* * *
Хаиму было хорошо. Он просыпался утром там, где хотел. Первое время
ему хотелось - по привычке - просыпаться в своей кроватке и в своей
комнате. Открывая глаза, он видел над собой потолок с косо проходившей к
углу трещиной и привычно оценивал - увеличилась трещина за ночь или
осталась такой же, какой была. Он не хотел, чтобы трещина росла, и она не
росла.
Время от времени, когда Хаим начинал вдруг тосковать, он видел перед
собой маму и говорил с ней, мама гладила его по голове и каждый раз
задавала один и тот же вопрос:
- Можно мне придти к тебе? Или - лучше - ты приходи жить к нам на
Саграбал...
Хаим энергично мотал головой - он не хотел ни того, ни другого. Он не
знал почему. Здесь он был один, когда хотел, а когда не хотел - придумывал
себе друзей среди людей или животных, и они немедленно являлись, игры
получались славными и продолжались ровно столько, сколько хотелось Хаиму.
А потом друзья уходили, и Хаим оставлял себе - на ночь - только лису
Алису, странное существо, похожее не на лисенка, а на условную
фигуру-иллюстрацию к одному из русских изданий "Золотого ключика". Лиса
рассказывала Хаиму историю про Буратино точно по тексту Алексея Толстого,
о чем Хаим не догадывался, хотя, на самом деле, текст книги извлекался из
его собственной зрительной памяти. Время от времени, ощутив, видимо, что
мальчик начинает скучать, лиса переходила на итальянскую книжку про
Пиноккио или начинала длинный рассказ про черепашек ниндзя.
И вот что еще нравилось Хаиму в новой жизни: никто не заставлял его
есть. Чувство голода всегда было ему неприятно, потому что сопровождалось
процедурой кормления. Ему никогда не давали есть того, что он хотел. Здесь
Хаим ел лишь тогда, когда хотелось чего-нибудь вкусненького. Голода не
было, а со временем и вкусненького хотелось все реже. Через какое-то время
(какое? Хаим не умел его оценивать. Может, неделю... Может, год... Или
час?) ощущение голода и всего, что связано с пищей, исчезло напрочь, и
Хаим даже не обратил на это внимания, как с самого начала не обратил
внимания на то, что ему ни разу не захотелось в туалет. Туалетов здесь не
было, но, если бы в них возникла необходимость, Хаиму ничего не стоило
придумать себе туалет в точности такой, как в театроне, куда он однажды
ходил с мамой на детский спектакль "Невеста и Ловец бабочек".
Однажды приходил мальчик по имени Андрей, ворвался в игру, сломал
удовольствие, объявил, что нечего Хаиму тут прохлаждаться, когда он нужен
на Саграбале, и ушел лишь после того, как Хаим придумал королевское войско
с тремя пушками крупного калибра, и пушки начали стрелять тухлыми
помидорами - замечательное было зрелище, правда, потом пришлось
придумывать поливальную машину, потому что вся поляна оказалась залита
соком.
Когда Хаиму стало беспокойно, он не понял причину, но мысль позвать
маму не пришла ему в голову. Что-то подсказывало: мама не только не
поможет, но с ее появлением ему станет еще беспокойнее.
Он поднялся на вершину крутого холма, который сам же и создал
однажды, но давно забыл об этом - на холме он поставил сторожевую вышку и
поместил туда трех индейцев, чтобы присматривали за врагами. Иногда Хаим
заменял индейцев израильскими солдатами из бригады "Голани", и те начинали
почем зря палить из своих "узи" в белый свет - беззвучно, конечно, Хаим не
переносил слишком громких звуков.
Поднявшись на вершину, он сел, прогнав сторожевое охранение (сегодня
это были американские морские пехотинцы из фильма "Голубая бестия"), и,
оглядев далекий горизонт, где безоблачное яркоголубое полотно неба
срезалось зазубренным ножом гор, понял, наконец, причину беспокойства.
Впервые его позвала не мама. Впервые после ухода из иерусалимского
дома, к нему обращался отец.
* * *
Можно ли обозначить словом "путь" движение лишь по одной из временных
координат? Можно ли назвать движением зрительные представления о нем?
История планеты, название которой - Ираал - возникло в мыслях И.Д.К.
как воспоминание о чем-то прочитанном в детстве, взошла перед ним как
восходит из-за горизонта багровое, не слепящее, но внушающее уважение
солнце.
Когда-то в океане Ираала обитали существа, количество которых не
поддавалось подсчету по той простой причине, что в каждый момент времени
число это колебалось от единицы до сотен миллионов. По сути, это была
единственная молекула, свернутая в десятки триллионов колец и протянутая
через все океаны планеты. Излучение звезды, катализировавшее рождение
молекулы, время от времени пыталось ее же и разрушить - раз в несколько
тысяч лет возникали на поверхности звезды и уносились в космос плазменные
смерчи, достигавшие Ираала и, в большинстве случаев, на сутки-двое
изменявшие температуру и радиационный фон на планете таким образом, что
условия существования становились несовместимы с зарождавшейся жизнью.
Молекула дробилась на миллионы осколков, и потом, если выпадал достаточно
долгий интервал спокойной жизни в привычных условиях, цепь возникала
опять, но с каждым новым разбойным нападением плазменного потока
совершенствовались инстинкты, и однажды молекула распалась на части вовсе
не в момент наибольшей опасности, но в результате некоего волевого акта.
Разум родился в муках, и для него с самого начала не существовало
проблемы самоидентификации. Будучи единым целым, он понимал свою
исключительность в этом мире, а распадаясь, знал, что, как бы ни разнились
свойства и даже внешние параметры осколков, все они составляют единую
систему.
Разум играл этой своей способностью как ребенок, вынужденный сам себя
приучать к бесконечным сложностям мира.
Мыслил разум, находясь в состоянии единой молекулы. Осколки молекулы
подобны были колониям народов - этносам, они выполняли принятые на
"совместном заседании" решения; будучи абсолютно безвольными, они не могли
эти решения отменить или даже понять, откуда эти решения исходят. Для них
существовал Бог, они жили под Богом, они молились Богу и не знали, что
Богом этим были сами - собравшись однажды и потеряв себя, чтобы найти себя
же...
- А ведь любопытная, по сути, ситуация, - подумал И.Д.К. - Не
исключено, что и человечество, достигнув какого-то этапа в развитии разума
индивидуумов, стало когда-то мыслящим единым существом. Этот единый разум
мог восприниматься каждым человеком как глас Божий, и тогда я могу
объяснить, почему в библейские времена Моше и пророки разговаривали с
Творцом, слышали его прямую волю, а потом этот дар исчез. Человеческий
разум прошел некий этап в развитии, и прямое общение с собственными
клетками - людьми - то ли ушло в подсознание, то ли просто атрофировалось
за ненадобностью.
- В этой идее, - сказал Йосеф, - множество недостатков, каждый из
которых непреодолим.
- Ангел Джабраил говорил с Мухаммадом, когда еврейские пророки давно
уже перестали слышать своего Бога, - Муса склонялся к тому, чтобы
уничтожить разум Ираала, не вдаваясь в тонкости его природы, и спор,
неожиданно возникший между Йосефом и И.Д.К., представлялся ему не столько
лишним, сколько бессмысленным.
И.Д.К. промолчал, опустив мысль свою на один из самых глубоких
уровней сознания. Разум Ираала не создал этических принципов, и
уничтожение себе подобных не считалось нарушением божественной заповеди,
поскольку заповеди такой не существовало вовсе. Смерть любого из существ
цивилизации Ираала не была трагедией, уничтожение любого из этих существ
даже не требовало оправдания с точки зрения развития вида как целого.
Судить кого бы то ни было из жителей Ираала за убийство было бессмысленно
- не существовало понятия убийства, хотя они происходили ежечасно и
ежеминутно. Убитая клетка замещалась другой - только и всего. Убитый народ
- жители огромного мегаполиса (И.Д.К. видел это в деталях, усилием воли
заставляя себя не вмешиваться) - в считанные часы был замещен другим
народом, и произошло это сразу после того, как, объединившись в единую
суть, в Бога, разум Ираала оценил повреждения и с точностью инженера
рассчитал необходимые действия.
Морально ли уничтожение существа - живого! - для которого сам факт
уничтожения не является предметом морали?
- Если мы продвинемся дальше во времени, - сказал Муса, - то можем
оказаться бессильны что-то сделать. Я предпочитаю убить сейчас и здесь.
- Убить разум, который невиновен в масштабе даже своей планеты? -
спросил Йосеф. - Убить убийцу прежде, чем он убьет сам?
- Убить убийцу, который не имеет понятия о том, что такое убийство, -
напомнил Муса.
- Разум! Создание Творца, каким бы оно ни было!
- Йосеф, - терпеливо сказал И.Д.К., - нельзя убивать человека,
наделенного инстинктом самосохранения и понимающего, что такое смерть. Но
можно ли назвать убийством уничтожение препятствия, пусть даже разумного,
но полностью равнодушного к идеям жизни и смерти?
- Разум, не думающий о смерти - чужой или собственной - может ли быть
назван разумом?
- Может, - сказал И.Д.К., - он мыслит, следовательно, существует.
- Господи! - неожиданно воскликнул Йосеф, мысль его взорвалась и
расплескалась по всем доступным для восприятия измерениям. - Господи, я
говорил с тобой, я слышал тебя, скажи мне!
Голос, который раздался в сознании Йосефа, был, конечно же, голосом
Творца. Голос, воспринятый И.Д.К., не мог принадлежать никому, кроме Ильи
Давидовича Кремера, Мессии. Голос, нарушивший спокойствие Мусы, был ему не
известен, но это не мог быть голос Аллаха, это был голос человека, хотя
Муса и не смог бы сказать, почему он так в этом уверен.
- Йосеф Дари, - мягко сказал Творец, - задав вопрос, ты
предполагаешь, что ответ существует. Да или нет. Выбор. И выбирать - тебе.
Потому что ты спросил. Только спрашивающий носит в себе ответ. Никто иной.
- Муса, - сказал голос насмешливо, - будучи отцом пророка, почему ты
ждешь решения от других?
- Илья Денисович, - сказал Мессия смущенно, - я, конечно, сильно
извиняюсь, но ни ты, ни Йосеф, ни Муса не справитесь. Я попросил Хаима
вернуться... В конце концов, без него Миньян пуст...
Йосеф узнал голос и
Муса принял решение и
Хаим протянул руки и
И.Д.К. подхватил мальчика и
кричал Андрей где-то и когда-то на планете Саграбал.
Казнь - убийство?
* * *
Может быть, кому-то из читателей инцидент с цивилизацией Ираала
покажется не стоящим внимания и, во всяком случае, надуманным (так мне
объявили, например, во время обсуждения рукописи в Читательском клубе
Эль-Сорека на Израиле-11). В пример приводят многочисленные ситуации в
галактиках типа S и Ir, где, в результате преобладания голубых
звезд-гигантов (именно к последнему типу относилась звезда Ираала), чье
излучение активно противодействует формированию устойчивых ДНК-цепей,
цивилизации, возникающие на планетах земного типа, не обладают аналогами
наших инстинктов самосохранения и, тем более, нашими же представлениями о
сугубой уникальности жизни, в том числе и собственной.
Иногда я встречаю и сравнения подобных цивилизаций с компьютерами
первых семи-восьми поколений, которым также не был свойствен ни в малейшей
степени инстинкт самосохранения, и потому отключение не воспринималось как
смерть.
Сравнение с компьютерами неверны в принципе, а пренебрежение
конфликтной ситуацией на Ираале отражает сугубо современный взгляд на
процессы генезиса и диализа цивилизаций.
Утверждения типа "цивилизации класса Ир2 подлежат уничтожению"
являются сугубо моральными с нашей точки зрения, а для членов первого
Миньяна это был нонсенс, граничивший с кошмаром самоубийства.
С позиции современного исследователя (не специалиста по психологии
человечества доисходного периода), первые же признаки разрушительного
действия любой из нефиксированных в каталогах цивилизаций типа Ир2
немедленно влекут за собой уничтожение данной цивилизации в зародыше.
Между тем, с точки зрения Йосефа Дари, уничтожение разумного
существа, созданного Творцом, допустимо в единственном случае - если
возникает прямая угроза жизни. Если иного выхода просто не остается (иной
выход - это попытка договориться, попытка насильно удержать существо от
разрушающих действий и, наконец, ограничение свободы данного существа).
Были в случае с цивилизацией Ираала использованы эти возможности или хотя
бы одна из них? Нет, не были.
Надеюсь, теперь понятно, почему, несмотря на кажущуюся очевидность
ситуации, Мессия вынужден был вмешаться?
Кстати, Мессия действовал наверняка - полагаю, что он понимал: не
исключено, что даже Хаиму, воспринимавшему случившееся как новую
увлекательную игру, не удастся заставить И.Д.К., Йосефа и Мусу
действовать.
Проблему разрешил Ричард - с помощью Хаима, - о чем многочисленные
исследователи почему-то не упоминают.
* * *
Оставшись один, Ричард прежде всего осуществил давнюю свою мечту -
избавился от телесной оболочки, мешавшей ему мыслить и, следовательно,
существовать.
Он учился в Гарварде, готовил себя к поприщу дипломата, и первый свой
опыт приобрел в Боснии, куда послан был в составе английской
дипломатической миссии при ООН. Увидев на дороге между Сараево и Зеницей
убитого - это был сербский солдат, разорванный снарядом, зрелище,
невыносимое даже для прошедших огонь и воду ветеранов, - Ричард подумал
только: "То же самое будет со мной. Почему "я" - это кусок мяса?" Он не
отвернулся, смотрел, как бойцы из похоронной команды собирают на
покореженном асфальте то, что осталось от разумного существа.
Ричард происходил из достаточно древнего рода, дед его был пэром, а
какой-то дальний прадед даже командовал батареей в битве при Ватерлоо. О
том, что в жилах его течет немалая толика еврейской крови, Ричард знал,
никогда этого не стыдился, но предпочитал не распространяться о давней
любви сэра Генри Паддингтона к еврейской девушке Рахели Штраус, которую он
взял в жены вопреки запрету родни. Случилось это триста лет назад,
поступок был признан возмутительным, и сэр Генри остался без наследства,
каковое, впрочем, было уже в значительной степени растрачено на содержание
родового замка. Сэр Генри расстался и с замком - невелика потеря, гора
старых камней, - построив в Девоншире небольшой дачный коттедж, не вполне
приличествовавший знатности рода, но зато удобный и, главное, недорогой.
"Почему "я" - всего лишь кусок мяса?" Вопрос этот занимал ум Ричарда
куда больше, нежели практические проблемы боснийской дипломатии, тем
более, что никакая дипломатия, по его глубокому убеждению, не могла помочь
выжить народам, убивавшим друг друга с ненасытностью изголодавшегося
вампира. Недаром граф Дракула тоже жил на Балканах - наверняка выпил
достаточно крови не только из своих соплеменников- трансильванцев, но и из
боснийцев с сербами, равно как и из хорватов, далматинцев, македонцев, не
говоря уже об албанцах.
Разумеется, этим своим мнением Ричард ни с кем не делился. Никому -
даже ближайшему другу Фридриху Файерману - он не рассказывал и о том, что
со временем все больше склонялся к мысли: никакой разум невозможен,
никакая цивилизация не способна стать достойна себя, пока существует в
материальном теле, в этом куске сырого мяса, которое ничего не стоит
превратить в кусок мяса, прожаренного на огне войны.
Удивительно, но мысли Ричарда не привели его ни к религии, ни к
великим философам. Божество, сотворившее все живое на планете,
представлялось ему несовершенным, поскольку создало в качестве венца
творения эти нелепые, уродливые тела, которые настолько легко уничтожить,
что желание это напрашивается само собой и приводит к вечным войнам и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг