время плотоядными, словно у пары оголодавших кобелей.
Один из парней - Егор, а может, Щербатый - внезапно подскочил к
Варваре, но та, с неженской силой стукнув его в челюсть, выскользнула из
расставленных рук, перепрыгнула на поленницу, а с нее - на крышу второго
сарая. Видимо, этот фокус делался не раз и был во всех мелочах отработан --
по дороге Варвара успела левой ногой выбить полено у Шурика, а правой
врезать ему по затылку. Удар оказался неслабый - Шурик охнул, покачнулся,
но устоял, откинувшись на груду дров. Потом выхватил дубинку и с угрожающим
видом помахал ею в воздухе.
- Ну, падла гребаная, погоди! Я тебе воткну!
- Это и воткнешь, если больше нечем, сучонок вшивый! - откликнулась
женщина. Повернувшись к Гире, она приставила ладонь к низу живота,
пошевелила пальцами и насмешливо осведомилась: - А правда, что у всех
отморозков здесь тоже отморожено? И что причиндалы свои вы держите в
холодильнике?
- Поймаю, узнаешь, - пообещал бритоголовый, затем, хмуря густые
брови, оглядел помощников и произнес: - Так у нас дело не пойдет, братва,
так мы до вечера провозимся. Вот что... Ты, Щербатый, останься на крыше,
Храпов пусть следит, чтоб в лес не смылась, а мы ее на этом сарае возьмем. С
трех сторон!
Под черепом Кима проснулся Трикси:
"Что они делают? Это какая-то игра? Национальный спорт? Такого я в
Финляндии не видел!"
"Такого нигде не увидишь, - заметил Ким. - Это Дарьина сестра. Они ее
ловят".
"Зачем?"
"Хотят узнать, где Даша. А если не скажет, примутся насиловать".
"Ни на одной планете, где дышат метаном... - начал Трикси, но тут же,
не закончив фразы, возмутился: - Это мерзость, клянусь квазарами Галактики!
Мерзость! Ты собираешься вмешаться?"
"Еще как! Только не вырубай меня из образа, пока я их не успокою. И не
давай советов. Советы, они хороши после драки".
С этими словами Ким, извиваясь змеей, пополз в траве, желая подобраться
с тыла к Храпову. Гиря с подручными уже залез на крышу, Варвара отступила на
самый край и погладывала то на троих противников, то на Щербатого, то на
землю - видно, соображала, куда прыгать и куда бежать. Наконец, сделав
изящный пируэт, она скакнула на поленницу, Шурик прыгнул вслед за ней, дрова
под их тяжестью зашуршали, заскрипели и разъехались, сбросив непосильный
груз. Варвара вскочила первой, с увесистым поленом, нацелилась Шурику в
темя, но в этот миг с соседней крыши ринулся Щербатый. Он рухнул на женщину,
сшиб ее наземь, но тут же дико взвыл - рыжая, похоже, знала, в какое место
бить. Но было поздно: сзади на нее навалился Шурик, подбежавший Егор схватил
за руки, а Гиря, поставив башмак на затылок, втиснул лицо в землю.
Задыхаясь, Варвара билась под ними, как кошка под сворой жадных псов.
До Храпова, с интересом следившего за свалкой, было три шага. Близко,
совсем близко! Кононов поднялся с грозным ревом, одним прыжком пересек
разделявшее их расстояние, швырнул качка в траву, занес пудовый молот. "Не
убивай!" - пискнул Трикси. "Гуманист хренов..." - пробормотал Ким, но
молота не опустил, ткнул упавшего носком в живот и, вращая над головой
кувалду, направился к сараям, разбросанным поленьям и копошившимся на земле
телам.
Гиря его не заметил - увидел Щербатый, сидевший у стены с рукой на
причинном месте.
- Это что еще за хрен припадочный? Это...
Ким легонько стукнул его в висок, проломил стену ударом молота, сунул
обмякшее тело в дыру.
- Этот хрен тебе не по зубам. Полежи, приятель, отдохни...
Он повернулся, перехватил свое оружие посередине рукояти и огрел ею
Шурика по хребту. Может быть, не Шурика, а Егора - они стояли радом на
коленях, пытаясь связать Варвару, а та сопротивлялась молча и отчаянно. Ким
опустил кувалду, схватил насильников за шеи, стукнул лбами, потом, глядя в
мертвеющее лицо Гири, медленно произнес:
- Что, узнал фраера с Президентского? Чахоточного спидоносца? Вижу,
узнал... Ну, на этот раз я погляжу, какого цвета у тебя печенка! Может,
протухла и не годится на паштет... Ты, братан, циррозом не страдаешь?
Он надвигался на бритоголового, усмехаясь, поигрывая мышцами, еще не
решив, что сделает с ним - то ли и правда вырвет печень, то ли переломает
ноги или оставит без ушей. Достойную кару он еще не выбрал, но был уверен в
своей силе, в неуязвимости и в том, что может эту кару совершить. Кровь
Нергала! Кто этот хмырь, чтобы тягаться с киммерийским варваром? Прах и
пепел - а больше ничего!
Он не увидел, как поднимается сзади Храпов, только услышал тихий щелчок
предохранителя. Раздался гром, пуля вошла под лопатку, пробила сердце; с
последним выдохом вспух и опал на губах кровавый пузырь, и Ким без звука,
молча, повалился в траву.
Отерев со лба холодный пот, Гиря с облегчением выдавил:
- Фраер - он фраер и есть.
Потом вытащил спрятанный под ветровкой пистолет и разрядил в грудь
Кима.
* * *
Тьма и холод... Мрак, пронзительная боль... Казалось, он падает в
пропасть, откуда не возвращаются, - летит долго, бесконечно и все не может
достигнуть дна.
Потом холод и боль отступили и словно растаяли, сменившись чувством
умиротворения и покоя. Но он еще падал, падал в никуда, хотя полет уже не
казался путешествием в вечность - скорее, дорогой к иному миру, опасному,
но полному борьбы и жизни. "Я не умер, - мелькнуло у Кима в голове, --
странно, но я не умер! Я падаю... Но куда?"
Ощущение тела внезапно вернулось к нему. Он вдохнул прохладный воздух,
услышал, как шумят ели, раскачиваясь на ветру, почувствовал жар нагретого
солнцем валуна и тяжесть арбалета в собственных руках. Мир покачнулся,
дрогнул и застыл, точно лесной пейзаж, вдруг воплотившийся в реальность.
Эта реальность мнилась привычной, столь же обыденной, как Президентский
бульвар, двор с киосками и скамейками, голубоватое летнее небо и дорога,
петлявшая вдоль болотца. Он был Конаном, Конаном Варваром из Киммерии,
странником, заброшенным в лесные дебри. И он сражался с пиктами.
* * *
Стрелы кончились. Отбросив арбалет, Конан вытянул меч и взял в левую
руку волшебный кинжал. Меч, добытый на "Морском Громе", казался ему совсем
неплохим - обоюдоострый, с длинным прямым клинком отличной кордовской
закалки. Правда, был он слишком узок и легковат для его руки, но выбирать не
приходилось.
Киммериец выступил из-за камня. Бешенство ярилось в его сердце, стучало
молотом в висках; мышцы наливались тяжелой злой силой. Сейчас, перед битвой,
он все позабыл: и остров Дайомы, безмятежно гревшийся в теплом море, и
северный замок, где затаился сгубивший "Тигрицу" колдун, и девушку со
светлыми волосами, глядевшую ему в спину. Он знал лишь, что стая волков
загородила дорогу, и жаждал проткнуть им глотки острым железом.
Припоминая пиктскую речь, он осыпал врагов руганью:
- Смрадные псы, сыновья псов! Блевотина Нергала! Я, Конан из Киммерии,
намотаю ваши кишки на свой клинок! Я заставлю вас подавиться собственной
желчью! Я скормлю вашу плоть земляным червям! Выходите, крысы! Выходите, и
посмотрим, чья кровь сегодня угодна богам!
То был давний обычай - бахвалиться перед боем. Но Конан не хвастал: он
готовился сделать все, что было обещано. Гнев его был велик; ярость
подымалась жаркой волной в груди. Привычным усилием он остудил ее: ярость не
должна туманить взор и слишком горячить кровь.
- Выходите, потомки осла и свиньи! Да будут бесплодными утробы ваших
жен! Да пожрет огонь ваши жилища! Да угаснут ваши очаги под ветром с
киммерийских гор! Да сгниют ваши поганые боги!
В лесу взвыли, и первый пиктский воин выступил из-под прикрытия елей.
Был он невысок и коренаст, смугл и черноволос; черные его глаза сверкали,
подобно двум угольям. На плечах воина топорщилась серым мехом волчья шкура,
руки сжимали боевой каменный молот. Конан презрительно плюнул в его сторону.
Все новые и новые коренастые фигуры выступали на поляну, скользя
бесшумно и легко, словно тени с Серых Равнин, почуявшие запах свежей крови.
Их было двадцать или тридцать, и Конан мог считать себя покойником, но это
его не страшило. Он знал, что будь перед ним шемиты, офирцы или черные воины
жарких земель, оставалась надежда победить или хотя бы выжить: он прикончил
бы пять или десять человек, устрашив остальных. Но пикты не отступали
никогда, и этот обычай становился непреложным законом, если дело касалось
киммерийцев.
Топча вереск, воины в волчьих шкурах ринулись к нему. Конан шагнул
навстречу - но не слишком далеко от двух камней, прикрывавших его слева и
справа. Тонко пропел зингарский клинок, перечеркнув кровавой полосой плечо и
грудь первого пикта; волшебный нож рассек древко топора и вонзился в живот
второму воину. Конан отбросил его пинком ноги и ткнул кинжалом прямо в
каменное лезвие секиры, которым прикрывался третий из нападающих.
Зачарованная сталь прошла сквозь камень, коснулась горла; пикт хрипло
вскрикнул и повалился на землю.
Трое! Конан оскалился в лицо четвертому врагу - тот, сжимая копье с
кремневым острием, замер в нерешительности. За спиной его набегали новые
бойцы, тоже с копьями и топорами; никто не нес лука и не собирался стрелять.
Киммериец был слишком ценной добычей, и его хотели взять живьем - для
украшения священной рощи, где пленник будет висеть и гнить долгие месяцы,
радуя богов Леса, Неба и Луны.
Конан сделал ложный выпад мечом, пикт выставил копье, но тут же выронил
оружие, схватившись за живот. Меж пальцев его потоком хлестала кровь, в
огромном разрезе - от ребра до паха - алели внутренности.
- Я же сказал, что намотаю твои кишки на свой клинок, - произнес
Конан, выдернув из страшной раны кинжал. Пикт, хватая воздух ртом, медленно
осел в вереск.
"Четверо! В такой компании не стыдно отправиться на Серые Равнины", --
мелькнуло в голове у киммерийца. Он немного отступил в глубь прохода,
разглядывая свирепые бородатые лица, тяжелые челюсти, по-волчьи ощеренные
рты. "Доводилось ли этим воинам слышать о Конане из Киммерии, некогда --
аквилонском наемнике, грабителе из Заморы, контрабандисте, разбойнике и
пирате? Может, слышали, а может, и нет, - думал Конан, с бешенством орудуя
клинком, - но эту встречу они запомнят надолго!"
Его ярость, гнев и ненависть полыхали теперь холодным огнем, как и
положено в бою: то был негасимый и сильный костер, питавший его упорство и
силу. Он ненавидел пиктов ровно настолько, чтобы никого не жалеть, не
замечать людей за людскими лицами, а видеть лишь хищные волчьи морды и лапы,
грозившие ему каменными когтями. Да и кто признал бы людьми этих дикарей.?
Даже киммерийцы считались не столь варварским племенем; по крайней мере они
пасли коз и умели ковать железо.
Он свалил еще двоих: одному отсек плечо вместе с рукой, второму
проткнул кинжалом глотку. Но каменный наконечник, метнувшись змеей, оцарапал
Конану ребра, обожженная дубовая дубина задела по локтю, едва не выбив меч.
Пробормотав проклятие, он отступил, обороняя свою щель меж камней, подобно
гигантскому морскому крабу, атакованному акулами. Валуны не позволяли пиктам
навалиться на него всей кучей, но он понимал, что скоро воины в волчьих
шкурах заберутся на камни и нападут сверху. Или со спины, если ворвутся во
второй проход.
Второй проход! Отбиваясь от кремневых секир, он оглянулся на Зийну.
Девушка еще держалась; в пяти шагах от нее лежали две неподвижные фигуры, и
в каждой торчало по копью. Вероятно, Зийна метнула свое оружие с отменным
искусством и силой, но теперь у молодой пуантенки остался только меч. Она
уже не могла им убить, только оборонялась, отражая удары вражеских палиц и
топоров.
Большая сучковатая дубина свистнула над самой землей, ударив Зийну под
колени. Она упала, скорчившись от боли, и Конан успел разглядеть, как
сражавшийся с ней воин отбросил секиру, сорвал с плеча плащ из волчьего меха
и набросил его на девушку. Она Пилась под серой шкурой, словно пойманная в
сеть рыба. Пикт с торжествующим воплем упал на нее.
Скрипнув зубами, киммериец ринулся вперед. Жестоким ударом в пах он
опрокинул одного воина, рассек бедро другому, пронзил плечо третьему.
Ошеломленные враги отступили, и Конан вырвался из сноси каменной норы, будто
карающий Ариман: глаза сверкали, пот и кровь струились по мощной груди, меч
и кинжал рубили плоть, дробили кости и черепа. Он был в ярости, и ярость
эта, уже не холодная, а огненно-пилящая, на миг устрашила даже пиктов.
Но только на миг. Коренастые воины окружили киммерийца, набросились на
него, как стая псов на дикого матерого кабана, дружно ударили копьями и
топорами. Конан ощутил каменное острие под лопаткой, острый сук дубины,
распоровший бедро; он рванулся, избежав оглушающего удара в висок. Он был
сейчас почти мертвецом - если не трупом, так пленником, повисшим в
священной роще рядом с Зийной.
Этих ублюдков, этих вонючих лесных крыс было слишком много! Он уложил
десятерых, но оставалось вдвое больше! Он чувствовал веревку, скользнувшую
по шее, и другую, которой пытались охватить его колени; видел, как пикты
разворачивают сеть, плетенную из кожаных ремней, слышал придушенные крики
Зийны.
Он рассек веревки, поднял меч и приготовился к встрече с Кромом. Живьем
его не возьмут!
Где-то за спиной загрохотали копыта, потом дико взвизгнул жеребец,
волчьими голосами взвыли пикты; Конан, ткнув ближайшего мечом, перескочил
через мертвое тело, вырвавшись из кольца. Никто не пробовал ударить его или
набросить сеть - в двадцати шагах в окровавленном вереске шевелилась
огромная груда рук и ног, темноволосых голов и серых шкур, дубин и топоров.
От этой живой дергающейся кучи доносились стоны и рычание, а с десяток
пиктов, только что пытавшихся пленить Конана, кружили рядом с ней, словно
вороны, сжимая в руках молоты и копья.
Внезапно куча распалась. Гигантская серая фигура с поднятым топором
возникла над иссеченными телами, ноги в тяжелых сапогах расшвыривали их,
точно расколотые поленья. Пикты ринулись к великану, ударили враз, уперлись
остриями копий в живот и грудь, в спину и плечи. Топор серокожего опустился
вместе с кулаком, и два воина покатились в вереск с пробитыми черепами.
Затем исполин шевельнулся; треснули древки, бессильно расщепились кремневые
острия, рукояти дубин дрогнули в ослабевших пальцах.
Стальное лезвие секиры опять взлетело вверх, ударило, поднялось,
опустилось... Серокожий исполин расправлялся с пиктами, будто со стаей крыс,
и в этом было нечто унизительное. Нечеловек убивал людей - убивал походя,
без усилий, столь же легко, как каменные воины короля Калениуса
расправлялись некогда с восставшими зингарцами.
Конан глядел, будто зачарованный, забыв о своих ранах и даже о Зийне,
стонавшей и трепыхавшейся под плотным меховым плащом. Люди вступили в
схватку с ожившим камнем; они пытались поразить его жалким своим оружием,
опутать веревками, свалить на землю. Безуспешно! Топор и гранитный кулак
сокрушали кости с тем же равнодушием, с каким дождь поливает землю и
проплывают в небесах темные тучи. Тут, на вересковой поляне, в кольце елей,
бился не человек, сражалась стихия - необоримая и мощная, словно удар
молнии Митры.
Пикты, однако, сопротивлялись. Пикты падали. Пикты умирали. Их осталось
пятеро, потом - четверо, трое, двое... наконец, последний, истекающий
кровью... Потом - никого. Одни пали в честном бою от руки человека, других
сокрушила равнодушная сила голема.
Никого! Только трупы в ало-сизом вереске, только вороны в вышине да
конь в хлопьях пены, только женщина под волчьим плащом да двое мужчин,
пристально глядящих друг на друга...
- Кажется, я поспел вовремя, господин, - проронил Идрайн.
- Но не жди от меня благодарности, нелюдь, - ответил Конан и сплюнул
в окровавленный вереск.
* * *
"Ким!"
Голос был бестелесным, беззвучным - не голос, а мысль, будившая его.
"Ким! Ким! Ким!"
Он застонал, открыл глаза и поворочал головой. Над лесом низко висело
солнце. Слева и справа - стены сараев, меж ними - груд а разбросанных
дров. Полено давило в поясницу. Он попытался вытащить его, не смог, уперся
руками в землю и сел. Рубашка на спине и груди была мокрой, набухшей кровью.
"Ким!"
- Я здесь. - Кононов сильно потер ладонями щеки. - Я живой?
"Живой. Восстановление заняло двадцать две минуты сорок секунд".
Ким задумался. Сила прибывала с каждым мгновением, но мысли медленно
ворочались под черепом. Он пересчитал дырки в залитой кровью рубахе. Пять!
- Восстановление, говоришь? Ты меня с того света вытянул!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг