Пустой, ярко освещенный вагон подходил к последней остановке.
Гена выпрыгнул в темноту, послушал с неизвестным ранее волнением
(переходный возраст!), как скрипят и трепещут листвой огромные деревья
Приморского Парка Победы, и зашагал к дому Четверкина.
Он застал своего нового старого друга в воротах. Авиатор выходил из
сада с двумя плетеными корзинками в руках. В корзинках были банки моторного
масла.
- Привет, дружище Геннадий! - бодро сказал старик. - Собираюсь сменить
масло в аппарате. Не хотите ли сопутствовать?
Геннадий взял у него одну из корзин, и они пошли к ангару по пустынной,
шумящей на ветру аллее.
- Есть ли новости из мирового эфира или от четырех львов с золотыми
крыльями? - спросил авиатор.
- Есть, и пребольшие, - ответил Геннадий и стал рассказывать Юрию
Игнатьевичу обо всех событиях прошедшего дня.
Четверкин внимал мальчику, стараясь не пропустить мимо ушей ни одного
слова, как вдруг ахнул и схватился рукой за трепещущую в сумерках молодую
осинку.
Двери ангара были открыты, и там в глубине блуждал огонек карманного
фонарика.
- Воры! - вскричал авиатор. - Держи! - и ринулся вперед, забыв обо
всем, и об опасности в первую очередь.
Фонарик тут же погас. Темнота внутри ангара сгустилась. Конечно,
произойди это в 1913 году, юноша Четверкин, безусловно, заметил бы, что
особенно тьма сгустилась слева от входа, что там согнулась какая-то фигура.
Увы, пятьдесят лет - срок немалый даже для орлиных глаз, и авиатор не
заметил фигуры, он мчался навстречу гибели!
"Так вот для чего интуиция приказала мне ехать на Крестовский!" -
подумал Гена, подбегая сзади к фигуре и бия ее одним из тех приемов, что
освоил когда-то в так называемом санатории д-ра Лафоню, в окрестностях
Лондона.
Прием был проведен удачно. Четверкин проскочил в ангар, ничего не
заметив, а фигура грузно осела набок, уронив на асфальт какое-то звякнувшее
оружие.
Нож? Кастет? Пистолет? Геннадий не успел протянуть руку к упавшему
предмету, как увидел летящий снизу к его подбородку тупой нос огромного
ботинка. Он узнал один из приемов таиландского бокса, но защититься не
успел, и в этот же миг искры полетели из его глаз.
Когда Юрий Игнатьевич включил электричество внутри ангара, широкий сноп
света осветил аллею и на ней крупного мальчика, сраженного приемом
таиландского бокса, а рядом с мальчиком сверкающий, как новогодняя игрушка,
пистолет с длинным стволом и глушителем. Метрах в десяти от ангара некто в
хлопающей под ветром крылатке, странная полукомическая, полудемоническая
фигура, вытаскивала из кустов мотоцикл.
Когда Геннадий поднял голову, рядом взревел мотоцикл. Чуткие ноздри
мальчика сквозь запах бензина уловили запах изысканной парфюмерии. Вот
странно: переплетались мужской одеколон "Шик-24" и тончайший женский "Мадам
Роша".
- Ха-ха-ха! - послышался хриплый смех. Запах никотина и алкогольной
изжоги заглушал парфюмерию и бензин. - Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Торжествующий хохот, короткий взрев мотора, потом стрекотание - и мимо
за кустами промелькнула крылатка, наваррский берет, твердый желтый нос,
седой ус и бакенбард.
Торжествующий, какой-то животный хохот еще стоял в его ушах, когда он
приподнялся на одном локте и поднял сверкающею "елочную игрушку". Вдоль
ствола тянулась витиеватая надпись: "Мэйд ин Дисней-лэнд". Геннадий
вспомнил: такие шутовские надписи были выбиты на самом страшном оружии у
наемников из госпиталя д-ра Лафоню, а производилось оно в Гонконге какой-то
подпольной фирмой.
Он вскочил на ноги и попал в заботливые объятия старика.
- Дружище Геннадий, что с вами? Вы целы?
- Дружище Юрий Игнатьевич! - вскричал Гена. - На тандеме мы не угонимся
за злоумышленником. Не могли бы вы подняться в воздух? Это единственная
возможность...
Видно было сразу, что старик в течение своей жизни побывал в разных
переделках и привык в этих переделках не задавать лишних вопросов. Он
немедленно бросился в кресло своей допотопной птицы и включил вполне
современный жигулевский стартер. Мотор не заводился.
Четверкин поднял капот, похожий на бочок десятиведерного тульского
самовара, и увидел струйку бензина, вытекающего из бензопровода. Бензопровод
был разрушен. 3лоумышлонник выломал из хитроумной системы Юрия Игнатьевича
его любимую деталь, так называемую "флейточку".
"Флейточка" и в самом деле была похожа на какой-то древний музыкальный
инструмент, этакая дудочка с тремя клапанами. Она попала в руки авиатору
полвека назад при странных обстоятельствах, о которых он расскажет позднее.
Сейчас он поведает своему юному другу лишь об одном удивительном свойстве
любимой "флейточки".
Когда-то, в нищие двадцатые годы, Четверкин конструировал очередной
двигатель и вдруг хватился, что ему нечем нарастить бензопровод. Тогда и
додумался он нарастить бензопровод "флейточкой", предварительно окутав ее
толстой медной проволокой. Тогда и заметил Четверкин странное свойство.
Мотор стал заводиться в любую погоду, в любую сырость, в любой мороз. Она,
эта "флейточка", как будто прогревала всю бензосистему, как будто сохраняла
тепло. С тех пор Четверкин стал вставлять ее во все свои конструкции и даже
брал ее с собой в арктические экспедиции. Полярники не раз удивлялись, как
легко заводятся многотонные "АНы" пилота Четверкина, а он только усмехался.
- Вы хотите знать, дружище Геннадий, что за странность была в этой
"флейточке"? Дружище мой мальчик, она была теплая! Она всегда была очень
теплая, на любом морозе...
- Как будто была сделана из дерева Сульп... - задумчиво проговорил
Гена.
- Что?! - вскричал пилот. - Что-что-что? Дружище юный пионер, не
кажется ли вам, что мы, благодаря вашей удивительной интуиции, вновь
оказались на пороге тайны?
- Мне кажется, - тихо сказал Гена, - мы оказались на пороге, но...
Дома он застал веселое оживление. Все чемоданы и баулы были вытащены, и
туда бросалось имущество, в основном летние короткие маленькие вещи
легкомысленных расцветок. Оказалось, что вопрос о поездке на Большие Эмпиреи
решен положительно и все собираются в дорогу Пусть сокращаются большие
расстояния...
- А что же сеньор Адольфус Селестина Сиракузерс? - спокойно спросил
Геннадий, прикрывая носовым платком распухшую на таиландский манер нижнюю
челюсть.
- А вот с этим маленькая неувязочка, дружище сын, - весело сказал папа
Эдуард. - В "Интуристе" нам сообщили, что скотопромышленник улетел вечерним
самолетом компании "Панам" в Стокгольм. Сундучок, разумеется, он увез с
собой. Мы уже сообщили об этом в Оук-Порт сенатору Кучче. Республика будет
добиваться возвращения национального достояния по дипломатическим каналам.
Носовой платок упал на пол, и тут же послышался смех. В окна
стратофонтовской квартиры смотрели лукавые лица сестер Вертопраховых.
- Ой, Генка, - сказала Даша, - с этой челюстью ты стал чем-то
напоминать полковника Мизераблеса.
- Неуместная шутка! Глупое сравнение! - воскликнул, побагровев,
Геннадий. - Валька, почему ты молчишь?
- Ноу комментс, - ответил с улицы Валентин Брюквин. Он стоял на
тротуаре и поигрывал мускулами ног. Таким образом он приучил себя бороться с
капризами переходного возраста.
ГЛАВА VII,
в которой происходят такие обычные вещи, что опытные люди
предпочитают спать, закрыв лицо газетой "Ежедневное зеркало"
В Париже, в аэропорту Орли, была пересадка. Здесь потомки капитана
Стратофонтова и сопровождающие их лица должны были пересесть с лайнера
"Аэрофлота" на лайнер "Эр Франс", чтобы лететь до острова Маврикий и там
пересесть на лайнер компании "Эр Индиа", и лететь на Мальдивы, и там
пересесть на лайнер японского общества "Джайл" и лететь на Зурбаган, и там
пересесть на лайнер "Грин", чтобы перелететь в Гель-Гью, где уже их будет
ждать специально зафрахтованный 20 местный и вполне пригодный к употреблению
самолет эмпирейской ассоциации "Кассиопея констеллешнс эр чане".
Увлекательное путешествие ожидало наших героев, а пока перед посадкой в
стеклянном дворце Орли они били баклуши всяк на свой манер.
Ну, Наташа, конечно, Вертопрахова отражала атаки представителей прессы:
"Нет, не собираюсь. Да, слушаюсь родителей. Нет, не намерена. Да, своими
успехами обязана тренеру Г. Н. Гумберту".
Ну, сестра ее, конечно, Даша загадочно блистала знаниями иностранных
языков, марокканцев удивляя по-мароккански, испанцев - по-испански, сербов -
по-сербски ибо нет на свете языка, не родственного эмпирейскому, и нет на
свете эмпирейца, который не был бы потенциальным полиглотом.
Ну, Брюквин, конечно, Валентин молча пил у стойки бара газированный
напиток кока-колу и на все вопросы международной публики отвечал своим
излюбленным "ноу комментс", что, как известно, в дипломатии равносильно
многозначительному молчанию.
Ну, мама, конечно же, Элла тоже употребляла кока-колу и с ужасом
вспоминала, чего ей в юности наговорили про этот напиток: дескать, прямо с
ним проникает в кровь вредная идеология и проступает на коже родимыми
пятнами капитализма. Но вот же пью и просто охлаждаюсь, ничего не
проступает. К тому же рядом цедит напиток спутник Стратофонтовых Помпезов
Грант Аветисович, сотрудник общества "Альбатрос".
Ну, Помпезов, конечно, Грант Аветисович цедил напиток, приговаривая:
- Наш-то квасок покрепче будет.
Ну, отец, конечно, Эдуард встретил в Орли знакомого мистера Бэзила
Сноумена, такого же, как он сам, члена Клуба Покорителей Вершины
Навилатронгкумари С Восточной Стороны, ну и, конечно, бил баклуши вместе с
этим джентльменом, предаваясь приятным воспоминаниям.
Ну, бабушка, конечно, Мария Спиридоновна купила множество цветных
пост-карточек и направляла теперь приветы друзьям-однополчанам.
"Привет орлам из Орли!" - таков был текст. Не так уж дурно, не так ли?
Ну, и Гена, конечно же, Стратофонтов среди всеобщего битья баклуш
продолжал развивать наше приключение, на то он и наш главный герой.
Для этой цели он сидел в мягком кресле и беседовал с Юрием Игнатьевичем
Четверкиным о таинственной "флейточке".
Ну, Юрий, конечно, Игнатьевич Четверкин сидел с ним рядом и
доброжелательно смотрел на парижан и гостей французской столицы. Четверкин
находил, что с 1916 года, когда он побывал здесь в составе Русского
Экспедиционного Корпуса, парижане почти не изменились: те же "силь ву пле" и
"са ва", то же пристальное внимание мужского пола к женскому и наоборот.
Между тем он рассказывал своему юному другу о "флейточке".
В марте 1914 года подпольная группа революционеров, к которой Юрий
Игнатьевич примыкал, решила организовать побег из Шлиссельбургской крепости
одного узника по имени Павел Конников. Этот человек для всей мыслящей
молодежи России был настоящим идеалом: моряк, путешественник, один из первых
русских авиаторов, подпольщик, публицист, спортсмен... Такого особенного
человека и спасать-то надо было как-то особенно, и молодежь ошеломила
жандармов своей дерзостью...
В час прогулки над двором крепости появился военный "ньюпор" и сбросил
взрывательный пакет на стену. Вреда никакого от этой бомбы не было, но дыму,
шуму, паники на всю ивановскую. Со второго захода Четверкин ("ньюпор"
пилотировал, разумеется, он) сбросил за борт веревочную лестницу и, когда
вынырнул из дыма и полетел к лесу, увидел на веревочной лестнице человека с
развевающейся шевелюрой - это был Павел Конников!
Объявлена была тревога по всей округе. Жандармы знали, что самолет
скрылся где-то поблизости в карельских лесах, и обложили все дороги и тропы.
Одного не учли малоразвитые жандармы - особенностей буерного спорта. На льду
одного из озер Четверкина и Конникова ждал буер, предварительно доставленный
из Финляндии, буер, который при попутном ветре мог развить скорость
современного автомобиля. Да, именно буер и пара надежных маузеров помогли
революционерам вырваться из кольца.
Конечно, началась дружба. Конников был старше Четверкина на пару
десятилетий, но ведь дружбе, как мы видим, не мешает разница даже и в шесть
десятилетий. Конников, под конспиративным именем Василий Никитович Бурже,
вместе со своим молодым другом участвовал во всех авиационных праздниках,
конструировал новые аппараты, а когда разразилась первая империалистическая
война, они вместе начали летать на первом в мире многомоторном
бомбардировщике Сикорского.
Рядом они прошли и гражданскую. Однажды, в дни эвакуации белых армий с
юга России, Четверкин и Конников совершали воздушную рекогносцировку над
Новороссийским портом. Шрапнельный снаряд с миноноски прикрытия взорвался
слишком близко от старого, латаного-перелатаного "вуазена". Они еле дотянули
до берега и врезались в гору. Юрий Игнатьевич потерял старшего товарища.
Подобно многим скитальцам, романтикам, бунтарям, Конников не успел
обзавестись семьей, он был совершенно одинок, и все его имущество осталось
Четверкину, а именно: ковровый саквояжик с двумя сменами белья, свитером,
бритвой "Жилет", томиком стихов Бунина и вот этой "флейточкой", которую он
привез из какого-то своего заморского путешествия еще до революции 1905
года.
Он не был особенно музыкален, этот своеобразный человек, но иногда в
какие-нибудь меланхолические минуты начинал играть на этой дудочке, вернее,
не играть, а дуть в нее, она сама как будто бы играла. Из нее вырывался
какой-то странный, диковатый примитивный мотив, какой-то немыслимо далекой
древностью, допотопными временами веяло от этих звуков.
Любопытно также, что если Конников играл на своей дудочке в помещении,
в какой-нибудь, скажем, избе, там начинали скрипеть и открываться двери,
окна, ставни, по дому гуляли сквозняки... вообще возникало странное чувство,
какая-то тревога. Он редко на ней играл. И никогда не отвечал - откуда у
него эта штучка, только улыбался.
- Вам это интересно, дружище Геннадий?
- Чрезвычайно интересно, дружище Юрий Игнатьевич, - сказал Гена. -
Скажите, кроме меня, вы в последнее время рассказывали кому-нибудь о Павле
Конникове и о "флейточке"?
- Позвольте, позвольте, позвольте подумать, - медленно сказал Четверкин
и погрузился в раздумья.
Геннадий был уверен в том, что старый пилот рассказывал эту историю
кому-то и в самом недалеком прошлом, но он не торопил его и пока что
наблюдал текущую мимо международную толпу. Прошлогодние странствования по
интерконтинентальным авиатрассам научили сообразительного мальчика, что из
созерцания толпы можно иногда извлечь кое-что интересное.
И вот он извлек. Возле стойки бара, прямо за спиной его мамы Эллы,
остановился некий верзила блондин. Он был облачен в наимоднейший серый
костюм с высоко поднятыми плечами и разрезом чуть ли не до лопаток, волосы
ниспадали ему на плечи - то ли знаменитый футболист, то ли певец в стиле
"pок"... Но что-то в его манере напомнило мальчику тех парней, которые...
"Впрочем, не будем торопиться с выводами", - снова подумал он и увидел в
зеркале, как верзила улыбнулся его красивой маме. Улыбка была не самого
учтивого свойства, но находчивая мама Элла тут же парировала ее достаточно
выразительным взглядом. Взгляд парашютистки был таков, что верзила просто
отскочил от стойки и пошел прочь, бормоча какие-то странные, то ли
голландские, то ли фламандские проклятия, а тут еще Грант Аветисович послал
ему в спину свой взгляд, от которого тот словно споткнулся и даже пробежал
несколько шагов, чтобы удержаться на ногах; а тут еще папа Эдуард и мистер
Сноумен остановили на нем свои взгляды, в которых отражался блеск подлунных
глетчеров, и верзила под перекрестным огнем этих взглядов как-то заметался;
а тут еще встретился со взглядом Геннадия Стратофонтова и просто рухнул в
ближайшее кожаное кресло, весь в поту и с открытым от страха ртом.
- Вспомнил! - воскликнул Юрий Игнатьевич. - Недели две назад я посетил
Зоологический музей, просто так, без особой цели, просто лишний раз
полюбоваться гигантским скелетом голубого кита. Знаете, вот уж сколько лет я
посещаю Зоологический музей и всякий раз восхищаюсь исполином. Ведь это
животное превосходило своими размерами по крайней мере одну из каравелл
Колумба. Знаете, поднимаешься по лестнице музея, и вдруг над тобой нависает
челюсть кита, словно свод какой-нибудь Триумфальной арки. Клянусь, я мог бы
посадить свой аппарат на спину этого животного! И вот возле грудной клетки
кита я познакомился с провинциальным юношей-туристом. Вы знаете, дружище
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг