способ охлаждения горячих голов.
Конечно, никаких жидких газов или иной примитивной начинки во фризерах
не использовали. Фризер был очень хитрым механизмом, аккумулирующим
тепловое излучение в локальной области пространства, своеобразной "черной
дырой"; границы ее были несколько размыты, и во всех инструкциях
рекомендовалось держаться от нее подальше. Саймон, вместе с любопытными
старейшинами бану сулайм и бану килаб, попал на периферию взрыва, пережив
массу острых ощущений. Теперь все они могли представить чувства мамонта,
дремлющего в вечной мерзлоте.
Источник Абулфарадж, круглый небольшой бассейн с каменными бортиками,
замерз моментально, а камни потрескались и оделись седоватым инеем.
Внушительное получилось зрелище! Даже Саймон содрогнулся - правда, не от
страха, а от стужи. Что до кочевников, то они, проявив редкое благоразумие,
решили, что теперь святой источник очищен и можно вернуться к прежним
порядкам использования вод. Их шейхи, видимо, тряслись до сих пор, и Саймон
испытывал к ним нечто вроде сочувствия: все они были людьми немолодыми и
погреться в женских объятиях никак не могли.
Он расправился с павлином и приступил к ягненку. Абдаллах, его
гостеприимный хозяин, ел мало, большей частью налегал на фрукты и важно
кивал, довольный аппетитом гостя. Казалось, он не испытывает ни капли
ревности, ни грана зависти, хоть повод для того имелся: ему, потомку
пророка, не удалось вразумить упрямых сынов пустыни, а вот пришелец,
невзирая на молодость, в два счета справился с этим делом. И даже очистил
Абулфарадж! Ибо холод, как ведомо всем, уничтожает любую скверну...
Но Абдаллах не ревновал, как и положено человеку разумному, знатному и
уверенному в собственном авторитете. После того, как арабский мир избавился
от тесных контактов с Россией, Китаем и Западом, здесь предпочли
монархическую форму правления. В Саудовской Аравии она сохранилась с давних
пор, а в других государствах венец владыки был отдан либо удачливым вождям,
либо религиозным лидерам, а в редких случаях - потомкам древних фамилий,
пришедших к власти еще в эпоху Саладина. Но все они, и новые, и старые
правители, единодушно пытались доказать, что происходят от самого пророка -
вернее, от дочери его Фатимы, прозванной Захра Аллах. Азиз ад-Дин Абдаллах,
эмир Счастливой Аравии, в таких доказательствах не нуждался; он и в самом
деле был потомком фатимидских халифов по прямой линии. К тому же власть
досталась его предкам не в результате выборов, военных переворотов или
закулисных интриг, а совсем иным путем. В двадцать первом веке, в Эпоху
Исхода, Азиз ад-Дин Касим ибн-Сирадж просто купил гигантскую территорию у
Красного моря, основав затем свой собственный, личный и нераздельный
эмират. Откуда у Касима нашлись такие средства, до сих пор было тайной,
покрытой мраком.
* Фатима, дочь пророка Мухаммада, прозванная Захра Аллах (Свет
Аллаха), является самой почитаемой женщиной для мусуль-ман-шиитов. Она
стала супругой первого халифа Али и родоначальницей династии
халифов-фатимидов.
Ягненка Саймон одолел лишь наполовину и переключился на шербет и
персики. Персики в окрестностях Басры росли превосходные - впрочем, как и
все остальное. Строго говоря, столицу Счастливой Аравии надлежало именовать
Басра-Два или Новая Басра, поскольку земная Басра находилась, как положено,
в Ираке, у слияния могучих рек, называвшихся по старой памяти Тигром и
Евфратом. Но это было бы оскорбительно для эмиров из рода ад-Дин! Они
всегда настаивали, что истинная Басра - их город, так как нет в нем
современных зданий из бетона и стекла, нет заводов и крытых асфальтом
дорог, а есть дворцы, мечети, минареты и мостовая из гладких базальтовых
плит. Их Басра была городом Синдбада-Морехода - правда, в улучшенном
издании, где сказочные дворцы освещались электричеством, а по улицам
ползали роботы-уборщики.
Когда Саймон закончил с едой, Абдаллах воздел руки к небесам и
пробормотал молитву. Не слишком долгую; цитируя наизусть Коран, он тем не
менее особой религиозностью не отличался.
- Прими еще раз мою благодарность, Ришад. Я уж боялся, что эти потомки
ослов затеют драку у самых моих границ...
Эмир был человеком весьма образованным и превосходно знал английский.
Но с Саймоном он общался лишь на арабском, называя его не Ричардом, а
Ришадом и всячески это подчеркивая. Имя считалось почетным и значило
"Истинный путь". Саймон подозревал, что обязан такой благосклонностью
черноглазой Куррат ул-Айн. Она обучила его не только языку, но и правилам
вежливости, а в результате он покорил сердце эмира одной лишь фразой,
традиционным приветствием "ва Мухаммад сафват Аллах мин халкихи ва
мустафа-ху". Припомнив этот эпизод из первой их встречи, Саймон подумал -
на сей раз на русском: "Встречают по одежке, провожают по языку".
* Ва Мухаммад сафват Аллах мин халкихи ва мустафаху - Мухаммад лучшее
из творений Аллаха и избранник его (ар.).
- Мне бы хотелось, - произнес Абдаллах, - чтобы ты стал моим гостем на
несколько дней. Во-первых, ты - благой пример для моих непутевых
племянников, которым смелость и дерзость заменяют разум. Во-вторых, я
покажу тебе свои сокровища, нечто прекрасное и чудесное, а созерцание
чудес, как утверждают поэты, возвышает душу и тешит взор... Ну, а
в-третьих, - синие глаза эмира лукаво блеснули, - в-третьих, кроме Нази,
есть еще Айша, Махрух, Дильбар и все остальные. Я надеюсь, ты не обидишь ни
одну из девушек?
- Не обижу, - согласился Саймон, - если шеф позволит мне остаться. А о
каких сокровищах ты говоришь, амир ал-муминин? О золоте? О самоцветах? О
быстрых скакунах? Или о прекрасных рабынях?
Усмехнувшись, эмир небрежно повел рукой.
- Ха! Ты слишком увлекся своей ролью, Ришад, - ролью гостя во дворце
халифа ар-Рашида... Но времена сейчас другие, и я не сказочный халиф, чтоб
хвастать золотом, рабынями и скакунами. Я покажу тебе мою коллекцию.
- Коллекцию чего, амир ал-муминин?
- О том, сын мой, ты узнаешь завтра.
С этими словами Абдаллах хлопнул ладонью о ладонь, и под одной из арок
возник туманный силуэт Масрура, четвертого из эмировых племянников.
Туманным он был потому, что одежды его сияли золотом, кинжал и сабля,
усыпанные бриллиантами, затмевали солнечный свет, а на груди позванивали
все ордена и медали, какие только нашлись в Счастливой Аравии и
сопредельных странах. Этот рослый тридцатилетний щеголь с пышными усами был
красив, глядел орлом, но произвел на Саймона неприятное впечатление своей
заносчивостью и чванным видом. Глаза у него были черными, и Саймон не без
тайного злорадства решил, что этот племянник не унаследует трон ад-Динов.
По-настоящему звали его вовсе не Масрур, но царственный дядюшка иначе к
нему не обращался. Конечно, Азиз ад-Дин Абдаллах не был халифом ар-Рашидом
и не правил в Багдаде, но у него были Басра и свой эмират. И он желал, чтоб
визирь отзывался на имя Джафара, а начальник личной стражи - на имя
Масрура. И все исполнялось по его желанию.
*Джафар Бармакид- визирь, аМасрур- меченосец и охранник Харуна
ар-Рашида; оба - персонажи сказок "Тысячи и одной ночи". Масрур по
совместительству выполнял обязанности палача.
Как показалось Саймону, щеголь Масрур не столько командовал
охранниками (там были свои опытные офицеры), сколько находился у дяди на
побегушках. Вот и сейчас, расправив широкие полы джуббы, Абдаллах поднял
руку, метнул на племянника пристальный взор и важно, неторопливо произнес:
- Во имя Аллаха! Ты, Масрур, отправишь послание нашим друзьям на
Колумбии. За моей подписью, разумеется. Сообщи, что наш гость исполнил все,
что ему повелели, и исполнил самым наилучшим образом. Еще сообщи о моей
покорной просьбе: я желаю, чтоб он провел десять дней в моем дворце. Все!
"Вот так, - подумал Саймон, - покорная просьба и - "я желаю, и все!"
Хорошо быть эмиром, черт побери!"
Масрур поклонился, бросив на Саймона испепеляющий взгляд, - кажется;
их неприязнь была взаимной. Он повернул было к дверям, но Абдаллах снова
поднял руку.
- Подожди! Передай Салиху, что наш гость вечером совершит омовение. В
Большой Купальне, с почетным караулом у дверей. Пусть Салих подготовит
девушек, цветы, фрукты, благовонные масла и напитки. Первой танцевать перед
гостем будет Нази.
Масрур снова поклонился, помрачнел, бросил на Саймона еще один угрюмый
взгляд и вышел вон. А Саймон, потягивая шербет, стал размышлять о влиянии
прогресса на традиции, обычаи и средневековые нравы. Вот хотя бы этот Салих
аль-Ямани... Он надзирал за гаремом эмира и девушками-плясуньями, а значит,
считался главным евнухом. Именно считался, однако евнухом, разумеется, не
был. Была у него супруга, и не одна, и даже не только супруги, но и
любовницы, так что Салих мог постоянно обогащаться новым опытом, передавая
его одалискам эмира. Конечно, в теории; при исполнении служебных
обязанностей он глотал импотекс, крохотный синий шарик с белой полоской, и
вырубался на сутки. Это средство, запатентованное "Секси Мэдисин" полтора
столетия назад, пользовалось колоссальным спросом в Мусульманских Мирах.
Эмир поднялся, взмахнув широкими рукавами джуббы. Саймон тоже встал.
- До вечера, Ришад, прогуляйся в моих садах. Они, конечно, скромнее
садов Аллаха, но и в них можно встретить гурию. Особенно там, у Большой
Купальни. - Абдаллах величественно повел рукой и направился к дверям меж
витых, украшенных мозаикой колонн.
Оставшись в одиночестве, Саймон пару минут размышлял, чем бы заняться,
потом решил последовать хозяйскому совету. Он вышел в сад и пустился в
странствия по узким дорожкам, то выложенным звездчатыми изразцами, то
засыпанным песком, то сиявшим мраморной белизной или алым заревом родонита.
Над ним шумели пальмы, свежий морской ветер разносил аромат цветущих кустов
жасмина, а за стеною зелени вздымались купола и минареты сказочного дворца.
У самой высокой башни повисло облако, и Саймону почудилось, что из-за него
вот-вот покажутся двое влюбленных на ковре-самолете или сам Аладдин,
оседлавший косматого грозного джинна.
Однако джинны над Басрой не летали, зато в зарослях жасмина и роз
обнаружилось круглое обширное строение, увитое плющом, к которому примыкал
весьма внушительный бассейн. Тут царила суматоха: вереницы девушек несли
кувшинчики и кувшины, чаши и блюда, подносы с чем-то ярким и ароматным,
цветочные гирлянды и такое количество полотенец, будто им предстояло купать
слона. Саймон узнал Нази, Айшу, Камару и Хаджар. Вероятно, остальные
девушки-плясуньи были где-то неподалеку и готовились усладить его танцами.
У дорожки, по которой двигалась яркая шумная процессия, застыл десяток
эмировых стражей в блестящих шлемах и с саблями наголо, но пояса их
оттягивали вполне современного вида разрядники. Перед шеренгой воинов, в
сиянии одежд и орденов, прогуливался Масрур, бросавший на девушек волчьи
взгляды. Левая бровь его была приподнята, правая - опущена, а усы казались
наконечниками двух пик.
Демонический мужчина, подумал Саймон, подошел к нему и, кивнув на
круглое строение, спросил:
- Это и есть Большая Купальня? С девушками и почетным караулом у
дверей? А салют тоже ожидается?
Масрур отвел жадный взор от Айши и Нази, уставился на гостя, поиграл
эфесом сабли и нехотя процедил:
- Салют хочешь? Будет тебе салют! Из всех стволов, пониже поясницы!
Он явно чувствовал в Саймоне соперника. Оба они были молоды, сильны и
пользовались благосклонностью у женщин; и ремесло у них было фактически
одинаковым - охранять и защищать. Чья же вина, что Ричард Саймон преуспел в
этом занятии гораздо более красавца Масрура? Ведь сказано в суре третьей:
Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Значит, и судьбы
людские!
Подумав об этом, Саймон усмехнулся. Взгляд его скользнул по орденам на
груди Масрура, по сабле, изукрашенной брильянтами, и был он столь
красноречив, что у племянника Абдаллаха гневно встопорщились усы.
- Не надо салюта, - сказал Саймон. - И не поминай то, что у меня ниже
поясницы. Но если хочешь, можешь заглянуть в купальню и насладиться
танцами, а заодно потереть мне спину.
* * *
Фигурка у Нази была восхитительной: хрупкие плечи, тонкий стан,
изящные запястья и лодыжки, но груди полные и тяжелые, как виноградные
гроздья. Вероятно, ее обучали искусству любви; невзирая на молодость и
невинный вид, она могла дать сто очков вперед любой из девушек Саймона -
кроме, быть может, многоопытной Долорес Чинта. Обстановка тоже
способствовала всяким играм и развлечениям: в спальне царил таинственный
полумрак, постель была мягче лебяжьего пуха, в парках, окружавших дворец,
заливался соловьиный хор, а в широкие арочные окна заглядывал любопытный
Арафат, местная луна, золотистая и блестящая, как кожа Нази.
Эта девушка, как все прочие плясуньи и танцовщицы, могла одарить
благосклонностью эмировых гостей или оставить их поститься - до той поры,
пока не прибудут они в сад Аллаха, где, как известно, тоже встречаются
гурии. Выбор из этих двух вариантов зависел от Нази, хотя ее господин мог
намекнуть насчет кого-то из гостей - но лишь намекнуть, а не приневолить. У
арабов женщин уважали гораздо больше, чем на Уль-Исламе и даже в
цивилизованной и вполне благополучной Сельджукии. Так что Нази была сейчас
с Ричардом Саймоном по собственной воле, и в ласках ее не чувствовалось
принуждения. Совсем наоборот! Они согревали Саймона гораздо лучше, чем
теплые воды купальни и ароматные притирания, и он ощущал, как покидает его
холод, бессильный перед нежностью Нази. Соловьиные трели еще не смолкли,
еще не добрался до зенита Арафат, а Саймон уже позабыл о бану сулайм и бану
килаб, об утонувшем верблюде, оскверненном источнике и взорванной бомбе.
Ему было тепло - пожалуй, даже жарко.
В промежутке между переменой блюд, ласково поглаживая плечико Нази, он
поинтересовался:
- Другие девушки, что танцуют перед эмиром, так же искусны, как ты? И
так же нежны? Эмир сказал, что они обидятся, если я буду к ним
невнимателен... Но будь моя воля, я бы провел все эти ночи с тобой.
Нази фыркнула. Ее ладошка блуждала по мускулистой груди Саймона. Он
видел, как блестят в полутьме ее глаза.
- Все обучены, все искусны и все нежны, - шепнула она ему в самое ухо,
- но я - лучше всех!
- Почему, моя голубка?
- Потому, что я здесь, с тобой. Лучшая женщина - та, до которой можно
дотянуться руками.
И она куснула Саймона за мочку, а потом принялась его щекотать,
повизгивая и давясь смехом. Он поймал ее ладошки и прижал к себе - где-то в
области паха.
- Этому тебя тоже обучали, малышка?
- Ну-у, - протянула Нази, - и этому, и всему остальному... Я была
очень способной ученицей!
Она попыталась вырваться и доказать это на деле, но Саймон держал
крепко.
- Чему же учили еще? Танцам, языкам? Обычаям, истории? Искусству
одеваться? Искусству соблазнения мужчин?
- Да, да, да! - Девушка извернулась, и ее теплые губы приникли к шее
Саймона.
- И были экзамены? - спросил он, целуя прядь душистых волос.
- А разве сейчас - не экзамен? - Нази подтянула коленки и села ему на
живот. Потом наклонилась и стала покачиваться из стороны в сторону, так что
напряженные соски скользили по губам Саймона. - Ну, какую ты поставишь мне
отметку?
- За танцы - высший балл, - отозвался Саймон, пытаясь поймать ртом
спелую вишенку. - А вот что касается истории...
- Ты хочешь заняться со мной историей? - Нази выгнула тонкий стан и
расхохоталась. - Историей! Надо же! В постели!
- Почему бы и нет? Всем остальным мы уже позанимались...
- И еще займемся! - Она с игривостью стиснула Саймона бедрами - раз,
другой. Стерпеть такое было трудно, но он держался. Он надеялся выяснить
некий факт, но подбираться к нужному вопросу полагалось не спеша - так, как
кот подбирается к мышке.
- Знаешь, в истории - в той истории, где говорится о людях, есть много
поучительного. И много забавного! Вот, например - твои глаза темны, как
аравийская ночь, а мои похожи на дневное небо... Почему? Кто знает?
- Я! Я знаю! - Нази подпрыгнула в полном восторге. - Потому что ты -
рыжий колумбийский сакс, а я - дочь благородного арабского племени! Что,
съел? - И она принялась колыхать ягодицами - да в таком темпе, что Саймона
прошиб пот.
Сглотнув, он пробормотал:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг