сделали людям ничего хорошего. Правда, плохого тоже. Плохое мы делаем сами
себе.
Лицо Марии стало несчастным, и он подумал, что в эту секунду видит она
мешок, висящий на балке, поверхность озера под ногами и мельтешащих в воде
безжалостных тварей. Однако это определение не совсем верно; зверь есть
зверь, и чувства его просты - голод, страх и ярость, порожденная голодом
или страхом. По-настоящему безжалостными бывают только люди.
- Наши все не возвращаются, - сказала Мария, вздохнув и повернувшись к
сторожившей ворота пальме. - Хочешь, я покажу тебе танец с факелами? Его
пляшут в сумерках и обязательно у воды, чтобы в ней отражался огонь. Так
меня мама учила. Очень красивый танец. Хочешь? Пока никто не вернулся?
Саймон молча кивнул.
* * *
Они возвратились на следующий день, часам к трем: сначала - Проказа с
Филином, затем - Гилмор на лошади, но без старика хозяина, и, наконец,
Кобелино. Штаны на Филине висели лохмотьями, физиономию Пашки-Пабло украшал здоровенный синяк, но оба казались довольными; Пашка все порывался
рассказать про двух красоток, Урсулку и Пепитку, беленькую и смугленькую,
да только вот какого колера какая он - вражье семя! - подзабыл. Гилмор
явился преображенным: в белом щеголеватом костюме, в сапогах крокодильей
кожи и с полированной тростью, отделанной серебром. Его курчавые волосы
были выпрямлены, подстрижены и подкрашены, чтобы имитировать седину,
широкий негритянский нос вроде бы стал поуже и поострей, а кожа чуть
поблекла, так что он мог при случае сойти за очень темного мулата. Но,
разумеется, не из простых - как минимум мытаря или бугра в каком-нибудь
злачном заведении, где под бульканье и звон стаканов кружат ночные бабочки
Урсулы да Пепиты.
Кобелино вроде бы остался прежним: штаны, рубаха да стоптанные
башмаки, ниточка усиков над сочным ртом, гладкая шафрановая кожа и поволока
в очах, которые чуть заметно посверкивали,, когда их взгляд обращался к
Марии. Саймон, однако, подметил, что несет от мулата сивухой, а еще
появилась в нем какая-то уверенность, будто ему, извергу и отморозку, сам
Монтальван даровал прощенье и посулил, в виде особой милости, прокатить в
своем обитом плюшем автомобиле. Правда, под строгим хозяйским взором
Кобелино увял и начал совершать мелкие беспорядочные движения: то теребил
пояс, то почесывал за ухом, то, горестно кивая головой, пересчитывал дыры
на рубашке.
- Докладывай! - распорядился Саймон.
- Свиделись мы с Гробовщиком, хозяин. Жив он, здоров, в яму пока что
не угодил и очень насчет тебя любопытствует., Ты, говорит, Кобель, умеешь
паханов себе выбирать - не хуже, чем баб и девок. Чутье у тебя кобелиное на
стоящих. людей, особенно если к морде кулак приложат, а после стакан
поднесут.
- Дальше! - Саймон нахмурился, а Пашка фыркнул и пробурчал:
- Будет тебе кулак, гнида навозная, а вот стакана не обещаю.
Саймон велел ему заткнуться и кивнул Кобелино.
- Еще расспрашивал, хозяин, кто вышиб с арены Емельку Кривого. Пако
сам не дурак подраться, толк понимает и к хорошим бойцам - со всем
уважением... мимо чарку не пронесет. Вот и спрашивал, интересовался. По
радио, мол, трепались: завелся в Эстакаде новый чемпион - ну, а мы как раз
из тех краев, со свежими, значит, новостями. А Мамонт - что... Мамонт у
него без сочувствия, хоть и знатный боец, да из смоленских, а Пако
смоленских не любит, у него на смоленских зуб, потому как...
- Невнятно излагаешь, - прервал мулата Саймон. - О чем ты с ним
договорился? Ну! Быстро и коротко!
- Договорился, что хочет он на тебя поглядеть. Сегодня, хозяин, между
пятью и шестью, так что можем уже отправляться. Но только чтоб был ты один,
то есть со мной, и больше чтоб никого, ни единого человечка.
- Плохо договорился. Не он на меня, я на него глядеть буду. - Саймон
повернул голову, осмотрел Пашку с синяком, Филина в рваных штанах,
сморщился и кивнул Гилмору: - Мигель! Пойдешь со мной.
- А я? - подскочил Пашка. - Ты ведь к бандюганам едешь, брат Рикардо,
а с ними, не в обиду сказать, толк от Мигеля невелик. Взял бы нас с
Филином. Прихватим ножики и...
- Вы уже навоевались, - отрезал Саймон и зашагал к воротам.
До машины, спрятанной в зарослях, пришлось добираться не меньше часа.
Автомобиль был на месте, в целости н сохранности, только на правом крыле
благоухала куча обезьяньего помета. "Хорошо, что не на сиденье", - подумал
Саймон, залезая внутрь.
Проделав неблизкий путь от Сан-Эстакадо до Рио, он не избавился от
удивления, что этот лиловый монстр ездит, слушается руля и тормозит, если
нажать на педаль. Не боевая "саламандра" и даже не глайдер, однако вполне
приемлемое транспортное средство. В целом экипаж казался надежным, хотя и
громоздким, но скорость, маневренность и примитивные тряские рессоры
оставляли желать лучшего. С этим, правда, Саймон готов был смириться,
однако запах плохо очищенного бензина, рев мотора и пронзительный клаксон
его раздражали. Лиловый автомобиль блокировал разом два его чувства, столь
необходимых для выживания, - обоняние и слух, и Саймону все время чудилось,
будто едет он в пустой бензиновой бочке, набитой булыжниками.
Впрочем, грохот и тряска не помешали Кобелино заснуть глубоким сладким
сном, пока они выбирались на дорогу, что вела к городской окраине. По этой
магистрали, называвшейся Западным трактом, катили немногочисленные фургоны
и телеги, запряженные мулами и лошадьми; дорога, обогнув зеленый выступ
Хаоса, тянулась на пологий холм, у подножия которого лежали плантации
масличных деревьев вперемешку с цитрусовыми рощами и кукурузными полями. На
ближнем поле мерно сгибались крохотные полуголые фигурки в соломенных
шляпах. Кроме них, Саймон заметил всадников с карабинами и плетьми: эти
важно восседали в седлах, посматривая по сторонам, а временами что-то
вопили - что именно, заглушалось ревом двигателя и храпом Кобелино.
- Столичный кибуц, - пояснил Гилмор, мрачнея лицом. - Для граждан,
отбывающих малую сельскохозяйственную повинность. "Светлый путь".
- Путь? При чем тут путь? - Саймон переключил передачу, сбавил
скорость и удивленно воззрился на темнокожего учителя. Тот помрачнел еще
больше.
- Это название кибуца, мой звездный брат. За ним, на вырубках, -
угодья вольных фермеров. Вольных, пока не рыпаются и налоги платят.
"Белый", четверть урожая - в казну, "черный", другая четверть - Хорхе
Смотрителю, за покровительство и крышу. Все поровну, все справедливо.
- И никаких эксцессов? - осведомился Саймон.
- Почему же. Случались переделы, да все в один карман. И сейчас, и при
донецких, и при домушниках.
- Домушники - кто такие? Про них ты мне не рассказывал.
- "Наш дом - Бразилия" - партия власти в давние времена. Правили
долго, покончили с Русской Дружиной, а их самих вырезали донецкие в Большом
Переделе, лет двести назад.
- А кто вырезал донецких?
- Союз Бандеро, в две тысячи двести восьмом. Крокоди льеры, смоленские
и дерибасовские. "Штыков" тогда еще не было, а клинки, "торпеды" и мелочь
вроде "плащей" боялись ввязаться в ту свару.
С заднего сиденья, где спал Кобелино, послышалась затейливая рулада.
Саймон хмыкнул. Когда автомобиль, рыча и пыхтя, взобрался на холм, он
приглушил мотор и встал, оглядывая зеленые дебри Хаоса и уходившую к югу
равнину, за которой синел океан. Там была бухта - огромная, с неестественно
правильными очертаниями, напоминавшими след чудовищной подковы; несомненно,
затопленный кратер на месте прежнего Рио. Новый город лежал вдоль нее
широким полукольцом: слева - белые особняки и виллы, церкви и пятиглавый
собор, обнесенные древней, но еще внушительной каменной стеной, справа -
гавань, железнодорожная колея И набережная, за которой тянулся лабиринт
узких, кривых и пестрых улочек. Набережную проложили от площади, служившей,
видимо, городским центром; она выходила к морю и отделяла богатый район от
порта. Главной ее достопримечательностью являлось массивное здание в пять
или шесть этажей, окруженное пальмами, но серое и мрачное, словно гробница.
Перед ним цветными жучками мельтешили автомобили и пролетки.
К востоку от особняков и вилл вдавалась в море скала странного
синеватого оттенка, с плоской вершиной и круты--ми склонами, будто
стесанными гигантским топором. На этом каменном пне стояла крепость -
квадратные башни и стены из бурого кирпича, ворота, к которым вела
вырубленная в скале лестница, центральная цитадель и вышки на бревенчатых
опорах. Сооружение напоминало средневековый замок, но над одной из башен
торчали вверх антенны, на вышках поблескивали пулеметные стволы, а кое-где
виднелись тонкие журавлиные шеи подъемников. Крепостная скала,. белые
виллы, площадь и гавань образовывали как бы внутреннее городское
полукольцо, охваченное со стороны суши тремя промышленными районами, -
видимо, более поздней застройкой, где жилые касы соседствовали с
приземистыми корпусами фабрик, какими-то складами и хранилищами,
водонапорными башнями и куполами немногочисленных церквей. Эту внешнюю
подкову рассекали покрытые асфальтом дороги: одна, на которой замер сейчас
лиловый лимузин, подходила с запада, другая тянулась на север, между
дебрями Хаоса и прибрежными холмами. В общем и целом, если не вспоминать о
бандитских кланах, переделах, кибуцах, налогах и остальных мелочах, столица
ФРБ казалась обширным и процветающим городом тысяч на триста жителей - а
может, на четыреста, считая с окрестными фермами и поселениями.
- Синяя скала, - произнес Майкл-Мигель, заметив, что Саймон
разглядывает крепость. - Как гласят предания, "Полтава" причалила сразу за
ней. Высадили десант, перебили пару тысяч аборигенов, затем построили Форт,
гавань и городскую стену. Нынче это Центральный округ Рио. А ближе к нам
три новых - Восточный, Северный и Западный.
- Что теперь в крепости? - спросил Саймон. Учитель, с неприязнью покосившись на громко храпевшего Кобелино, пожал узкими плечами.
- Ничего интересного, брат Рикардо. Стены, башни, гарнизон "штыков".
Еще - столичные карабинеры, казармы, арсенал. В главном здании - тюрьма, а
в подвалах - свалка. Помнишь, я говорил о Старом Архиве? Вот он-то и
находится под нижним тюремным ярусом.
- Ничего интересного, говоришь? - Саймон перевел взгляд с крепости на
площадь. - А там что? Вроде гробика с пальмами?
- Серый Дом, он же - Богадельня, официальная резиденция Бразильянской
Думы и главных департаментов. - Гилмор принялся перечислять, загибая
пальцы: - Общественного здоровья, Финансов, Продовольствия, Водного
Транспорта, Медицины, еще - Топливный и Военный. Там же - Архив и
государственный банк. Архив, в котором я служил, тоже в подвале.
-Словом, правительство, - резюмировал Саймон. - И доны там обитают?
- Это никому не известно. Я прослужил в Архиве тринадцать лет, но
попадались мне лишь чиновники мелкие паханито да думаки, болтуны из Думы.
Вот на этих можно глядеть шесть дней в неделю, с десяти до четырех.
Особенно когда они в кассу валят, за песюками.
Он пробормотал что-то непечатное, несообразное с его интеллигентной
внешностью и белым, с иголочки, костюмом. Саймон ухмыльнулся, сел и надавил
клаксон. Пронзительный вопль повис в воздухе, и храп на заднем сиденье
прекратился.
- Куда ехать? - спросил Саймон, не оборачиваясь.
- Ах-ха-а... - раздался сзади сладкий зевок. - Прямо, хозяин, прямо.
Там, на въезде, площадь, на ней живодерня стоит, так ты мимо нее газуй, не
задерживайся. Третий поворот направо, второй налево, и тормози у баобаба.
Здоровый такой баобаб, на Аргентинской улице, у пивной "Красный конь".
Мотор взревел, автомобиль ринулся с холма и, обогнав по дороге
неуклюжий дымящий трейлер и несколько груженных сеном телег, подкатил к
площади. За ней пригородное шоссе переходило в улицу, застроенную
невысокими домами: белые, почти глухие стены, черепичные кровли, узкие окна
на уровне второго этажа, крохотные балкончики, увитые зеленью. Справа на
площади располагался кабак, слева - живодерня; иными словами, полицейский
участок с неизменными воротом и ямой. Яма была пуста, но рядом широки
кругом стояли люди, облаченные в синее, и щелкали бичами то и дело поднимая
белесую мелкую пыль. В кольце их кто-то метался и исходил криком, жалобным
и нестерпимо пронзительным.
Притормозив, Саймон поднялся, опираясь рукой о рулевое колесо. Теперь
он видел, что избивали парня - лет семнадцати или шестнадцати, тощего, в
окровавленных лохмотьях, свисавших с исполосованных плеч. Синемундирные
гоняли его по кругу с таким расчетом, чтоб дотянуться до жертвы тонким
кончиком бича, оставив алую полоску. Временами они промахивались, что
-вызывало проклятия и хохот - парень был маленький, юркий и, вероятно, еще
не лишился сил. Напротив, у кабака, толпились зрители; кто-то глядел
мрачновато, а кто-то - с жадным любопытством, но все молчали, переминаясь с
ноги на ногу и почесывая в затылках.
- За что его? - спросил Саймон. Перед ним вдруг замаячили развалины
панамской деревушки на Латмерике, трупы женщин со вспоротыми животами, тела
мужчин, развешанных на столбах.
- Спер что-нибудь, - с зевком откликнулся Кобелино. Гилмор, не
поднимая глаз, уткнувшись лицом в скрещенные руки, хрипло пробормотал:
- Не вмешивайся, брат Рикардо. Потешатся, может, и отпустят. Вот если
б бичевали у столба, связанного, отсчитывая удары...
- И плетью, - со знанием дела добавил мулат. - Короткая плеть потолще
бича, а если ее из тапирьей шкуры сплели, да зашили свинчатку, да врезали
по черепушке...
Саймон, мотнув головой, полез через бортик машины, но Кобелино,
уцепившись за его ремень, повис мертвым грузом.
- Ты что, хозяин, ты что. Они же здесь в полной силе, всех нас
порешат. Хочешь над ямой висеть? Чтоб муравьи тебе яйца отъели? Не губи,
благодетель! Опомнись!
Саймон молча вырывался. Один из палачей - видимо, старший, в расшитом
серебром мундире, - внезапно отбросил хлыст, шагнул внутрь круга и вытянул
из-за пояса плетку, в точности такую, о какой говорил Кобелино, - толстую,
короткую, с тяжелым, оттянутым книзу концом. Лица его не было видно, но
бычий загривок, уверенный шаг и очертания пузатой высокой фигуры
подсказывали, что он безжалостен. Плеть поднялась, юноша, с ужасом
взвизгнув, попробовал увернуться, но толстый плетеный шнур опустился прямо
ему на голову. До Саймона долетел отчетливый хруст разбитой кости, толпа у
кабацких дверей глухо загомонила, Гилмор застонал, сжимая ладонями виски;
кожа его посерела, будто это он бился сейчас в агонии у ног человека с
бычьим загривком.
Саймон, не глядя, двинул локтем назад, попав Кобелино по ребрам, шумно
выдохнул и сел. Мулат ворочался за его спиной, постанывал, бормотал: "За
что, хозяин? Я ведь... Я ведь только..." Гилмор по-прежнему не поднимал
головы. Под мышками его белого пиджака стали расплываться потные пятна.
- Значит, третий поворот, направо, второй налево, и до баобаба на
Аргентинской улице? - ровным голосом произнес Саймон. Сзади послышалось
утвердительное мычанье, и он врубил двигатель.
Дорога заняла минут двадцать, и все это время Саймон боролся с
охватившей его холодной яростью. Разум разжигал ее, подсказывая, что
Кобелино, в сущности, прав: может, ему удалось бы вытащить парня, но шум
получился бы преизрядный и дело без трупов не обошлось. Как говорил
Чочинга, взявши кабаний след, не трать время у крысиной норы. В сущности,
это было вечной неразрешимой дилеммой: он не мог успеть всюду и защитить
всех, кто нуждался в защите, и даже когда он являлся вовремя, ему
приходилось выбирать - спасти ли одного невинного, пожертвовав внезапностью
атаки, или довести задуманное до конца, дабы защитить многих и многих. Дик
Две Руки решил бы эту задачу по-своему, тут же сделавшись горьким камнем
или лавиной в извилистом овраге, но Ричард Саймон уже избавился от
торопливого юного задора. Он не сворачивал на пройденные пути; каждый из
них был уместен в определенных обстоятельствах, а здесь и сейчас, в этом
опасном городе, он выбрал дорогу Теней Ветра.
Стань змеей среди змей, говорил Наставник, имея в виду их гибкость и
ловкость, ибо на Тайяхате змей не считали символом зла и жестокости. Но в
Поучениях Чочинги было намного больше смысла, чем казалось юному Дику Две
Руки; ведь только опыт, возраст, перенесенное горе, победы и поражения
способны явиться ключом к чужой мудрости. Ричард Саймон им обладал.
Стань змеей среди змей. В этой стране, где правили доны и банды -
правили открыто, не таясь, ибо срослись с властью и сами были уже этой
властью, - мудрость Чочинги приобретала совершенно определенное значение.
Министры тут являлись вождями мафиозных кланов, правительство - местом
разборок бандитов, боровшихся за влияние и власть, народные избранники -
сворой продажных крыс, народ - стадом безгласных овец, плативших двойные
подати; деньги тут делились на "белые" и "черные", люди - на бандеросов и
"шестерок", и вся их страна являлась землей войны, где прав богатый и
сильный.
Стань змеей среди змей. Если вокруг бандиты, стань грозой бандитов -
самым сильным, самым безжалостным, внушающим страх; если к тебе протянуты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг