание может оказаться опасным, и я не мог не
знать, почему это так.
Я говорил сам с собой, спрашивал себя и отвечал себе, я связывал друг с
другом идеи, мысли, их материальные аналоги; сам, будто Мюнхаузен,
вытягивал себя из болота непонимания.
"Что есть любовь в этом мире? Мы не рожаем детей (я думал "мы", и не мог
иначе). Так было всегда. Любовь не связана с деторождением. Любовь - это
притяжение духа, и притяжение тел, и притяженине сути. Мужчина любит
женщину, а женщина мужчину, потому что они - полюса мира, и их взаимное
притяжение незбежно.
Откуда, в таком случае, пришел в мир первый человек?
А откуда пришел второй? Сотый? Миллиардный?
Мироздание создает людей из собственной бесконечной сути, и это такое же
естественное явление природы, как рассвет, закат, движение комет по
орбитам, рождение звезд из газа, а газа - из нематериальных вихрей,
изначально существовавших во Вселенной.
Как возникла Вселенная? В моем прежнем мире, сугубо материальном, без идеи
о Боге было не обойтись, потому что никто не смог придумать иной
возможности (да ее и не было на самом деле!) создать материю из ее
отсутствия. Из мысли. Из слова. "Да будет свет!"
В моем новом мире это было не нужно. Материя и ее отсутствие были
равноправны, равнозначны и равно влияли на структуру мироздания. Чашка с
битой ручкой являлась из идеи чашки с битой ручкой, а идея эта, в свою
очередь, могла возникнуть из чего угодно, годился любой подручный
материал, в том числе сугубо вещественный - камень, например, который
Ормузд как-то подбросил над головой и который, к моему изумлению, будто
растворился в воздухе, а на самом деле перешел в иное, нематериальное
состояние, став идеей то ли чашки, то ли чего-то еще, в то время Ормузду
совершенно необходимого, и мой непутевый Учитель наверняка мог назвать
закон природы, согласно которому происходили эти изменения.
Откуда взялся закон? Да придуман был каким-нибудь Минозисом или Фаем -
Учеными, умевшими наблюдать и извлекать идеи! И было это давно, сейчас
Ученые не придумывают законы, а изучают их глубинную суть, посвящая этому
все свое время.
Мир без Бога? Мир, где Ученые знали все, кроме одного - того, что все, что
они знали, создано Им?
Я подумал так и тут же усомнился в подуманном. Им - кем? Бесконечным
нематериальным мировым разумом? Каждый - Ормузд, Минозис, Даэна, я наконец
- были не просто частями того, что я в моем покинутом мире называл тайным
именем Бога, мы все - и даже кот на пороге моего дома в Калгане - были Им
частично или полностью. Если материя моего тела была способна становиться
духом, идеей, мыслью - моей же собственной! - и возвращаться в прежнее
состояние, а мысль, мое неисчезающее я, способна была создавать материю,
потому что всегда существовала в этом единстве, то зачем же мне нужна была
абсолютно несущественная, внешняя идея чего-то еще, равно нематериального
и способного на большее, чем я сам?
Зачем мне Бог?
Здесь не было и быть не могло ни Бога, ни религии, здесь никогда не было
священников, жрецов, монахов и иных служителей культа, как и сам культ
никогда не существовал, поскольку не был необходим для развития разумного
вида.
Но если Бога нет, то все дозволено?
Мысль эта, возникшая внезапно, прервала вечность поцелуя, я оторвался от
губ Даэны и понял, что вечности не было. Не было даже времени - поцелуй
продолжался мгновение, я только коснулся губ своей любимой и тут же
отпрянул, поняв, насколько я чужд этому миру, принявшему меня и
предоставленному теперь собственной гибели.
- Я люблю тебя, - прошептал я, ощущая сквозь тончайшую ткань мыслей, в
которую была обернута женщина, теплоту ее тела.
- Я люблю тебя, - повторила она, и, услышав эти слова, я понял наконец
суть любви в этом мире, где женщины не рожали детей, где равноценными и
равно вводящими в экстаз были обладание физическое и обладание духовное, и
где никакие моральные нормы не могли быть нарушены по той естественной
причине, что в системе, идеально сбалансированной материальным и духовным
существованием, законы морали стали природными законами, такими, как в
моем мире - законы Ньютона, и нарушить их не мог никто, даже если такая
странная идея пришла бы кому-то в голову.
Трава на склоне ожила, деревья зашелестели кронами, и солнце из белого
стало таким, каким и должно было быть в полдень - яркожелтым с зеленым
ободом хроомосферы и синеватыми сполохами протуберанцев. Оно было похоже
на веселого осьминога, плававшего по яркоголубой поверхности океана.
Я успел увидеть у самых деревьев дом о двух этажах - мое представление о
том, каким должен быть шалаш, в котором двое способны пережить все, даже
собственное представление о рае. Вечность закончилась, но и мгновению
любви тоже был положен конец.
Подольский - или Фай, как он себя называл, - пришел, видимо, в себя. Я
увидел, как становится грубой материей большая и глубокая мысль.
Сначала сгустился воздух у основания холма, там, где стоял дом Даэны.
Вещество рождалось из идеи о веществе и проникало в мир, расталкивая
атомы, резкий порыв ветра едва не сбил меня с ног, но я удержался, а Даэна
не смогла - она больше, чем я, была ошеломлена нападением, хотя и должна
была лучше понимать, насколько оно неизбежно.
Даэна упала и ухватилась обеими руками за куст растения, чтобы не
покатиться по склону, я наклонился, но руки мои, протянутые к женщине,
натолкнулись на неожиданно возникшую между нами преграду - я видел ее
мыслью, это была шершавая стена, не очень высокая, но совершенно для меня
непреодолимая.
Шар, идеальный по форме и жуткий по содержанию, медленно покачивался на
том месте, где стоял дом. Живым существом шар быть не мог, поскольку
собственного сознания не имел, будучи лишь проводником чужого. Но мысли,
желания, идеи, составившие его структуру, я воспринимал так же отчетливо,
как и блики от солнца на его блестящей поверхности.
Назначение у шара было одно: принять меня в себя и тем самым - убить.
Вопреки силе тяжести шар покатился вверх по склону холма. Даэна пыталась
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг