телохранители и быстро смешались с толпой. Борис Теодорович Врангель в
партийном рвении, не хуже любого секретаря обкома, ринулся навстречу гостю.
У Протопопова был маленький, гордо поднятый в классовом самосознании
подбородочек. Врангелю, как своему по партийной иерархической этике, ткнул
не глядя руку, зато шефа "Курьера", как представителя временно независимых
"прогрессивных кругов планеты", облагодетельствовал улыбкой и значительным
рукопожатием.
- Вот удалось вырвать десяток минуточек... - Любовь к уменьшительным
жила, оказывается, и на московском Олимпе. - ... Очень много сейчас работы
в связи с надвигающимися... - Чем? чем? что надвигается? - легкий ступор в
толпе. - ... Надвигающимся юбилеем... - Отлегло- каким юбилеем, неважно,
дело обычное, юбилейное. - ... Однако решил засвидетельствовать... газету
вашу читаю... не все в ней, уж извините, равноценно... однако в последнее
время... да, да, читаю не без интереса... - Пауза, улыбка, понимай, как
знаешь. - ... Мы всегда приветствовали развитие прогрессивной мысли в... -
Да неужели же произнесет слово "Крым", неужели что-то сдвинулось? - ... В
Восточном Средиземноморье... - Нет, ничего но. сдвинулось; нет? ничего не
сдвинулось? может быть, все-таки чуточку хоть что-то?
Подано шампанское - прозрачнейший, драгоценный "Новый Свет", цвета
предзакатного неба. Товарищ Протопопов сделал глоток и щелкнул языком -
оценил! По слухам, ОНИ ТАМ если уж и пьют что-то, то лишь это. От
предложенного калача с икрой отказался с мягким юмористическим ужасом -
слежу, дескать, за фигурой. Нет-нет, что-то все-таки сдвинулось: такая
человечность!
- Мечтаем о том дне, Тимофей Лукич, когда наша газета будет
продаваться в Москве рядом с "Известиями" и "Вечеркой", - громко сказал
Лучников.
Замерли все. Даже "букетики" застыли в красивых позах. Лишь "волкодавы"
из охраны продолжали свое дело - бесшумную зрительную инспекцию. Товарищ
Протопопов сделал еще глоток. Чудесная возможность - комплимент "Новому
Свету", дерзость Лучникова отлетает в анналы политических бестактностей. Все
ждут. Пощелкивают исторические мгновения.
- Это зависит от... - товарищ Протопопов улыбается, - от взаимности,
господин Лучников... - Поднимается накат сдержанно-возбужденного шепота. -
Я ведь сказал, что не все в вашей газете равноценно, не так ли?.. - Так,
так, вот именно так и было сказано, за руку товарища Протопопова не
поймаешь. - ... Так вот, в дальнейшем все, конечно, будет зависеть от
взаимопонимания... - "Букетики" просияли, чувствуя всеобщую нарастающую
экзальтацию. - Планета у нас одна... морс у нас одно, товарищи... много у
нас общего, друзья... - Все тут разом улыбнулись общей, открытой улыбкой.
- ... Но много и разного, господа... - Улыбка погасла- не вечно же ей
сиять. - ... Итак, я поднимаю бокал за взаимопонимание!..
Крепчайшее рукопожатие временно независимым силам планеты, строгий
одобряющий взгляд Врангелю, и, не торопясь, понимая и заботы охраны,
подготавливающей путь, и сохраняя, естественно, классовую солидность,
товарищ Протопопов отбыл.
После отбытия за бродячим завтраком воцарилась мертвая зыбь.
Официальные гости быстро перешептывались между собой. Полуофициальные и
неофициальные писатели (а среди приглашенных были и такие едва ли не
подзаборные представители русской творческой мысли) хихикали между собой.
Кто из них предполагал, что вблизи увидит один из портретиков? Такое
возможно только в "Курьере", ребята, нет-нет, в самом деле мы живем во
времена чудес. Дипломаты, загадочно улыбаясь, заговорили тут же о балете, о
спорте, о русском шампанском, постепенно начали подтягиваться к выходу -
такая работа. Журналисты собрались вокруг Лучникова, делали вид, что заняты
светской болтовней, а на самом деле поглядывали на него, ждали statement.
- Господа! - сказал Лучников. - Формула взаимности, предложенная
Тимофеем Лукичом Протопоповым, редакцию газеты "Курьер" вполне устраивает.
ЮПИ, АП, Рейтер, РТА, Франс Пресс, АНСА и прочие, включая трех японцев,
чиркнули в блокнотах новомодными "монбланами" в стиле "ретро".
Завтрак заканчивался.
- Что же ты, Андрей, так унижаешься, смотреть на тебя противно, -
сказал на прощание Гангут, - причислил-таки себя к прогрессивному
человечеству.
- Скоро ли на Остров возвращаетесь, Андрей Арсениевич? - спросил на
прощание международный обозреватель из "Правды" и хмыкнул, не дожидаясь
ответа, дескать, "пора, пора".
- Как в целом? - спросил на прощание Лучников Кузенкова.
Тот только улыбнулся на прощание; улыбка была ободряющей.
- Почему вы никогда не позвоните, Андрюша? - спросил на прощание один
из "букетиков". - Позвонили бы, посидели бы, поболтали бы, вспомнили бы
былое.
Зал очень быстро пустел, а за окном начинался моросящий дождь.
Удручающий день тлел в конце Кутузовского проспекта. Неловкость, вздор,
полная никчемность и бессмысленность "общего дела", Общей Идеи, Общей
Судьбы, всякой деятельности, всякой активности, глухая тоска и постыдность
терзали А. Лучникова, в молчании стоящего у окна. Пустые бутылки и ошметки
еды, обгрызенный калач со следом губной помады, будто тампон, - вот
результаты бессмысленного "завтрака с шампанским". Бежать в Новую Зеландию.
Тут голос Татьяны достиг его слуха:
- Пока, Андрей!
Он вздрогнул, отвернулся от окна. Впервые мысль о ферме в Новой
Зеландии не соединилась у него с Таней, и это его испугало.
Зал был почти уже пуст. Лишь в дальнем углу в кресле вызывающе хохотал
напившийся, все же один "букетик" (кажется, Лора, бывшая танцорка
мюзик-холла) да возле нее трое каких-то молодчиков деловито обсуждали вопрос
- кто возьмет на себя джентльменские обязанности по доставке "букетика" в
более подходящую диспозицию.
Таня стояла в дверях. Десятиборец держал ее под руку. Она смотрела на
него растерянно, и поза какая-то была неловкая и скованная. Могла бы,
конечно, уйти, не прощаясь, но вот напоминаю о себе. Ничего больше, только
лишь напоминание. Конечно, она почувствовала, что он начисто забыл про нее.
Чутье у Татьяны Луниной было сверхъестественное.
Десятиборец вежливо, полудипломатически-полутоварищески улыбался.
Лучников подумал, что из этого красавца атлета настойчиво уже выпирает
кто-то другой - очень немолодой и не очень здоровый человек. Может быть,
иллюзия эта возникла из-за, излишней его быковатости, быковатости, явно
преувеличенной нынешней от-вет-ствен-ностью как представителя советских
спортивных организаций.
"Неужели не знает он о наших отношениях? " - подумалось тут Лучникову.
- Хотите, Андрей, поедем к нам чай пить, - сказала Татьяна.
Десятиборец с застывшей улыбкой повернул к ней монументальное лицо,
явно не сразу до него дошел смысл приглашения. Редактора буржуазной газеты
- к чаю?
- Чай? К вам? - растерялся слегка и Лучников.
- Почему бы нет? У нас отличный есть английский чай. Посидим
по-домашнему... - Неожиданный для нее самой дерзостный ход на глазах
переменил Татьяну. Лучников увидел ту, которая поразила его десять лет
назад, - лихую московскую девку, которая может и, как шлюха, дать
где-нибудь в ванной, а может и влюбить в себя на всю жизнь.
- Ах, как это мило с вашей стороны, - забормотал он. - Как это
кстати. Мне что-то, знаете ли, тошно как-то стало...
- Ну вот и поедимте чай пить... - прямо вся светясь, сказала Татьяна.
- На меня, знаете ли, всегда растерзанные столы тоску наводят, -
проговорил Лучников.
- Знаю, знаю, - сказала ему Татьяна беззвучным шевелением губ.
- Пожалуйста, пожалуйста. На чай, пожалуйста, - наконец высказался
десятиборец.
"Ты что, рехнулась? " - взглядом спросил он жену. "Катись! " -
ответила она ему тем же путем. У Лучникова в арендованном "жигуленке" всегда
лежало на всякий случай несколько фирменных бутылок и блоков сигарет. Все
это он сейчас свалил на столик в прихожей Татьяниной квартиры. Свалил и,
услышав из глубины квартиры детские голоса, ужаснулся: о детях-то он забыл
- ни жвачки, ни кока-колы, ни автомобильчиков "горджи" с собой нет. Он
почему-то никогда не думал о Татьяниных детях, и она сама никогда не
говорила с ним ни о двенадцатилетней Милке, ни о девятилетнем Саше.
Дети пришли познакомиться с иностранцем. Милка - нимфеточка, другой и
не могла быть дочь Татьяны. А вот Саша. Арсюша, Андрюша, Антоша и Саша -
вдруг выстроилась в голове Лучникова такая схема. Он испугался. Лобастый
стройненький мальчик, кажется, грустный. Как раз десять лет назад мы с
Танькой и встретились. Тогда я уволок ее с какой-то пьянки и без всяких
церемоний... Да неужели? Глаза серые, и у меня серые, но и у десятиборца
серые. Челюсть крепкая, и у меня крепкая, а у десятиборца-то просто утюг...
В полной растерянности Лучников подарил Саше свой "Монблан" с золотым пером.
В проеме кухонной двери появилась Татьяна.
- Ну как, уже познакомились? - Звонкая бодрая спортсменочка.
Лучников глазами спросил ее о Саше. Она комически развела руками и
одновременно пожала плечами и так застыла с обезьяньей греховной мордочкой.
Это было очень смешно, и все засмеялись - и Лучников, и дети, а Танька еще
попрыгала, подтанцевала на месте: елочка-дешевочка.
Десятиборец отошел к так называемому "бару" и вернулся с двумя
бутылками французского коньяка, дескать, мы тоже не лыком шиты.
Тут такая уж пошла фальшивка! Десятиборец сел за полированным столом
напротив Лучникова и налил хрустальные рюмки - всем располагаем, и коньяк и
хрусталь, - вроде он именно к нему пришел, этот любопытный иностранец;
мужчина же, значит, к мужчине.
- Ну, со свиданьицем, - сказал он. - Татьяна, выпьешь?
- Сейчас! - донеслось из кухни.
- А вы где работаете? - спросил Лучников.
- Как где? - удивился десятиборец.
- Ну, вы работаете вообще-то где-нибудь или... или "фриланс"?
- Как вы сказали? - напрягся десятиборец.
- Внештатно! - перевела из кухни Татьяна.
- Ну, я вообще-то заместитель начальника Главка, - сказал
десятиборец. - Главное управление спортивных единоборств.
Лучников засмеялся - шутка ему понравилась. Видимо, парень все же не
так уж и туп.
- А что вы смеетесь, Андрей? - спросила, входя с подносом, Татьяна.
- Понравилась шутка вашего мужа. Главное управление спортивных
единоборств - это звучит!
- Что же тут смешного? - удивился Суп.
- Такой Главк и в самом деле есть в нашем Комитете, - сказала Таня.
- Все нормально. Главк как Главк. Главное управление спортивных
единоборств...
Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда советская явь
поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком. Все же как
ни сливайся с ней, до конца не постигнешь.
- Юмор все-таки существует: он в том... - сказал он, стараясь на
Татьяну не глядеть, - что вы работаете в Главке единоборств, а сами-то
десятиборец.
- Так что? - спросил муж.
Татьяна расхохоталась. Она уже успела махнуть большую рюмку коньяку.
- А мне как-то и в голову раньше не приходило, - сказала она. - В
самом деле смешно. Десятиборец в Единоборстве.
Хохот был несколько тревожащего свойства.
- Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, - сказал
муж. - Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался...
Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного
раздражала заурядность квартирного стиля - все-таки дом Татьяны
представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся) каким-то
иным.
Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.
- Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, - пояснил муж. - Вы
понимаете?
Лучников посмотрел на Татьяну - как, дескать, себя вести? - но она
как будто и не думала ему подсказывать, хохотала, наслаждалась ситуацией.
- Понимаете, о чем я говорю? - Десятиборец настойчиво пялил на
Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.
- Понимаю.
- Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу забывают,
наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?
- Понятно.
- Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не определяется.
- Ой, умру! - Татьяна заваливалась на спинку стула. - Андрюша,
сделай умное лицо.
- Напрасно смеешься. - Десятиборец взял жену за плечико. - У них
одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без всякой пропаганды.
- У нас, конечно, не то, не так масштабно, - подтверждал Лучников,
искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав ногу. - У нас там
Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек. Многие виды изрядно
хромают.
- Вот! - вскричал десятиборец, глядя в лицо своей жене, которая в
этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу - как, мол, вам не
ай-я-яй.
- Что и требовалось доказать! - Четвертая рюмка ухнулась в бездонные
глубины. - А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены -
профессионалы!
- Никогда этого не скажу. - Лучников решительно открестился от такого
приглашения.
- А ты скажи, скажи, - напирал Суп. - Думаешь, не знаем, что
ответить?
- Он недавно на семинаре был по контрпропаганда, - любезно пояснила
Татьяна.
Милочка в куртке и шапке, с сумкой через плечо прошла через комнату к
выходу и сердито там хлопнула дверью - си, видимо, не нравилась бурно
развивающаяся родительская пьянка.
- Фи-гу-рист-ка, - запоздало показал ей вслед слегка уже неверным
пальцем десятиборец. - Сколько на вашей белогвардейщине искусственных
катков?
- Три, - сказал Лучников.
- А у нас сто три!
Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. "Моя походка,
- подумал Лучников, - или его? " Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша
закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к
коньячным беседам родителей.
- Хоккей, - кивнул ему вслед папа Суп. - Большое будущее!
- Ну, вот мы и одни. - почти бессмысленно захохотала Татьяна.
- Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? - Десятиборец
придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. - Ну!
Профессионалы мы или любители?
- Ни то, ни другое, - сказал Лучников.
- То есть?
- Спортсмены в СССР - государственный служащие, - сказал Лучников.
Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня
зашлась от восторга.
- Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому
повороту их на семинаре не подготовили!
Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул
из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции! ), а перелетела
на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй уже в губы.
- Ты, однако. Татьяна... - пробормотал десятиборец. - Все же
невежливо, между прочим... чужого человека и губы...
- Да он же нам не чужой, - смеялась Таня и щекотала Лучникова. - Он
ним идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.
- В самом деле русский? - удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг
удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с
рукой, в собственническом жесте возложенной на плечи Татьяны.
- Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей
род ведем!..
- Рюриковичи... белорусы... - хмыкнул десятиборец. - Дело не в этом.
Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был не реакционный! Ходи за
мной!
Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая
смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала "Баллада
о Джоне и Йоко". Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где,
словно гигантская надгробная плита, светилось под уличным фонарем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг