и снова трубный рев... Я - к балкону, а он не пускает. Не пускает,
представляешь? Словно я рабыня, пленница! И тут такое во мне поднялось... Не
знаю, Ким, и объяснить не могу - только посмотрела на него, а он согнулся,
руками закрывается и пятится... так и допятился до перил...
"Временная связь с его инклином, - прокомментировал Трикси. --
Локальный прорыв барьера резистентности. Очень любопытно! Будь мои
обстоятельства не так печальны, я бы вплотную занялся этим вопросом".
"Вот и займись, - мысленно ответил Ким. - Научные штудии - лучшее
средство от хандры".
Дарья заглянула ему в глаза.
- Ким, милый... ты меня как-то назвал феей... А может, я вовсе не фея,
а ведьма? Может, я...
- Ведьма, ведьма, - согласился Кононов. - Ведьмы, они всегда рыжие и
зеленоглазые. Ты ведьма, а я - колдун с пришельцем в голове... Словом, два
сапога пара.
- Я серьезно...
- Если серьезно, солнышко, так что тебя волнует? Что было прежде и что
теперь? И отчего ты ему не поддалась? Ну, сама понимаешь, что изменилось.
Он поцеловал Дашу в губы, и она, блаженно зажмурившись, пробормотала:
- Изменилось, конечно... Я и ты... Мы...
Облом гулко вздохнул во сне, дернул хоботом, дунул. Теплый воздух
пошевелил Дашины волосы.
- Скоро Варя приедет с Олежкой и Игорем... Я им дозвонилась...
- Ну тогда не стоит время зря терять, - произнес Ким, а про себя
подумал:"Есть ведьма, очень симпатичная, и есть колдун, вполне пригожий
молодец. И кто у них родится?"
"Наверное, астральный дух", - подсказал Трикси и скромно удалился в
самый темный уголок сознания.
* * *
Диалог пятнадцатый
- Товарищ старший лейтенант, а, товарищ старший лейтенант...
- Чего тебе, Степанков? Чего ломишься? Чего в кабинет лезешь?
- Этот, которого в морг повезли... Странное с ним дело, Петр Иваныч!
- И что же странного, сержант? Свалился человек с балкона, упал
неудачно, череп раскроил... С кем не бывает!
- А ворота? Ворота, Петр Иваныч, я лично их осматривал! Ежели стенка
рухнула, так вмятина должна быть изнутри, а она такая, будто снаружи били!
Здоровенным бревном!
- Умничаешь, Степанков... А все потому, что больно молодой и отслужил
без года две недели. С мое послужишь и поймешь, как отделять частное от
главного. Главное у нас что? Объясняю: главное - труп! Смерть наблюдали
шесть свидетелей, все подтверждают, что несчастный случай, и это нам в
огромный плюс - в смысле статистики раскрываемости. А то, что строение
обвалилось, - частность, благо пострадавших нет. К тому же строение
негосударственное, и виноватый в его неправильной эксплуатации уже
покойник... Я все доходчиво объяснил, сержант Степанков?
- Так ведь платок, Петр Иваныч, еще и платок!..
- Ох, прыткий ты, Степанков, беспокойный, как блоха!.. Что еще за
платок? Какой такой платок?
- А которым лицо покойника было прикрыто! Я всех охранников
расспрашивал, всех пятерых - никто не накрывал!
- Значит, вдова положила, и я ее очень понимаю - рожа у мертвеца не
того... и не этого... Поганая, словом, рожа.
- Так платок мужской ведь, а не женский! Мужской, Петр Иваныч!
- Ох, Степанков, Степанков... Сам посуди: такую рожу разве женским
платочком прикроешь? Она из мужнина халата вытащила тот платок да и
накрыла... Проще репы пареной!
- И не убивалась вовсе...
- А чего ей убиваться? Женщина молодая, сочная, красивая, а
покойный... Прости господи! О покойных или хорошее, или ничего - а что тут
хорошего скажешь?
- Я не о нем, Петр Иваныч, я еще о следах. Следы там странные, три или
четыре, где мягкая земля... под кустами есть и на клумбе... Будто сваей
тыкали, большой такой сваей, во!..
- Ты, Степанков, ручонки-то не расставляй, бутылку со стола
смахнешь... вот, стакан задел, паршивец... Ну, следы, ну, свая - и чего?
- Да бабка Нюра толковала... старая она, не спится ночью, бродит от
окна к лежанке... толковала, будто слон в пятом часу на улице прогуливался,
у них на Третьей Кленовой. А Федькин сват, который с Кронштадтского
переулка, говорит...
- Сержант Степанков!
- Я!
- Крр-ругом марш! Где выход, знаешь? Вот и двигай к месту несения
службы!
- Куда конкретно, товарищ старший лейтенант?
- В ...! А дальше - катись по ... и на ...! Как доберешься туда,
сверни налево, и будешь в полном ...! Ясно, или повторить?
- Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! Будет исполнено, товарищ
старший лейтенант!
Глава 16. Лишний инклин
Об искусстве делать подарки скажу так: его основа - психологическая, а
вовсе не финансовая, ибо ценность дара и радость, которую он приносит,
определяются не стоимостью, а желанием одаряемого получить тот или иной
предмет. Нередко это желание иррационально, не проявляется в зримых формах,
таится в подсознании и до конца неясно нам самим. Задача дарителя --
установить путем долгих и тщательных наблюдений, что именно необходимо в
каждом случае, после чего заняться финансовой проблемой, соразмеряя
стоимость презента с весом кошелька.
Конечно, бывают универсальные подарки вроде цветов и брильянтов для
женщин и галстуков для мужчин. Но не дарите этого близким! Им предназначено
другое, самое драгоценное, чем мы сумеем их порадовать: частица нашей
собственной души.
Майкл Мэнсон "Мемуары.
Суждения по разным поводам".
Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г
Прошло несколько дней. Ким сидел у компьютера на Президентском,
наколачивал текст, трудился, как проклятый, чтобы, освободившись к вечерней
заре, отдаться нежным Дашиным заботам - чаепитию вдвоем, с домашними
пирогами, и воркованию у распахнутого кухонного окошка. Дарья приходила
усталая, но вдохновленная: рассказывала, каких юристов-чудодеев прислал Анас
Икрамович и как одни из них возятся с делами по наследству, тогда как другие
рыщут тут и там и справки наводят, кому отписать впоследствии черновское
добро - домам для беспризорных, инвалидам с детства и нищим ветеранам
афганской и чеченской войн. Все остальное тоже шло и шевелилось, двигаясь
положенным чередом: в отремонтированном "Конане" хозяйничал Славик Канада,
Облом вернулся на арену, и Варя каждый вечер танцевала на его спине, Чернова
кремировали и забыли, Ким получил аванс, после чего Халявин стал справляться
дважды в день, как продвигается работа, и сулить рекламу по радио и
телевидению Все инклины Трикси, за исключением погибшего, были собраны и
включены в ядро, микротранспундер в полной готовности ждал на орбите, однако
пришелец не торопился, залечивал раны в своей ментальной ауре и наблюдал за
творческим процессом Майкла Мэнсона. Процесс шел полным ходом и постепенно
близился к концу.
* * *
Рука киммерийца взметнулась, и одновременно с блеском прорезавшего
воздух ножа колдун выкрикнул несколько слов. "Да будут члены твои камнем..."
-- успел разобрать Конан, чувствуя, как ледяной холод охватывает его.
Он зашатался, едва не потеряв сознание, но вдруг лоб, виски и затылок
обвила раскаленная змея, стиснула голову, посылая волны нестерпимого жара;
они покатились вниз, к плечам и к сердцу, добрались до кончиков пальцев,
согрели колени. Холод мгновенно отступил; Конан, все еще ощущавший слабость
в ногах, направился к черному алтарю и оперся о каменный куб рукой.
У ног его распростерлось тело колдуна с пробитым горлом, а на пороге,
вскинув тускло блистающую секиру, огромной серой статуей застыл Идрайн --
такой же мертвый, как сраженный колдовским оружием владыка Кро Ганбора.
Пожалуй, еще мертвее; зрачки колдуна пока что мерцали угасающим огнем, а
Идрайн казался безжизненным, как скала, как тот неведомый камень, гранит или
базальт, одаривший его плотью.
Конан склонился над телом Гор-Небсехта и выдернул свой клинок. Хлынула
кровь, глаза чародея потухли; Идрайн зашевелился и с тяжким вздохом опустил
секиру. Ее лезвие звонко лязгнуло о камень.
* * *
"Это конец?" - спросил Трикси.
- Отнюдь, - отозвался Кононов. - До конца еще прольются реки крови.
Ну, не реки, но несколько капелек выдавим.
"Из кого? Ваниры перебиты, замок взят, колдун зарезан... Значит,
волшебный клинок проржавел, и вся история закончилась".
- Вовсе не проржавел и вовсе не закончилась! - возразил Ким. - Такой
тривиальный хеппи-энд - есть профанация и поношение для моего писательского
мастерства. Сейчас используем один приемчик, нечто наподобие инверсии,
разыгранной на троих: для Конана, Идрайна и Аррака.
"Какой же в этом смысл?"
- Передача тонких психологических движений, свершаемых в душах героев,
-- неопределенно ответил Ким. - Конан отступает в тень, а слово передается
Ар-раку, Демону Изменчивости...
Он потянулся за сигаретами, чиркнул зажигалкой, прикурил и стал
барабанить по клавишам.
* * *
Серокожий был великолепен!
Еще пребывая в прежней плоти, Аррак послал приказ гиганту и убедился в
его несокрушимой мощи: все стражи-ваниры были мгновенно перебиты.
Превосходно! Жестокий, сильный, решительный, равнодушный к женским
чарам, холодный, не знающий жалости... Нет, сероликий исполин, бесспорно,
превосходил рыжего Эйрима, сколько бы счастья и удачи ни отпустила судьба
вождю ванов.
"Кстати, - размышлял Аррак, исследуя ауру своего нового избранника, --
удаче Эйрима через пару дней придет конец; серокожий убьет его, захватит
усадьбу и корабли, подчинит себе людей. Это явилось бы вполне естественным
деянием, ибо крепость Эйрима и его дружина были сильнейшими на побережье; а
значит, овладев ими, серокожий сразу получал запасы, и боевые ладьи, и
войско. Пусть небольшое, две-три сотни человек, но для начала хватит; многие
покорители мира начинали с еще меньшего..."
Пока гигант рубил на лестнице ваниров, Аррак пытался воспринять его
эманации, неясные и туманные, как всегда бывает у людей; дух по-прежнему
жаждал убедиться, что его избраннику присуща тяга к некой цели.
Он был удивлен. Не отсутствием цели, нет! Цель у сероликого имелась, не
важно какая, но имелась; и он стремился к ней с редким упорством, достойным
всяческих похвал. Но, кроме цели, не было ничего!
Сероликий убивал ваниров, не чувствуя ни ненависти к ним, ни
отвращения, ни тем более жалости; человек, отгоняющий опахалом мух или
прихлопнувший овода, испытывал бы больший гнев. Это изумило Аррака - что
само по себе казалось достойным изумления, ибо Демон Изменчивости не привык
испытывать такие чувства. Но он знал, что на близком расстоянии не может
ошибиться, хоть связные мысли великана и его конкретная цель оставались пока
недоступными. Вдобавок Аррак ощущал ярость, злобу и страх сражавшихся и
умиравших ваниров. С ними все было в порядке; обычные эмоции стаи волков,
которых потрошит полярный медведь.
Но серокожий был иным. Он дрался с равнодушием и спокойствием
бессмертного духа, и Арраку удалось уловить лишь легкий оттенок презрения, с
которым будущий его избранник крушил черепа и кости ваниров. Да и презрение
это, и упорство, и несокрушимая уверенность в себе казались лишь отблеском
чувств, а не самими чувствами; то был лишь дым над костром, что бушует в
душе человеческой во время битвы.
Серокожий напомнил Арраку одно из первых его воплощений - Ксальтотуна,
ахеронского чародея былых времен. У этого мага душа тоже была застывшей,
холодной и полной презрения к праху земному, ничтожным людишкам, которых он
мог отправлять на Серые Равнины заклятиями и чарами. Правда, Ксальтотун
вершил убийства с помощью слов, а серокожий - своей огромной секирой, но
разве в этом суть? Ахеронец нравился Арраку, ибо цель его была величайшей из
всех, какую мог преследовать смертный.
Власть!
"Возможно, сероликий тоже стремится к власти? Возможно, из него удастся
сотворить второго Ксальтотуна?"
Но события развивались слишком стремительно, и Аррак не успел додумать
эту мысль до конца. Бой на лестнице закончился, затем в дверях возникли две
рослые фигуры, и в следующее мгновение в воздухе просвистел нож, пробивший
шею Гор-Небсехта. Аррак, на время оглохнув и ослепнув, ринулся из своей
щели, проскользнул по запутанному лабиринту, где еще недавно обитал дух
колдуна, преодолел нижние и верхние его этажи и вырвался на свободу из
остывающего тела. Теперь ему предстояло совершить такое же путешествие, но в
обратном порядке, и угнездиться на самом дне души своего нового избранника.
* * *
"Любопытный поворот! - прокомментировал Трикси. - Кажется, нас
ожидает что-то интересное?"
- Ты прав, мой экзоплазменный друг. Самое интересное впереди - и в
жизни, и в романе. Особенно в жизни.
Ким выдвинул верхний ящик стола, вытащил маленькую коробочку, открыл,
полюбовался на кольцо с брильянтом. Брильянтик был крохотный, как раз
величиной с аванс за "Грот Дайомы", но Кононову он представлялся больше и
великолепнее, чем корона Российской империи. Дар любви, залог счастливого
супружества! Когда-нибудь, лет через пятьдесят, Даша наденет это колечко и
скажет: "Вот, милый, первый из твоих подарков, самый дорогой и драгоценный.
Не камень дорог в нем, а знак любви. Я помню, сколько ты трудился, чтобы..."
"Вот и трудись, - прошелестел пришелец. - Трудись! Мне хочется узнать
конец истории. Неважный выкуп за мой потерянный инклин, но лучше что-то, чем
вовсе ничего".
- Ты прав, - согласился Ким. - Побоку мечты и сантименты! Драма
развивается, и надо бы до ужина свести концы с концами. А на ужин у нас...
"Меня не волнует, что у вас на ужин, я хочу узнать про колдуна. Убит он
или не убит?"
- Убит. Однако магический клинок еще не покрылся ржавчиной.
"Но почему?"
- По той причине, что зарезали не того. В нашем мире это случается,
мой друг.
* * *
Конан, ошеломленный, уставился на свой кинжал.
Его лезвие светилось прежним золотистым блеском и было таким же
несокрушимым, как мгновение назад. В чем не составляло труда убедиться - он
ткнул острием гладкую поверхность алтаря, и камень раздался, подобно мягкому
сыру.
"Обман"? - мелькнула мысль. Но кто его обманул? Гор-Небсехт? Или
Дайома?
Киммериец скрипнул зубами и выругался. Он был готов поставить жизнь
против дырявого ведра с мочой верблюда, что нож проткнул глотку истинному
Гор-Небсехту, что истинный и неподдельный Гор-Небсехт лежит на полу у его
ног. холодный и застывший, как зимняя равнина Ванахейма.
И дело заключалось не в том, что глаза его видели облик стигийца,
настоящего стигийца, смуглого, черноволосого, с орлиным носом и тонкими
бескровными губами. Нет, совсем не в том!
Стигиец, павший от его клинка, знал чародейскую науку! Чары, чуть не
сгубившие Конана, леденящий мороз и смертельный холод, были способны
обратить живого человека в камень, и это не являлось ни обманом, ни
иллюзией! Конан понимал, что защитила его лишь магия обруча Дайомы; знание
это казалось столь же точным, бесспорным и определенным, как и то, что
солнце восходит на востоке, что трава зелена, вода мокра, а на деревьях
летом распускаются листья.
Так кем же он обманут? Дайомой, заколдовавшей нож? Так, чтобы клинок
без ущерба резал дерево, камень и плоть человеческую, но покрывался
ржавчиной, испив крови чародея? Но об этом он знает только с ее слов...
Может быть, надо проткнуть глотки сотне магов, чтоб нож сломался? Или хватит
одного, но одаренного великой магической силой? Одного, но настоящего
чародея? Более грозного, чем Гор-Небсехт?
В том, что стигиец - настоящий колдун, Конан не испытывал сомнений.
Лишь опытный маг сумел бы обратить человека в камень, и лишь умелый чародей
смог бы остановить Идрайна.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг