- Ну, а в чем дело? Говори, не стесняйся.
- Да, как сказать об этом?.. Понимаете, во время сельхозработ в Чилике я
встретил ту девушку, которая работала у вас в Институте...
- Какую девушку?
- Динару.
- Динару?! А где она учится?..
- В КазГУ, на биофаке, на первом курсе. Хорошая, красивая девушка, но
очень замкнутая. С ней говоришь, а она все молчит, только улыбнется иногда и
опять молчит.
- Ну это хорошо, если улыбается...
- Нет, не мне и не моим словам улыбается, а каким-то своим мыслям.
Постоянно думает о чем-то о своем. Странная немного...
Разговор оборвался. Оба долго молчали, стоя рядом и думая об одном и том
же человеке.
Первым нарушил молчание Наркес.
- Ты очень любишь ее? - Он обнял за плечи Баяна с особой нежностью и
лаской и заглянул ему в глаза.
- Да, Наркес-ага, - чистосердечно признался юноша.
- Ну, если любишь, - Наркес задумчиво взглянул куда-то в сторону, - то
надо добиватъся...
Он хлопнул юношу по плечу.
- Пойдем, а то гости засиделись одни.
Гости разошлись далеко за полночь. Вызвав по телефону такси, они, семья за
семьей, уехали
На следующий день стали прибывать ученые, актеры, писатели, художники и
другие представители художественной и научной интеллигенции столицы - все
друзья и знакомые Алимановых. Гости приходили и несколько следующих дней.
Вместе со всеми пришли поздравить Наркеса и Шолпан их давние большие друзья
Петр Михайлович Артоболевский, Амантай Есенович Коккозов и Исатай Куанович
Сарсенбаев.
Сотрудники
Института
экспериментальной
медицины и преподавательский состав института иностранных языков, в
котором работала Шолпан, тоже пришли поздравить ученого.
На пятый день вечером у Наркеса, наконец, снова появилась возможность
сесть за монографию. Четыре часа писалось легко и с подъемом, но уже в
двенадцатом часу ночи работа почему-то застопорилась и рукопись, несмотря ни
на какие усилия, не продвигалась ни на йоту. Последний абзац написанного
текста заканчивался фразой: "Таким образом, законы гениальности будут
постигнуты так же, как и законы всемирного тяготения".
Наркес задумался над новым абзацем, но мысли никак не ложились на бумагу.
Видимо, он устал. Стоило немного отвлечься и работоспособность моментально
восстановилась бы. Но Наркес не хотел прерывать работу. Он поднялся из-за
стола и стал медленно ходить по комнате, стараясь сосредоточить свои мысли
на изложении предмета, затем снова сел.
Через несколько часов, почувствовав усталость, поднял голову и взглянул на
ручные часы, лежавшие на столе. Было три часа ночи. Чтобы немного размяться
и снять с себя напряжение многочасовой работы, Наркес встал из-за стола и
подошел к окну. При ярком свете ночных фонарей за окном медленно кружились
легкие пушистые снежинки. Земля была покрыта тонким покрывалом
необыкновенной белизны. Падал первый в этом году снег. Весь город спал,
только один Наркес был свидетелем белого рождавшегося чуда. Легкий и -
пушистый, ослепительной белизны, первый снег всегда производил на него
необыкновенное, ни с чем не сравнимое впечатление. Он словно напоминал о
светлых, удивительно чистых порывах и побуждениях юношеской поры, будил
воспоминания, притаившиеся где-то глубоко в сердце, бередил память. С тихой
грустью и в то же время взволнованно смотрел Наркес на белое чудо, словно
видел его впервые. И совершенно непроизвольно, помимо воли, в его памяти
возник один удивительный зимний вечер.
Это было в прошлом году, в декабре. Его положили на десять дней в больницу
для удаления аппендицита. Точно так же, как и сейчас, медленно падал белый
пушистый снег. Он шел рядом с девушкой по тихим заснеженным аллеям большого
больничного сквера и, забыв о своем послеоперационном шве, наслаждался белым
медленным чудом. Он много говорил в тот вечер, был радостным, возбужденным и
непосредственным, словно мальчишка. Девушка молча шла рядом с ним. Она
подставляла под медленно кружившиеся и падавшие снежинки прекрасное, словно
изваянное из мрамора резцом величайшего скульптора, лицо и тихо, радостно
улыбалась чему-то. И этой девушкой была Динара. Что привело ее тогда в
больницу к нему? Чувство уважения и простого человеческого участия, как и
многих других его сотрудников? Но почему она была в тот вечер необыкновенно
кроткой и послушной, и почему так мягко и удивительно лучились ее огромные
прекрасные глаза? Человек не может забыть самые счастливые мгновения своей
жизни и не может запретить себе вспоминать их, с кем бы они ни были связаны.
И печально, когда эти самые счастливые воспоминания связаны не с
единственным, самым близким, как и должно быть, тебе человеком - женой, а с
кем-то другим. Но жизнь не изменишь, не переиначишь одним только своим
желанием, одной только своей волей. И с нею нельзя не считаться...
С грустными мыслями Наркес задвинул занавески, разложил постель на тахте
и, выключив свет, лег спать тут же, в кабинете.
21
За многими праздничными и торжественными для Наркеса и Шолпан событиями
быстро летели дни. Супруги готовились к поездке в Стокгольм. Вручение
Нобелевских премий королем Швеции происходит ежегодно десятого декабря,
поэтому было решено вылететь восьмого. Особенно с нетерпением ждала этой
поездки Шолпан. Все свободное от лекций и домашних дел время она посвящала
заботам о платьях и нарядах, в которых хотела предстать во время более чем
десятидневного пребывания в аристократическом мире Стокгольма. Некоторое
время уделил этой проблеме и Наркес. Лучшими портными Алма-Аты был сшит
традиционный черный фрак. Найден был и цилиндр, необходимый во время всех
ритуалов. На этом, собственно, и закончились все приготовления Наркеса к
поездке. Его непрерывно отвлекали многочисленные и важные дела.
В эти дни, когда выпали первые снега, Шолпан все чаще и чаще вспоминала о
леопардовой шубе, которую она еще весной заказала знакомым.
Однажды она встретила Наркеса после работы очень радостно. Не дав ему
возможность отдохнуть и поужинать, она сразу взяла его за руку и с сияющим
видом, ничего не объясняя ему, повела в свою комнату. Когда они вошли в нее,
Шолпан обратилась к мужу - Отвернись, - попросила она.
Наркес отвернулся. Шолпан открыла шифоньер, что-то достала из него и через
некоторое время радостно произнесла:
- А теперь повернись.
Наркес повернулся. Шолпан стояла перед ним в необыкновенно красивой
леопардовой шубе. Шуба действительно была роскошной: светло-желтая, с
искрящимся
золотистым оттенком и большими, слегка раздвоенными темно-коричневыми
пятнами. Внимательно окинув жену взглядом, Наркес не мог скрыть своего
удовлетворения.
- Да... ничего... Хорошая шуба. Поздравляю с обновой.
- Вот удивятся все подружки - Начнут расспрашивать, где и как я ее
достала, - заранее предвкушая успех, радовалась Шолпан.
Поворачиваясь перед трюмо в разных позах и внимательно рассматривая себя с
разных сторон, она мечтательно произнесла:
- Звезда мирового экрана Шолпан Алиманова. Имя мое повторяют неоновые
лампы реклам в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и других столицах мира.
- Идолом хочешь стать? - не выдержав, мягко улыбнулся Наркес.
- А почему бы и не стать, если бы смогла? - вопросом на вопрос ответила
Шолпан.
- А ты помнишь, что сказала недавно Кози Латтуада, которую ты боготворишь?
- Наркес взглянул на жену. - "Я не хочу быть больше идолом. Я хочу быть
просто человеком".
- Легко ей говорить, - снимая шубу, возразила Шолпан, - после блестящей
головокружительной карьеры. Конечно, по-человечески я понимаю ее. Но карьера
ее все равно недоступна для многих. - Она задумалась и грустно произнесла;
- Конечно, никакая я не звезда. А просто рядовая преподавательница и
просто рядовая жена. Мечтаю иногда о несбыточном, но это так, потому что
очень скучно живем. Ничего ты не знаешь на свете, кроме работы. За десять
лет, которые мы живем с тобой, мы почти ни разу не сходили ни в кино, ни в
театр. Даже людям сказать стыдно. То гости, то бесконечные домашние дела, то
родственники, то еще что-нибудь. Так и проходит наша молодость. Давай сходим
сегодня в театр. Мне безразлично на какую постановку. Только сходим, а? -
жалобно попросила она.
- Не могу, - немного подумав, сказал Наркес. - Ты же видишь. Работать надо
над монографией.
- Сперва ты говорил, что тебе надо подготовиться к эксперименту, потом ты
говорил, что надо дождаться результатов, дождался и результатов, теперь
говоришь, что надо закончить монографию. Будет конец этой твоей работе
когда-нибудь или нет? - раздраженно спросила Шолпан. - Время идет, мы
прожили с тобой полжизни, но по существу так еще ничего и не видели.
- Да, это верно, - невесело согласился Наркес. - Ты думаешь, мне легко вот
так вот постоянно работать и никуда не выходить из дома? Иногда я и сам
проклинаю свою судьбу, эту обреченность на вечную работу. Я словно раб,
которого постоянно и беспощадно подгоняет какой-то невидимый погонщик...
Послушай, - вдруг остановился он, - сходи в театр с какой-нибудь подругой, а
я побуду дома, поработаю.
- Я бы пошла, да людей стыдно, - резко сказала она. - Скажут, без мужа
ходит в театр. Лучше уж дома сидеть. Что мне - привыкать к этому?
Она помолчала и зло добавила:
- Все подруги завидуют мне и говорят: "Ты жена самого Наркеса Алиманова!"
Если б они знали, как трудно быть твоей женой. Никто бы тогда и не
завидовал. Даже, наоборот, сразу бы сбежали, будь они на моем месте.
Наркес стоял, молча слушая упреки жены. Он понимал, что она была права и
тем не менее ему не хотелось подтверждать это вслух, чтобы не расстраивать
ее еще больше.
- Да еще часто превратно судят о женах великих людей, - все больше
раздражаясь, продолжала Шолпан. - Вот, например, в разладе семейной жизни
Льва Толстого все винят Софью Андреевну. А почему винят? Потому что
преклоняются перед гением Толстого. А подумал ли кто-нибудь о том, как
невероятно трудно жить рядом с таким ненормально большим человеком? Сколько
раз она переписала от руки "Войну и мир", "Воскресение", "Анну Каренину",
воспитала множество детей и она же плоха. Вряд ли сейчас можно найти такую
же мужественную и работящую женщину. А я, сколько труда я вложила, чтобы ты
стал на ноги, в те годы, когда ты болел? Работала одна, одна содержала семью
и одна воспитывала ребенка. Ты помог ему хоть в чем-нибудь, вспомни? Сколько
я ни читала о великих людях, чтобы хоть немного понять тебя, но и среди них
я не встретила ни одного такого человека, как ты. Ты был самым ненормальным
из них. Потомки подтвердят это. Даже погибая от болезни, ты исступленно
твердил: "проблема гениальности, проблема гениальности. Только бы совершить
для людей открытие, потом можно и умереть". Ну разве это не ненормальность,
разве это не болезнь, а? Разве нормальные люди так рассуждают, а? Скажи сам
по-божески... - Шолпан была очень взволнованна. Воспоминания о прошлом
разбередили ее душу.
- Ты сильно изменился в последнее время. Ты, наверное, все еще не можешь
забыть мои симпатии в институте. В те годы ты был неприметный и болезненно
стеснительный - А они... они умели хорошо танцевать и красиво говорить. Я
думала, что они и есть настоящие и редкие джигиты, красивые лебеди из сказки
Андерсена. А лебедем оказался ты. Не сразу я поняла это. Не сразу поняла и
то, что это были никчемные и маленькие люди. Они даже стареют быстро, а ты
все цветешь и становишься сильнее физически день ото дня. Твоя воля пугает и
меня, хотя я и вижу тебя каждый день... Ну. скажи, ты не сердишься на меня
за прошлое? Это же были совсем безобидные увлечения. Я так давно и сполна
искупила свою вину перед тобой. Ну, скажи, ты не сердишься?
Наркес молчал. От воспоминаний юности на душе у него заскребли кошки.
Былая неудовлетворенность своими отношениями в семье, от которой он страдал
долгие годы, снова поднималась в нем. Вместе с ней рождалось и чувство тихой
грусти.
- Ну, что ты молчишь? - с отчаянием воскликнула Шолпан. - Ты - страшный
человек! Я знаю, что ты никогда и ничего не забываешь. Ты можешь помнить об
этом и двадцать, и сорок лет, и всю жизнь. Я знаю, что ты никогда не
простишь мне даже такой чепухи, - заплакала она, - Уж лучше бы я вышла за
простого человека, не знала бы всех этих страданий... жила спокойно...
Наркес подошел к жене, притянул ее к себе и стал медленно гладить ее
плечи.
- Не расстраивайся... Успокойся... Все тяжелое уже позади, Хочешь, сходим
сейчас в театр?
Почувствовав ласковое прикосновение рук мужа, Шолпан расплакалась еще
больше:
- Трудно мне с тобой очень, Наркес... и всю жизнь... Сложный ты очень и
непонятный. Я часто не понимаю тебя... Не любишь ты меня... а любишь кого-то
другого...
- Что ты говоришь? - испугался Наркес. - С чего это ты взяла? Разве не
приезжаю я вовремя с работы каждый день? А в субботние и воскресные дни
вообще не выхожу из дома, работаю с утра до ночи.
- Работаешь... - сквозь слезы проговорила Шолпан, - чтобы заглушить
что-то... Боишься чего-то... разве я не вижу?..
Она сильнее прижалась к мужу и, заглядывая ему в глаза, пытаясь найти в
них ответ на мучивший ее вопрос: любима она или нет, все так же сквозь слезы
произнесла:
- Глупый ты... Не знаешь, что мною меня в тебе и тебя во мне... и мечешься
все...
- Что ты выдумала? Ну, успокойся. Перестань плакать... - Наркес ладонями
вытирал слезы Шолпан.
В этот вечер ему не удалось поработать над монографией.
22
Настало восьмое декабря, день отлета в Швецию. Друзья и знакомые
Алимановых проводили их в аэропорту и стояли у металлического барьера,
отделявшего взлетное поле от территории аэровокзала, до тех пор, пока лайнер
международного класса, курсирующий на линии Алма-Ата - Стокгольм, не
поднялся в воздух и не исчез из виду. Полет продолжался около трех часов.
Лайнер приземлился в аэропорту Стокгольма на полчаса раньше, чем
предполагалось. Супругов никто не встречал. Стюардесса проводила их в
небольшую уединенную комнату и, взяв паспорта, любезно предложила
располагаться и отдыхать.
Вскоре она вернулась, торжественно неся паспорта и букет цветов.
- Все в порядке, - сказала она с очаровательной улыбкой, - вы можете ехать
в Гранд-отель.
Супруги получили свой багаж, сели в такси и покинули аэропорт. Они были
даже довольны, что их никто не встречал. Торжественные встречи всегда
утомительны.
Подъезжая к городу со стороны аэропорта, Шолпан и Наркес внимательно
рассматривали его из окон машины. Стокгольм расположен на островах и обоих
берегах пролива, соединяющего озеро Меларен с заливом Сальтшен. Это сообщало
ему некоторое сходство с Ленинградом и Венецией. Скорее с Ленинградом,
решили супруги. Тем более, что с Ленинградом его роднило Балтийское море и
северное небо. Правда, скалистые берега придавали суровое своеобразие облику
Стокгольма и этим он отличался от расположенной на низменных островах
Северной Пальмиры.
Дорога промелькнула быстро, и вскоре перед ними выросло величественное
старинное здание. Это и был Гранд-отель. В холле их уже ждали несколько
представительного вида господ. Последовали приветствия, вопросы и наконец
пожелания спокойного отдыха.
Супруги устроились в отведенном им пятикомнатном номере, но отдохнуть не
удалось. Раздался телефонный звонок. Звонил посол Советского Союза в Швеции
Сергей Тимофеевич Кондратьев. Он просил Наркеса и Шолпан подготовиться к
встрече, ибо его уже осаждала армия аккредитованных в Швеции иностранных и
местных журналистов. Через полчаса на супругов обрушилась первая
пресс-конференция.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг