- Джигит! Крепкий парень! - с одобрением произнес Анас Икрамович,
поворотился к галерее и щелкнул пальцами. На пороге возник Томас. - Рустама
зови! Скажи, что гостя моего к Чернову повезет. На сером "Линкольне"... Нет,
к дьяволу "Линкольн"! Пусть "ЗИМ" выводит! Тот, что недавно
отреставрировали, черный, с малиновой обивкой!
Томас невозмутимо кивнул и исчез, а хозяин стал прощаться с гостем,
жать руку и пить "на посошок". Затем подтолкнул его к террасе:
- Иди и меня не забывай! Мой дом - твой дом!
В дверях Кононов обернулся. Анас Икрамович сидел за столом, над костями
индейки и остатками салатов, и с блаженной улыбкой глядел в потолок. Глаза
его мерцали, губы шевелились, и Ким, напрягая слух, уловил:
Подстрелив козленка в роще,
Сели витязи за ужин.
Небогат был пир походный,
Но зато по-братски дружен.
На заре они проснулись,
Повели коней к ручью,
И разъехались, рыдая,
Каждый в сторону свою.
* * *
Диалог тринадцатый
- Садись, Зайцев, пей... Не хочешь пить? Ну тогда слушай, Глеб Ильич.
Разговор есть.
- Я весь внимание, Анас Икрамович.
- Скажи мне, Зайцев, сколько объектов под нашей защитой?
- Около пятисот.
- А ежели точнее?
- Четыреста восемьдесят два, в Центральном, Невском и Фрунзенском
районах. Кое-что на Васильевском и Петроградской стороне.
- Это считая с банками, "Пассажем", "Европейской" гостиницей и
"Асторией"?
- Да. Но без мелочи, всяких ларьков да палаток.
- А этих сколько наберется?
- Надо у сборщиков узнать. Думаю, тысячи три.
- Хмм... Вот что, Зайцев, решил я реформировать нашу структуру. Ты
своих аналитиков к компьютерам посади, и пусть они составят мне два списка:
в первом - заведения порядочных людей, а во втором - мошенников и жуликов.
- Они все мошенники и жулики, Анас Икрамович. Видит бог, все!
- Не прав ты, Зайцев, ой, не прав! Это в тебе прежняя закваска бродит,
с кагэбэшных времен - никому не верить! А люди-то все разные: одни
обманывают в силу обстоятельств, чтоб дело их не рухнуло, другие жулики по
природе. С учетом данного факта пусть списки и составляют. А потом...
- Что потом?
- С порядочных брать дани не будем. Так я решил.
- Анас Икрамович... позвольте кое-что напомнить... Сейчас районы,
перечисленные мной - сфера влияния нашей структуры. Но свято место пусто не
бывает! Мы уйдем, придут другие, тамбовские либо казанские, и для наших
бывших подзащитных ничего не изменится. Ровным счетом ничего!
- Почему бывших? Нехорошо говоришь - бывших! Мы их, Глеб Ильич, без
защиты не оставим и никому не отдадим.
- Жест благородный, но нереальный в финансовом смысле. Если ничего не
брать, то на какие средства защищать?
- Э, Зайцев, Зайцев!.. Я ведь что сказал? Я сказал, два списка
составить! Тех, что из второго, вдвое обложим, вот и сойдется финанс с
балансом!
- А не рухнут, Анас Икрамович?
- Эти рухнут, другие появятся. Сам говоришь: свято место пусто не
бывает... Нашей земле вовек на жуликов не оскудеть! Они ребята ушлые,
скользкие, ищут новые возможности, что в свою очередь открывает для нас
новые ресурсы. Ты вот, Глеб Ильич, проверь, всех ли мы обложили как надо.
Банки, предприятия, торговые точки, казино - это само собой, но есть ведь и
другое, есть экстрасенсы, гербалайфщики и сайентологи, секты всякие и
академии эзотерических наук... Почему с них не берем, а берем с порядочных
людей?
- Мудрая мысль, Анас Икрамович! Проверю! - Потом: - А подскажите
мне, что делать с фокусником? С писателем, которого я к вам привез?
- Он в первом списке. Ясно, Зайцев?
- Ясно. Слушаюсь!
- И вот что еще, Зайцев... Еще решил я благотворительный фонд учредить
для поддержки поэзии и остальных искусств, какие в наши дни отнюдь не
процветают. Пусть Суладзе с юристами займется проработкой, устав напишет, а
Пронин уточнит кандидатуры, в первую очередь, поэтов... Да, еще над
зоопарком шефство возьмем. Пора, давно пора! Как думаешь, Глеб Ильич, тигры
там еще не сдохли с голоду?
Глава 14. Фазенда в Комарово
Мы делаем первые шаги в космосе, наши знания о Вселенной и населяющих
ее существах отрывочны и ничтожны - и, более того, мы даже не представляем,
как распорядиться этими знаниями. В этой связи мне вспоминаются слова
Чарльза Бэббеджа: "Природа знаний такова, что малопонятные и совершенно
бесполезные приобретения сегодняшнего дня становятся популярной пищей для
будущих поколений". Приходится верить Бэббеджу - как-никак, он изобрел
компьютер еще в девятнадцатом веке.
Майкл Мэнсон "Мемуары.
Суждения по разным поводам".
Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г.
Улица была с оригинальным названием, объединявшим топонимику с
политикой: Советская-Щучьинская. С первой частью все было ясно, вторую же
добавили по той причине, что улица шла от поселковых окраин к озеру Щучье,
плавно преобразуясь в неширокую тихую магистраль среди соснового лесочка. В
самом ее начале имелось с полдюжины частных домишек, потом протекал ручеек
под прочным бетонным мостиком, потом шелестели сосны да ели, потом по левую
руку вставало заброшенное здание старой типографии, а справа - высокая
краснокирпичная изгородь. Она тянулась вдоль дороги метров на двести и,
вероятно, уходила в лес еще на столько же, охватывая территорию, где мог бы
разместиться вполне приличный парк. Парк тут и был, только артиллерийский:
стояла кадровая часть с пушками и складами снарядов. В эпоху перестройки
часть "кадрировали" до нуля, а бывший ее плацдарм приобрела строительная
фирма, дабы воздвигнуть элитные коттеджи в мексиканском стиле. Но до
коттеджей дело не дошло: едва расчистили объект от складов и казарм, как
руководство фирмы перебазировалось в Мексику - само собой, со всеми
капиталами. Затем последовали робкие попытки устроить лагерь скаутов-,
мини-Диснейленд, оздоровительный комплекс и что-то еще в таком же роде, пока
не явился коммерсант Чернов и не скупил все оптом: землю, ограду, сосны, ели
и живописные артиллерийские развалины. При нем расчистку завершили, лес
облагородили и возвели солидный особняк, однако не мексиканского типа, а,
скорее, шведского или канадского, что больше соответствовало климату. Так
что фазендой он мог называться лишь с большими натяжками.
Все это Киму поведал Рустам, водитель Икрамова, веселый разговорчивый
татарин. Ким не остался в долгу и, нежась на малиновых подушках "ЗИМа",
пустился в воспоминания о том, как торговал собачьей шерстью и удобрениями
из куриного помета, как расселял для новых русских квартиры Пушкина и
Достоевского, как занялся мануфактурным промыслом, бильярдным сукном и
парашютным шелком. А нынче вот открыл таверну "Эль Койот" - само собой, с
благословения Икрамыча! - и хочет договориться с Черновым о поставках
пульке, текилы и шнапса. "Шнапс знаю и текилу знаю, - сказал Рустам. - А
пульке - это что?" "Водка мексиканская, - объяснил Ким, - из агавы
делается, из самых зверских кактусов. Верблюда валит наповал. Со всех
четырех копыт!" "О!" - уважительно произнес шофер и поинтересовался, кто
такой койот. "Заокеанский шакал", - ответил Ким и попросил высадить его у
стены черновского имения. Мол, хочет прогуляться до ворот и поразмыслить о
поставках - может, нужны не только текила, шнапс и пульке, а еще саке и
спирт, чтоб разбавлять забугорную продукцию.
Рустам, продемонстрировав немалое искусство, развернулся на узкой
дороге и уехал, а Ким полез в развалины бывшей типографии. Когда-то здесь
печатали "Комаровскую правду", "Курортный вестник" и остальные местные
газеты, но те времена канули в вечность; теперь двухэтажное здание было
пустым, заброшенным, с выбитыми окнами и сорванными дверьми. Хороший пункт
для наблюдения, неподалеку от ворот, только пыли много. Ким пристроился за
подоконником, взглянул на часы - было четверть седьмого - и осмотрел
прилегающую местность.
С обеих сторон лесок, прямо - шоссе, за ним - стена в два
человеческих роста, в стене - железные ворота, тоже изрядной высоты. Над
стеной торчат верхушки сосен, а больше ничего не разглядишь, ни дома, ни
других построек; должно быть, они в глубине, за деревьями. Стена мощная, но
старая; кирпич кое-где выкрошился, забраться нет проблем, однако по гребню
натянуты провода, да так, что через них не перелезешь и между ними не
просочишься. Кабель вроде бы тонкий, вряд ли под высоким напряжением --
значит, сигнализация, решил Ким. В таких делах он плохо разбирался, будучи
гуманитарием; помнились ему лишь фильмы, в которых голливудские коммандос
хитро закорачивают провода и проникают через изгородь, как тени. Или прыгают
с парашютом, спускаются на дельтаплане, роют подкоп под стеной... Но эти
способы тут явно не годились.
"Проблемы?" - спросил Трикси.
- Проблемы, - вздохнул Ким. - По-тихому не влезть, без шума Дашутку
не выкрасть. Зазвенит, качки сбегутся, будет драка и стрельба... А я ведь
кувалду с дисками оставил у Икрамыча! Вернуться, что ли, к нему? Или в
"Киммерию", где бульдозер обещали? Бульдозер, он посолидней кувалды... Ты
как считаешь?
"Примитивная техника, - ответил пришелец. - Я мог бы вызвать
микротранспундер, но ты в нем не поместишься. Видишь ли, мой аппарат не
предназначен для размещения материальных объектов. Это, собственно,
оболочка, заполненная коллоидом, несущим ментальный отпечаток моей
личности".
- А если я сверху сяду? На крышку?
"Не усидишь. Размер микротранспундера - в две твои ладони".
Ким снова вздохнул. На дороге появился фургончик, подъехал к воротам,
погудел; железные створки чуть-чуть раздвинулись, вышел охранник, заглянул в
кабину, помахал рукой. Створки раздвинулись шире, фургончик юркнул в щель; в
открытом сзади кузове подпрыгивали ящики и коробки. "С продуктами", --
подумал Ким, разглядев пестрые упаковки и горлышки бутылок.
Он чувствовал, как нарастает раздражение, но в этот раз не Конан был
его источником. Конан, боец умелый, опытный, наоборот, советовал не
торопиться, а все в деталях рассмотреть: где дом, и где охрана, и сколько
стражей у ворот, и при каком оружии. А рассмотрев, прикинуть, кого и где
мочить... Территория большая - вдруг выскочит из-под куста ублюдок с
автоматом? Всадит пулю, да еще в башку...
- Слушай, Трикси, - сказал Ким, - а что случится при ранении в
голову? Ну, если мне череп разнесут? Ты меня реанимируешь?
"При летальном повреждении мозга я ничего не сумею сделать. Мы оба
погибнем, Ким, ты и я. - Сделав паузу, Трикси печально добавил: - Я уже
дважды был на грани смерти... Помнишь того сантехника-прыгуна? Он ударился
плечом, бедром и ребрами, треснула затылочная кость, но мозговая травма, к
счастью, оказалась незначительной. Я успел... А мог и не успеть!"
- Это первый случай. А второй?
"Второй - когда в тебя стреляли. Хорошо, что не в голову".
- Спасибо, что предупредил, - буркнул Ким. - Давай-ка, приятель,
залезем на крышу. Отсюда ни черта не видно, даже дом не разглядеть...
По лестнице без перил он поднялся на второй этаж, отыскал чердачный
люк, подтянулся, проник в пыльное пространство под ржавой железной кровлей,
вылез на крышу через слуховое оконце и залег за трубой. Мешали деревья, но
кое-что он все же рассмотрел: строение левей ворот - видимо, караульную;
вольер, в котором дремали четыре овчарки; подъездную дорогу, тянувшуюся к
дому от ворот, и сам дом - основательный особняк в два этажа, на высоком
гранитном фундаменте, с каменной широкой лестницей, что вела на крыльцо, к
распахнутым настежь дверям. Дом, собственно, мог считаться трехэтажным --
под изогнутой крышей была еще мансарда, выходившая на балкон с резными
перилами и шезлонгами. Особняк располагался в глубине участка, метрах в
семидесяти от стены, и был окружен серебристыми елями, кустами жасмина и
цветущих роз. Справа поблескивала жидким серебром поверхность бассейна.
Пересчитав охранников, болтавшихся у караульной (их было трое), Ким
сказал:
- Есть план. Я подхожу, стучусь, качки открывают, и ты пересаживаешь
им матрицу Льва Толстого. Которую сформируешь по моим воспоминаниям о
читанных в школьные годы романах.
"Почему Льва Толстого?" - спросил Трикси.
- Потому что у него философия была подходящая: непротивление злу
насилием. Стражи в отпаде, а я спокойно двигаюсь к дому и...
"На философию полагаться не стоит, - прервал его Трикси. - Судя по
информации в твоей памяти, Толстой был офицером и дворянином, потомком
древнего воинственного рода. Не советую использовать его инклин".
- Это была шутка, - признался Кононов. - Зачем нам троица Львов
Толстых? Для нынешнего литературного процесса это жуткий шок! Хватит с нас
одной Толстой Татьяны.
"Ну, тогда придумай что-нибудь еще", - сказал пришелец и погрузился в
собственные мысли.
Тем временем на балкон вышел невысокий человек, постоял рядом с
шезлонгом, уселся, вытянул ноги, развернул газету. Сердце Кима дрогнуло и
сжалось; каким-то шестым, десятым или двадцатым чувством он внезапно понял,
что видит самого хозяина. За дальностью расстояния он не мог разглядеть ни
черт его, ни одежды, лишь силуэт, что рисовался на застекленном фронтоне;
казалось, перед ним возникла тень или плоская кукла-марионетка, которую
дергает за ниточки незримый вожатый, заставляя шевелить руками и дергать
головой. Минут пятнадцать кукла листала газету, потом движения ее
замедлились, руки застыли, голова повернулась; теперь Чернов глядел на руины
типографии, словно предчувствуя, что в них скрывается его заклятый враг.
Глаза Кима сузились, лицо окаменело.
"Где он прячет Дашу? - мелькнула мысль. - Что сделал с ней? Что
собирается сделать? О чем он думает, глядя на лес и небо с повисшим над
соснами солнечным диском? О непокорной жене? О мести ее возлюбленному?"
Реальность дрогнула, размылись контуры стены, исчез, будто растаяв,
особняк с фигурой на балконе и тут же появился снова - уже не дом, а замок,
цитадель из серого гранита с высокими башнями-пилонами, что подпирали небеса
-- холодные, низкие, угрюмые. Взвыл ветер, швырнул ледяную крупу меж зубцов
парапета, скользнул в раскрытое окно и закружил по темному мрачному залу...
Затанцевал вокруг человека-тени в черной длинной мантии...
* * *
Гор-Небсехт, стигийский колдун и владыка Кро Ганбора, готовился к
битве.
Битва была неизбежной. После бунта Эйрима, после побоища, устроенного в
его усадьбе киммерийцем и серокожим, после гибели Торкола и Фингаста
сражение сделалось неотвратимой реальностью. Гор-Небсехт уже знал, что мечи
и топоры ваниров не смогут его защитить, что он должен полагаться лишь на
собственное колдовское искусство, на мощь своих заклятий и смертоносных чар.
Но предстоящая схватка его не страшила, так как имелось много способов
разделаться с киммерийцем: скажем, превратить дикаря в обезьяну, от коей
этот варвар ушел не столь уж далеко. А серокожего - в медведя!
Маг высокомерно усмехнулся, по привычке меряя неспешными шагами
пространство между алтарем и распахнутыми настежь окнами. Сейчас он был
спокоен и собран; он не думал о походе на юг и о зеленоглазой женщине с
далекого острова - он готовился отстаивать свою жизнь и свою власть. Ноздри
его крупного носа раздувались, темные глаза под кустистыми бровями грозно
поблескивали, пальцы непроизвольно шевелились, то ли стискивая чье-то горло,
то ли чертя в воздухе колдовские знаки.
"Не надо ни медведей, ни обезьян, ни прочей живности, - думал
Гор-Небсехт. - Гораздо лучше обратить обоих пришельцев в камень... Да, в
холодный камень, черный и гладкий! Изваяние киммерийца он поставит рядом с
алтарем, чтобы любоваться статуей всякий раз, когда будет в этом чертоге...
А серокожего, быть может, и оживит... потом, спустя несколько дней после
схватки... Из него получится хороший слуга и страж; не стоит пренебрегать
бойцом, который может справиться с десятками опытных воинов. Но сперва
серокожему нужно обучиться покорности и побыть здесь, в обширном и сумрачном
зале, около статуи киммерийца".
Поразмыслив, Гор-Небсехт принял именно такое решение. Что касается
самой магической процедуры, превращавшей живую плоть в камень, то ее он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг