плавках беспечно валялись на пирсе в окружении множества жестянок из-под
пива.
Застать их врасплох? Попытаться захватить катер? Опасно. Кто знает,
сколько охраны внутри катера и на берегу? Шансов на успех очень мало, однако
и других вариантов не видно...
Как вдруг Геннадий схватил за руку командира экипажа:
- Стоп, Фил! Не стреляй! Взгляни-ка!
В северной части бухты, затененной прибрежными скалами, бороздили воду
шесть дельфиньих плавников, а над ними кружил не кто иной, как Виссарион, не
кто иной, как чайка-посыльный Виссарион. Он кружил и кричал, и кричал, и
кричал, но за шумом пальм его не было слышно. Что касается дельфинов, то они
явно плавали не просто так, они плавали отчетливыми кругами, и в конце круга
каждый из них высоко выпрыгивал из воды, явно показываясь.
Геннадий внимательно вглядывался в крутые лбы и лукавые клювы этих
морских человеков. Он заметил, что они очень молоды, хоть и огромны. Что-то
чрезвычайно знакомое и милое почудилось ему в манере их прыжков, и вдруг
очередная молниеносная догадка (какая уже по счету за этот день!) пронзила
его.
- Друзья мои, мы спасены! Перед вами дети моего старого друга Чаби
Чаккерса! Они посланы нам на помощь!
- Сколько же вам теперь лет, Герман Николаевич? - спросила Даша
Вертопрахова одинокого гиганта островитянина, который, несмотря на свою
чрезмерно длинную растительность, от общения с людьми приобрел уже
человеческий облик, более того - облик русского человека.
- Не знаю, малютка, - вздохнул гигант и погладил девочку бронзовой
рукой по золотистой голове.
- Могу сказать лишь, что чувствую себя сейчас значительно лучше, чем на
купании в Баден-Бадене, малютка.
Они вдвоем, бронзовотелый старый гигант и стройная девочка переходного
возраста, прогуливались, беседуя, по восточному берегу ГФ-39, по маленькой
плантации каких-то странных кактусообразных растений, от коих исходил весьма
приятный аромат.
- Любопытно было бы узнать, что за растения вы выращиваете в своем
уединении, любезный Герман Николаевич? - поинтересовалась Даша.
- О, это чрезвычайно редкие растения, малютка, - сказал Фогель, - и
выращиваю я их не из плотоядных побуждений, а лишь ради их запаха и дивной
смолы, так напоминающей родную Прибалтику. Это растения "гумчванс", малютка.
Я привез их семена еще из Перу в 1917 году...
- Как! - вскричала Даша. - Да, знаете ли вы, любезный Герман
Николаевич...
И она рассказала одинокому островитянину об изысканиях его
ленинградского родственника Питирима в области идеальной еды" Сообщение это
очень взволновало Фогеля. Как?! Его трудолюбивый двоюродный племянник
нуждается лишь в каких-нибудь нескольких граммах смолы "гумчванс" для
завершения своих гениальных опытов, а у него здесь этой смолы в избытке?..
Даше даже показалось, что одинокого островитянина потянуло куда-то вдаль,
может быть, даже в родной город, на канал Грибоедова... Вдруг!
- Пароход! - закричала, едва ли не завизжала Даша. - Герман Николаевич,
взгляните - на горизонте пароход!
Штормило. Косматые волны шли чередой с юго-востока и разбивались о
коралловые рифы в километре от острова, но тем не менее на горизонте
действительно было отчетливо видно белое пятнышко - пароход!
- Удивительно, - сказал Фогель. - Вот уже десять цветений "гумчванс" я
не видел на горизонте ни одного парохода. Мой остров, малютка...
"Малютка" его не слушала. Она неслась со всех ног к штабу экспедиции,
где вот уже несколько часов разбирались различные варианты спасения.
Юрий Игнатьевич Четверкин, Г. А. Помпезов, Фуруруа Чуруруа, папа
Эдуард, баба Маша и мама Элла вкупе с английским пастором, итальянским
коммивояжером и отцом семейства хиппи совещались, потягивая напиток,
настоенный на смоле "гумчванс". Обстановка была идиллическая, а положение
между тем вполне серьезное. Пищевых ресурсов атолла ГФ-39 хватило бы всем
пассажирам "ЯКа-40" на 3-4 полновесных обеда и на столько же завтраков.
Разумеется, рядом был океан с его неистощимыми ресурсами, но для того, чтобы
обеспечить всех рыбой или моллюсками, нужна была бы целая артель рыбаков
такого класса, как Фуруруа Чуруруа. Кроме этого вопроса первичной важности,
всех, разумеется, беспокоили и другие важные вопросы. Ведь не моллюсками же
одними, не кокосами, не рыбой же жив человек. В частности, необходимо было
довести до сведения человечества весть о преступлении международной мафии, о
захвате бандитами национального достояния Больших Эмпиреев. Короче говоря,
надо было выбраться. Каким образом? Разбирались два основных варианта.
Первый заключался в том, что вождь Фуруруа Чуруруа на своем стремительном
каноэ скользит к ближайшим центрам цивилизации и вызывает помощь. Второй
состоял в строительстве на атолле собственного плавсредства, способного
вместить всех пострадавших. Надо ли говорить о том, сколько минусов было у
этих двух вариантов? И, между прочим, главный минус был у всех перед глазами
- лохматые валы, свирепеющий с каждым часом океан.
И вдруг прибежала Даша Вертопрахова с криком: "Пароход, пароход!" Все
вскочили, взбежали на малый холм ГФ-39 и впрямь увидели среди волн какое-то
белое судно.
Увы, оно было слишком далеко и по всем признакам не собиралось
подходить ближе. Сигнализировать выстрелами? Бессмысленно. В шуме океана
моряки не услышали бы даже голоса солидной пушки. Ракетами? Но ракет не
было. Дымом, как в старину? Что ж, можно и попробовать, но увидят ли? И,
наконец, плыть к этому далекому белому пароходу, который по неизвестной
причине дрейфует на траверзе ГФ-39... Такая задача была по плечу лишь одному
человеку, и все молча повернулись к интеллигентному вождю Фуруруа Чуруруа.
Но даже этот незаурядный человек, в мужестве которого нам не приходится
сомневаться, усомнился в своих возможностях.
- Медам и мсье, я могу попытать счастья на своем стремительном каноэ,
но, увы, я не уверен, удастся ли мне преодолеть рифовое кольцо, а оставлять
вас одних...
Все обратили теперь взоры к кипящему в белой пене рифовому кольцу и
ахнули: в этих ужасающих водоворотах мелькала темноволосая голова и
оранжевый спасательный жилет одинокого пловца.
- Кто этот удивительный смельчак? - вскричали все присутствующие.
- Это Валентин Брюквин, наш одноклассник, - тихо сказала Даша
Вертопрахова. Лицо ее было чрезвычайно бледным, но круглый, как солнечный
зайчик, румянец гордости за свой класс прыгал с одной бледной щеки на другую
и освещал ее синие глаза.
...Это был "звездный час" Валентина Брюквина. Фыркая и отплевываясь, он
плыл вольным стилем, уже за страшным рифовым кольцом, но все еще не видя за
водными валами своей цели - белого парохода. "Доплыву или не доплыву, но
подвиг уже налицо, - думал Брюквин и фыркал в наветренную сторону. - Ноу
комментс!"
Между прочим, он был не лишен самоиронии - ведь плыл-то все-таки он не
за подвигом, а для того, чтобы помочь товарищам по несчастью. Он плыл среди
страшной стихии, этот скромный и смелый мальчик, и проявлял к себе
самоиронию, то качество, без которого ни один человек не может называть себя
джентльменом.
Временно исполняющий обязанности капитана научно-экспедиционного судна
Академии наук "Алеша Попович" Олег Олегович Копецкий стоял в рубке, глядел
на пенные гребни волн застывшим взглядом и бормотал себе под нос:
...Там Зевс, как бык, в бурунах пенных вод Уносит в сумрак нежную
Европу...
Качка была основательная. "Попович" шел малым ходом, таща за собой трал
по гребню подводной коралловой гряды.
- Олег Олегович, - всунулся в рубку радист. - Капитан из Ленинграда
запрашивает: вираем уже трал или еще не вираем?
- Отвечай капитану, - сухо сказал Копецкий. - "Там Зевс, как бык, в
бурунах пенных вод уносит в сумрак..."
- Человек за бортом! - закричал, не веря своим глазам, рулевой.
- Олег Олегович, человек за бортом!
С большой зеленой волны скатывался, словно животом на санках, человек в
оранжевом жилете.
- Аврал, - коротко сказал и. о. капитана и забыл про стихи.
ГЛАВА X,
в которой идут в ход мокрые деньги
Смешно сказать, но первое, что увидел Гена на набережной Оук-Порта, был
его собственный памятник. Он помнил о пристрастии эмпирейцев к скульптурному
искусству, о бесчисленных мраморных, бронзовых, чугунных и гранитных конях,
львах, дельфинах, наядах, не говоря уже о величественном памятнике его
собственному предку, но предположить, что островитяне успели за истекший год
сваять памятник его собственной, еще не вполне сформировавшейся персоне, он
не мог.
И вот, подплывая верхом на Бинго Старе, первом сыне Чаби Чаккерса, к
набережной волшебного Оук-Порта, он вдруг увидел свою собственную бронзовую
фигуру. Поистине это был первый в мире памятник юному существу в
расклешенных джинсах. Даже музыканты ансамбля "Битлз" еще не удостоились
такой чести.
Признаться, Гена рассердился. С раннего детства он не уставал
повторять, что ему "наплевать на бронзы многопудье", и вот на тебе -
собственный памятник. Он даже слегка похолодел, вообразив реакцию сестер
Вертопраховых на этот монумент.
"Заберу его с собой и спрячу в ванной", - решил ни и оглянулся. Все его
спутники торжественной кильватерной колонной вплывали в бухту. Гала верхом
на Элле, Акси верхом на Арете, Фил на Хиле, Эсп на Коубзоне, Зит на Дилане.
Чайка Виссарион прикрывал караван с воздуха.
Вдруг какое-то мощное, как торпеда, тело описало стремительную
окружность и затормозило рядом с Бинго Старом. Вскрикнув от радости. Гена
соскользнул в воду, чтобы заключить в объятия своего верного Чаби Чаккерса,
отца этих шестерых красавцев.
- Привет, Генок, - смущенно зафыркал Чаби. Он всегда старался смущенным
пофыркиванием прикрыть переполнявшие его добрую душу чувства. - Дико рад
тебя видеть, кореш. Я послал своих ребят с этой птичкой на поиски, и вот ты
здесь. О. К.!
- Чаби, дорогой, твои ребята явились как раз вовремя! Как я рад снова
увидеть тебя и милый моему сердцу Оук-Порт! - Гена не мог скрыть своих
чувств ничем. - Однако, Чаби, знаешь ли ты, что все наши улетели с острова
Фео в неизвестном направлении? Я очень волнуюсь...
- Не волнуйся, старина, - сказал Чаби Чаккерс. - Там все в ажуре. Их
подобрал всех до единого корабль науки "Алеша Попович". Сейчас сюда топают.
Смотри, тебя здесь ждут.
По мраморной лестнице к морю с распростертыми объятиями бежала
живописная толпа эмпирейцев, в которой Гена увидел множество знакомых лиц -
и Рикко Силлу, и Пафнутти Кучче, и Токтомурана Джечкина, и Фирцига, и
Градуса, и др., и др.
Грянул оркестр. Мокрый мальчик взлетел в воздух. Пафнутти Кучче залез
на постамент и, держась могучей рукой за бронзового мальчика, закричал:
- Ура! К нам прибыл наш любимый Джинадо! Праздник, посвященный открытию
национального музея, объявляю открытым! По просьбе трудящихся четыре
выходных дня этой недели соединяются с тремя выходными днями будущей недели!
Открыть все фонтаны!
Ликующая толпа подхватила и его, увесистого премьера, качать!
Качали долго. Гена и Пафнутти иногда встречались в воздухе и
обменивались рукопожатиями. Гена изловчился и как-то раз на высшей точке
подброса обхватил премьера за шею и шепнул ему:
- Дорогой Пафнутти, распорядись прекратить качание наших тел! Мне
необходимо немедленно связаться по телефону с Ленинградом.
Качание было приостановлено, и Гена вместе с премьером, похожим на
пушечное ядро, румяным и энергичным, пустились бегом по площадям и переулкам
столицы к телефонной станции.
- Увы, господин премьер министр, - сказала со вздохом красавица
телефонистка, - я вынуждена вас огорчить. Республика превысила свой лимит по
телефонным разговорам в сто семьдесят семь раз. Долг республики по телефону
составляет восемьсот тысяч велюров, что в перерасчете на доллары...
- Не надо! Не надо! - замахал руками Пафнутти Кучче. - Не надо
перерасчетов! Слышать не могу всей этой финансовой мороки! Научились
считать, ишь ты! Велюр - самая красивая валюта в мире! Его нельзя ни на что
пересчитать!
- Увы, - вздохнула красавица телефонистка. - После праздников
телефонная станция конфискует государственный бланк. Увы, господин
премьер-министр. Увы! - Она пленительно улыбнулась Геннадию: - Увы и вам,
наш юный кумир Джинадо Стратофудо.
- Мокрые деньги вас устроят? - спросил Геннадий и извлек из своих
джинсов рубль, франк и несколько зурбаганских зуров.
- Подходяще! - повеселела красавица телефонистка и взялась за
соединение с Ленинградом. Дело это было нелегкое - весь мир пересчитывал
свои деньги, и поэтому шум по всем каналам стоял страшный.
Геннадий тем временем рассказывал своему высокопоставленному другу всю
историю сундучка, в котором что-то стучит.
- ...И вот, ты понимаешь, Паф, письмо Питирима Кукк-Ушкина находится
сейчас в опасных руках Накамура-Бранчковской. От этой особы можно ждать
всего. Я не удивлюсь, если она завтра же окажется в Ленинграде. Что такое
дата Грюнвальдской битвы?
- Быть может, это шифр? - предположил премьер-министр. - Может быть,
шифр какого-нибудь сейфа?
- Да-да, вполне возможно... - задумчиво проговорил Гена. - Питирим
Кукк-Ушкин мог специально для этого дела сконструировать какой-нибудь
особенный сейф.
- Товарищ Стратофудо, поговорите с Ленинградом, - вдруг равнодушным
голосом сказала телефонистка-красавица, как будто ей ничего не стоило
пробраться сквозь хаос мировой валютной системы.
Гена бросился, схватил трубку, заорал "алло-алло" и вдруг очень близко
услышал спокойный мужской голос:
- Кандидат технических наук Рикошетников Николай Николаевич слушает
вас.
- Николай, вы знаете дату Грюнвальдской битвы? - срывающимся голосом
спросил Гена.
- Как всякий культурный человек, - сказал капитан Рикошетников. - Знаю.
Одна тысяча четыреста десять.
Вечером Геннадий ужинал в кругу своих близких эмпирейских друзей в
ресторане на крутом бастионе крепости Оук-Порта.
В связи с финансовыми трудностями республики на столе не было никаких
деликатесов, только скромная местная пища: устрицы, лангусты, крабы, белая
икра доисторической рыбы целаканта, эскарго, авокадо, грейпфруты, цитронеллы
и лайм-тоник. - Конечно, было бы недурно, если бы в сундучке оказались
кое-какие материальные ценности, - сказал "лучший футболист вселенной" Рикко
Силла. - Мы бы построили на них огромнейший футбольный стадион. Больше, чем
"Маракана" в Рио-де-Жанейро. Вся республика поместится и еще пригласим
зурбаганцев.
- Да-да, стадион! - поддержал его пылко бывший президент и вратарь
национальной команды, а ныне парикмахер Токтомуран Джечкин. - Только не
такой уж большой. Надо оставить средств для огромной, самой большой в мире
парикмахерской. Чтобы весь мир ездил к нам стричься!
Гена вдруг заметил, что Рикко Силла помрачнел и посмотрел на Джечкина с
несвойственной ему агрессией.
- Стадион стадионом, парикмахерская парикмахерской, а построить надо
огромную телефонную станцию, - веско заметил премьер министр.
- Никаких парикмахерских и никаких телефонов! - Рикко Силла брякнул по
столу своим самым красивым в мире кулаком.
- Никаких стадионов и никаких телефонов! - выдал свои истинные
намерения Токтомуран Джечкин. - Детский период истории кончился! Хватит
играть, пора стричься!
- Никаких стадионов и никаких парикмахерских! - Премьер министр
ладонями выбил дробь, не хуже джазового барабанщика. - Нам нужна связь!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг