крови в висках. Кровь стучала лихорадочным набатом, будто Наставник Чочинга
отбивал стремительный ритм прыжков в песчаной яме, грохоча клинком по обуху
секиры. Однако Дик, уже изведавший таинства любви, понимал, что торопиться
здесь нельзя, что девушка, приникшая к нему, - не соперник в поединке и что
связывает их не страстное желание победить, а просто страсть. Он хотел,
чтобы Чии было хорошо - так, будто качают ее Четыре ласковых потока, и
Четыре звезды, спустившись к самым травам, гладят кожу своими теплыми
лучами.
Жаль, что у него так мало рук! Сам он мог гладить ее шелковистые бедра
или тугие чаши грудей, обнять ускользающе-гибкий стан или... Впрочем, он
уже понимал, что руки - не самое важное; когда происходит э т о, не
думаешь, где твои руки и ноги и где голова - по-прежнему при тебе или
уплыла куда-то в одном из потоков, а может, просто растаяла в нем? Растаяла
так же, как он сам растворялся в упругой и нежной девичьей плоти, сливаясь
с ней, чувствуя ее восхитительный трепет и зная, что он - желанный,
единственный, любимый...
Прежде такого не было. Он мог обнять Чию и подивиться гладкости ее
плеч, мог прикоснуться к соскам, алевшим крохотными вишнями, мог взять ее
на руки и пронести по скользким камням под сумрачной завесой водопада...
Мог, мог! И может сейчас... Только почувствует не удивление, а трепетную
нежность, и восторг, и что-то еще, чего не выскажешь словами - ни
по-тайятски, ни по-русски, ни по-английски... Как все изменилось! Прежде
они сидели здесь, в траве, глядели на яркие Искры Тисуйю и рассуждали о
мирах, безлюдных или населенных, что вращаются в неизмеримой дали вокруг
своих светил... Прежде!.. Когда это было? Год, полгода назад? Как недавно!
И как давно...
Чия вскрикнула, застонала, выгнулась под ним дугой, прижимая голову
Дика к груди. Он поцеловал ее - бережно, осторожно, чтоб не оставить
синяков на нежной коже. Нравы тай и тайя были вольными, и никто их за это
не поминал, но слишком отчетливый след ночных утех мог бы вызвать насмешки
и расспросы. Конечно, у подружек, а не у взрослых - взрослые считали, что
молодежи до брака полезно перебеситься. Но и тут был свой нюанс, о коем
Дику приходилось не забывать. Всякий видимый знак любви на теле Чии мог
обидеть Чиззи - ведь они, в конце концов, были близняшками, и полагалось
им, согласно обычаю, все делить пополам. Даже его, неприкаянного ко-тохару!
Для тайя это казалось вполне естественным, а Дик был полон сомнений.
Странно! Ведь Чия и Чиззи были так схожи... И все-таки он различил бы их в
самый темный ночной час, ибо одна будила желание, а другая... Словом, что
касается другой, он больше полагался на Сохо и Сотаниса.
Приподнявшись на коленях, Чия ловко обернула вокруг бедер расшитое
листьями и травами полотнище. Глаза ее блеснули в серебристом свете
поднимавшейся луны, и Дику почудилось, что они влажные - будто девушка
плачет или с трудом сдерживает слезы. Он прижался щекой к ее колену,
чувствуя, как тонкие пальцы Чии блуждают в волосах.
- Жаль, - сказала она. - Жаль, что ты уйдешь, Ди.
- В лес?
- Нет. Уйдешь совсем. Уйдешь, и мы расстанемся... Навсегда!
Он приподнялся, всматриваясь в ее лицо, смутно белевшее в полумраке.
- Почему ты так решила?
- Потому что всякая птица летит к своему гнезду... Нет, не говори
ничего, помолчи! - Дик хотел возразить, но она прижала пальцы к его губам.
- Помолчи и послушай, что я скажу. Любовь должна приносить плоды. Если их
нет, из жизни уходит радость, а кому нужна жизнь без радости? Но я свою
радость сохраню... тут и тут... - Одна ладошка Чии леглана грудь, другая
коснулась век. - И ты сохрани! Не забывай меня и не жалей ни о чем. Что
было, то было, а то, чего не может быть, не исполнится и не свершится.
Это она о детях, подумал Дик. Конечно, у них не могло быть детей - с
той же нерушимой определенностью, с какой он не мог обзавестись братом или
вырастить две новые руки. свои шестнадцать лет Дик, пожалуй, смирился бы с
этой Дои, но ни один из тайских его ровесников подобного мнения не
разделял. У них, как говорил отец, продолжение рода являлось социальным
инстинктом таким же устойчивым, как миролюбие женщин и воинственность
мужчин.
Разумеется, Чия была права - он улетит в свое гнездовье, ей останутся
воспоминания, и дети, и верная ее икки, и мужья... Или Сохо с Сотанисом,
или Цор с Цохани, или Цига с Цатом... Это казалось несправедливым, но это
было так, и не стоило об этом говорить.
И все же он произнес слова, в которые сам не верил, хоть слышал их не
раз - от тетушки Флори и богомольных ее приятельниц; слова древнего
утешения, понятного людям, но неведомого в тайятских лесах и горах.
Наверное, он сказал их для того, чтоб крепче запомнилась эта ночь - и сама
ночь, принесенные ею радости.
- Расставшиеся на земле соединятся на небесах, - шептал Дик.
Чия улыбнулась, перебирая его волосы.
- Что это значит, Ди? Как можно соединиться в небе воздуха и облаков,
где пылают Искры Тисуйю? Там слишком холодно и неуютно!
Он попытался растолковать ей о загробном мире, о добром божестве и
райских кущах, что служат обителью для любящих сердец, о том, что после
смерти они превратятся в бестелесных призраков, и будет совсем неважно,
сколько у кого рук, ног или голов: главное, что они любят друг друга и не
хотят расставаться. Но если судьба разлучила их на земле, они встретятся в
небесных чертогах - и там жизнь их и любовь будут вечны. А чертоги эти -
вовсе не то холодное небо без воздуха и облаков, что простирается меж
звезд, а совсем иные Небеса, Рай, Парадиз, Эдем, прекрасный мир, населенный
духами и другими загадочными, но добрыми существами. Никто не знает, где он
находится, но туда нельзя долететь на космическом корабле или шагнуть через
Пандус; туда попадают лишь одной дорогой - сквозь врата смерти, когда
человек сбрасывает земные узы и свою телесную оболочку.
Дик изложил все это на одном дыхании, слегка бессвязно, так как его
познания в божественных предметах, несмотря на все труды тетушки Флори,
оставляли желать лучшего. Чия его не поняла. Вернее, ей было ясно, что он
пытается ее утешить, но мысль о загробном существовании никак не
укладывалась в ее хорошенькой головке. Тайят являлись рационалистами и
твердо знали, что за порогом Погребальных Пещер их ждут тлен, пустота и
вечное забвение. В отличие от людей Земли, они не строили иллюзий и не
предавались несбыточным мечтам и ценили вещи реальные, ясные и зримые -
жизнь, победу, любовь. Их Рай, их божественный Парадиз находился тут, на
мирных зеленых склонах Тисуйю. И Чия была готова это доказать - не словами,
которым она не слишком доверяла, а совсем иначе. Гораздо убедительней думал
Дик, целуя ее твердые маленькие груди.
* * *
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
Чоч, великий воин клана Теней Ветра, пришел из лесов к отцу своему
Чочинге Крепкорукому. После того, как были спеты Приветственные Песни и Чоч
рассказал о славных своих победах над воинами Извилистого Оврага и Гремящей
Расселины, о резне, учиненной среди Звенящих Вод, с коими Тени Ветра
враждовали уже шесть поколений, о том, сколько бойцов прибавилось в его
лагере, какими искусствами они владеют и от каких Наставников пришли, -
после всего этого их беседа повернула в иное русло. Оба тай, старый и
молодой, сидели на циновках в пещере с высоким сводом; на стенах ее тускло
поблескивали клинки и боевые топоры, мерцали острия пик и дротиков,
неясными тенями маячили щиты, луки со спущенной тетивой, связки стрел и
метательных ножей. В углу, прислоненный к стойке для тяжелых секир томо и
копий цухи-до, находился самый большой из щитов - овальный, в рост
человека, с тремя стальными остроконечными рогами. На этих рогах висел Шнур
Доблести хозяина - внушительное ожерелье, где косточки фаланг и диски,
выпиленные из черепов и ребер, соседствовали со звериными клыками. Шнур был
длинным, и если б Чочинга набросил его на шею, он спустился бы до самых
колен. У Чоча еще не было такого огромного почетного ожерелья, но все шло к
тому, что он не отстанет от отца.
- Скоро молодой ко-тохара, получивший имя Две Руки, спустится в лес, -
промолвил Чочинга, поглаживая змеиную голову, что мерно раскачивалась у его
груди. Питон считался полноправным членом их семейного совета - ведь он был
старше всех в роду Чочинги, и воины трех поколений танцевали с ним,
оттачивая свое боевое мастерство. Век его был долог как струи водопада, что
сбегали с горных вершин к лесному озеру. Скоро Дик Две Руки спустится в лес,
- повторил Чочинга. - Ты, Чоч, будешь его Наставником. Ты будешь следить за
ним и учить его, пока он не возьмет первую кровь.
Чоч согласно склонил голову. Присматривать за учениками Чочинги было
одним удовольствием - с ними мог потягаться не всякий зрелый воин, и они
быстро брали первую кровь и первую жизнь. Правда, у этого Дика, сына
Саймона с Правобережья, было лишь две руки, но Чоч полагал, что он себя в
обиду не даст.
- Я обучил его всему, - произнес Чочинга. - Он может биться мечом и
копьем, рубить секирой, метать ножи и стрелы и погружаться в транс цехара,
он может провисеть на дереве, пока Небесный Свет, поднявшись над горами, не
спустится в лесную чащу, он знает все Тринадцать Ритуалов и пути всех
кланов - Смятого Листа и Звенящих Вод, Четырех Звезд и Холодных Капель,
Горького Камня и Быстроногих. И он, конечно, знает наш путь - путь Теней
Ветра. Я поучал его: стань словно эхо тишины, стань мраком во мраке, стань
травой среди трав, птицей среди птиц, змеей среди змей. И он стал таким.
Хорошо! Я доволен.
- Хорошо, - откликнулся Чоч и огладил свое ожерелье. Диски из черепов
Звенящих Вод были совсем еще свежими - как и фаланги пальцев, добытых в
схватках с кланами Расщелины и Оврага. - Если ты не ошибся, отец, - а я не
помню, чтоб ты ошибался хоть однажды, - этот ко-тохара станет великим
воином, из тех, кому светят Четыре звезды и кто умирает на рассвете.
- Станет, - подтвердил Чочинга, лаская шею своего питона, - станет. Но
не в наших лесах!
На лице Чоча отразилось недоумение.
-Думаешь, он...
- Он уйдет. Он не останется с нами, как брат мой Саймо, убивший воинов
Звенящих Вод - тех, что убили Чу, моего умма и твоего отца. Но он - наш! Он
- тай, хоть прожил в Чимаре втрое меньше Саймона. А Саймон так и не
сроднился с нами.
Чочинга смолк, задумчиво кивая в такт каким-то своим мыслям. Чоч,
подождав приличное время, решился нарушить тишину.
- Прежде ты не говорил мне этого, отец.
- Прежде ты был слишком молод, сын. Но близится время, когда я, сделав
каждому родичу Прощальный Дар, уйду в Погребальные Пещеры, а ты поселишься
здесь и будешь новым Наставником. Наставник же должен понимать людей и
знать, как из помыслов и побуждений рождаются поступки. Вот брат мой Саймон
Золотой Голос,.. Что сказать о нем - сильный человек, забравший жизнь у
многих, - не сохранят его Четыре камня и Четыре звезды! Но пришел он к нам
в зрелых годах, а потому остался человеком с Правобережья остался им, и
будет им, и умрет им! Он понял, зачем мы спускаемся в лес и убиваем, -
понял, но не принял этого. И потому, свершив положенное, остался в Чимаре и
спрятал свой Шнур Доблести под циновкой.
- А Две Руки, его сын? - спросил Чоч, внимавший родительской мудрости
с должным усердием и почтением.
- Вот ученик мой Две Руки... - неторопливо молвил Чочинга. - Что же
сказать о нем? Он не взял еще крови и жизни ни у кого, кроме хищного
зверя... Но он пришел к нам юным, как бутон цветка, и распустился тот
цветок в моих ладонях. И хоть он уйдет от нас, он - тай! Он тай, и будет
им, и умрет им! Ибо понятно ему многое, о чем не ведает брат мой Саймон,
его отец.
- Что же? - спросил Чоч, морща лоб в раздумье. Чочинга усмехнулся.
- Например, прелесть наших девушек... А теперь он должен познать
мужскую силу, изведать вкус победы и стать воином. Просто воином, сын мой,
- великим он будет в ином месте, коль доживет до твоих лет и сохранит свои
уши и пальцы. - Чочинга сделал паузу и покосился на Шнур Доблести, висевший
на овальном щите. - Ты, Чоч, мой сын, и ты был лучшим из моих учеников. Ты
знаешь, что воин должен биться мечом и копьем, рубить секирой, метать ножи
и стрелы и погружаться в транс цехара, должен висеть на дереве, пока
Небесный Свет, поднявшись над горами, не спустится в лесную чащу, должен
ведать все Тринадцать Ритуалов и пути всех кланов... Но ты знаешь, что это
- не главное. А что - главное? Что? Ответь, сын мой.
- Воин должен убивать!
Чоч стукнул кулаком о колено, и, будто в подтверждение этих слов,
раздался негромкий свист изумрудного питона.
- Я хорошо учил тебя, - с довольной улыбкой произнес Чочинга. - Воин
не боится крови, воин умеет убивать! Каждый тай из молодых, идущих в лес,
вскоре узнает об этом. И я говорю: пусть Две Руки научится убивать, пусть
кровь не высохнет на его клинках и пусть его Шнур Доблести свисает до
колен!
Снова наступило молчание, и длилось оно столько мгновений, сколько
нужно бойцу, чтоб метнуть в цель четырежды четыре ножа. Затем Чоч произнес:
- Ты очень заботишься об этом ко-тохаре... Почему отец мой?
Наклонившись, Чочинга положил верхнюю пару рук на мощные плечи сына.
- Пока уши твои на месте, внимай и запоминай - ибо наступит время, и
ты возвратишься из леса к женам своим и умма Чулуту, повесишь свое ожерелье
на щит, прислонишь к стене копье и сядешь здесь, на циновке Наставника. А
Наставник, как я говорил, должен понимать людей, и первым из них - себя
самого. Подумай же, сын мой, что ищем мы, к чему стремимся, путешествуя из
тьмы во тьму, из материнского лона в Пещеры Погребений? Все просто, так
просто! Для женщин дороги любовь и дети, для мужчин - почет и слава. Где
ищет их молодой воин? В лесу, и слава его - убитые враги и враги
побежденные, коим даровал он жизнь, отрезав палец или ухо. Но когда воин
стар и мудр, когда потерял он счет убитым врагам, когда ожерелье его
волочится по земле, в чем его слава? В чем гордость его и почет? В
учениках, сын мой, в его учениках!
Придет день, и Две Руки вернется в Правобережье - а может, ему суждено
пройти другой тропой, из тех, что ведут к Искрам Небесного Света... Кто
предскажет сейчас его судьбу? Он вернется в свой мир и будет жить со своими
людьми, но будет меж них тенью ветра, разящим клинком - самой высокой
травой среди трав, самой быстрой змеей среди змей, Самой могучей птицей
среди птиц. И удивятся люди, и спросят: почему ты таков? И он ответит:
потому, что старый тай Чочинга был моим Наставником... Есть ли большая
слава для меня? И больший почет?
Он смолк.
Чоч, крепко стиснув широкие отцовские запястья, всмотрелся в лицо
Чочинги, свел на переносье густые брови и произнес:
- Пусть копье твое летит до Небесного Света! Ты все сказал, отец мой?
Все, что должен я знать о тебе, о себе и о юном воине Две Руки?
Чочинга усмехнулся и прикрыл глаза.
- Нет, конечно же, нет! Я не сказал самого главного - что люблю его.
Как тебя, Чоч, как твоего умма Чулута, как твоих сестер и ваших детей.
Глава 4
Дику Саймону снились сны. Последний, предутренний, был особенно ярким,
хотя и беззвучным - будто знакомый видеофильм, который смотришь в десятый
или в сотый раз, пывернув рукоятку громкости на ноль и заранее предугадывая
все реплики актеров.
Но реплик в том сне было немного.
Он видел первый свой бой, видел поляну в лесу, широкую прогалину,
спускавшуюся к медленным темным речным водам; берег реки порос корявым
кустарником хиашо, а с других сторон вздымались над поляной огромные
деревья чои, с бурыми могучими стволами, которые и трем воинам не
обхватить. Еще выше, над деревьями, травами и рекой, нависало бирюзовое
небо, и яркий диск Тисуйю застыл в нем круглым ослепительным зрачком,
словно некий любопытный демон рассматривал все творившееся на поляне - там,
где другие демоны лязгали сталью и оглашали воздух боевыми криками.
Но воплей и звона клинков Дик не слышал.
Он помнил, однако, что схватка свершилась в полуденный час и что Теней
Ветра под водительством Чоча было ровно сорок, а Холодных Капель - почти
вдвое больше, но воины Чоча мчались на скакунах, а враги их были пешими и
скорее всего не ждали нападения. Еще он помнил, как перекатывались меж
колен сильные мышцы его скакуна, как мчался навстречу пологий речной берег,
заросший непроходимым хиашо, а перед зеленой стеной кустарника прыгали и
потрясали оружием десятки фигур в пятнистых плащах, схваченных под грудью
плетенными из стальных колец боевыми поясами. Он врезался в эту плотную
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг