неразгаданных секретов? И разве не сказал Джаннах, что Ищущим нужны не
знания, а представление о мире Темных - как жили они, к чему стремились,
куда ушли и по какой причине? Возможно, в словах Джаннаха скрывался намек,
и в этом случае... "В этом случае, - подумал он, - ферал - не главная цель
экспедиции, а повод, изобретенный для него, дабы слуга не ощутил сомнения
хозяев. Возможно, они не знали сами, что искать; возможно, информация о бхо
была важней, чем образец ферала".
- Не понимаю, - Дарт покачал головой, - не понимаю, сир. Я
путешествовал на бхо, который плавает по рекам, я видел бхо-носильщиков и
бхо-копателей, я знаю, есть такие бхо, что могут двигать корабли... Но бхо
не заменяют ни отцов, ни матерей. Как связаны они с таинством рождения?
- Все связано в этом мире, - заметил Нарата. - Будь терпелив, и я
объясню. Увидишь!
Он скрылся под аркой, ведущей к трапезной, и, возвратившись, принес
блюдо со сладкими фруктами и пару чаш из половинок ореха; блюдо и чаши
опустил на землю и начал перекладывать плоды на бугристый камень-бхо. Они
медленно погружались, таяли, исчезали, как древесный лист, и цвет камня
стал меняться - поверхность уже не выглядела темной, а отливала киноварью и
двигалась, чуть заметно трепеща и колыхаясь, будто камень ожил или
превратился в тугой бурдюк, наполненный вином. Нарата, поглаживая странное
существо, закончил кормление и закатил глаз, словно что-то вспоминая, потом
с уверенным видом ткнул в один из крайних бугров; подождал, пробормотал:
"Да будет с нами милость Элейхо!" - и ткнул снова, посильнее.
Дарт с любопытством приглядывался к манипуляциям старика. Они не
походили на пробуждение зерен, и все же было нечто общее и в наблюдаемом
действе, и в том, что творила Нерис, - какая-то особая торжественность,
благоговение, флер сопричастности к высшим тайнам... Он глубоко вздохнул,
когда оттенок камня начал меняться и на вершине, между бугров, запузырилась
золотистая субстанция. Она поднималась, окруженная шапкой пены, и, видимо,
сама была воздушной, влажновато поблескивавшей, ароматной.
Зачерпнув эту массу, старик отпил, вытер губы и наполнил второй сосуд.
- Отведай... Такого у Кази не подают!
Пена оказалась холодной, кисловатой, совсем непохожей на сладкие
фрукты, и будто сама проскальзывала в горло. Запах ее будил у Дарта
воспоминания о первом снеге, выпавшем в горах и смешанном с неведомыми
пряностями - возможно, с теми, что привозили из далеких стран для
королевского стола. Он пил, жмурясь от наслаждения и слушая, как бормочет
шир-до: "...древний кормилец, очень древний... годится лишь лакомства
делать да удивлять маргаров... а пользы что?.. пользы как от разбитого
горшка..." Опорожнив чашу, Дарт с одобрением кивнул и протянул ее Нарате.
- Ты провидец, почтенный. Если мне повезет, я отыщу такой же бхо и
заберу с собой - в счет обещанной мне доли.
- Ты не прогадаешь, - старик бережно коснулся камня. - Мы называем
этот бхо кормильцем, но на самом деле он - целитель. Не такой, как Цветок
Жизни, а предназначенный творить бальзамы, пока сила его не иссякнет и бхо
не одряхлеет. Одни из них продляют жизнь тири, другие способствуют тому,
чтобы у даннитов рождалось больше самок и чтобы самки тьяни плодоносили
обильнее. Есть и предохраняющий наших женщин: они приносят четырех детей,
пьют бальзам - один раз в жизни - и теряют способность к зачатию. Конечно,
если желают того... Но выбор становится шире, понимаешь?
- Шире, - согласился Дарт. - Пожалуй, если найдется кормилец, я отдам
его тебе. Ведь нынешний слишком стар и ты не можешь его заменить, не правда
ли?
Нарата вздохнул, направился, к нише, скрытой циновкой, и приподнял ее.
- Видишь этот ларец? Когда-то, в давние времена, он был наполнен...
Сейчас в нем два десятка зерен - копатели, носильщики и бесполезный бхо,
дарующий сны наяву... Не вещие сны, как посланные Элейхо, а те, в которых
словно летишь над землей и видишь ее с высоты. Зачем он нам? - Старик снова
вздохнул и добавил: - Тири, правда, очень ценят такие бхо... они, знаешь
ли, любопытны...
- А что ценят тьяни? Только кормильцев?
- Нет. Тьяни - странные создания, не знающие радостей любви, ни гнева,
ни печали, и даже боль они ощущают слабее, чем остальные роо. Они
бесстрастны, не боятся смерти, но достаточно умны, чтоб сознавать свою
ущербность... Я бы сказал, она их гнетет - хотя кто разбирается в чувствах
тьяни? Они способны убивать и мучить без ненависти и с холодным сердцем...
скорее всего даже не ведая, что творят... - Лицо Нараты помрачнело - должно
быть, он думал сейчас о погибших даннитах и спутниках Нерис, которым не
удалось добраться в Лиловые Долины. - Так вот, сын мой: есть бхо,
преобразующее сущность и позволяющее стать на время зверем, или обитателем
вод, или другим разумным существом, как бы превратиться в них и испытать их
чувства. Сомневаюсь, понятны ли мои слова, но лучше мне не объяснить... Сам
я никогда не видел такого чуда, но знаю: ради него тьяни готовы вырезать
все население Долин.
"Ментальный проектор, - подумал Дарт. - Что-то вроде анхабских
устройств, считывающих воспоминания..." Он опустил глаза, прижался спиной,
к стене, вслушиваясь в хрипловатый голос старца, г перечислявшего другие
бхо - те, что могли летать и плавать, двигать плоты и корабли, приближать
далекое, делать видимым малое, исцелять, наделять ощущением счастья и даже
мыслить и говорить. Одни встречались чаще, другие - реже, а третьих не
видели никогда, но вспоминали о них как о реальности, о существах,
служивших Детям Элейхо и спрятанных до поры до времени в еще не найденных
тайничках. Вопросы "для чего?" и "почему?" граничили со святотатством;
такова была воля Ушедших, непостижимая для роо. Но раз тайники удавалось
найти, значит, существовал какой-то смысл в поисках, и в объяснении Нараты
звучал он так: когда нет зерен бхо, то можно обойтись без них, но коль они
есть, то возникает желание обладать ими - сильное неодолимое желание, ибо в
чем-то они делают роо счастливее. Эта причина являлась общей, хоть разные
бхо обладали для населяющих Диск народов разной притягательностью.
Когда старик закончил свой рассказ, небо потемнело, а тяжесть в
членах, ставшая уже привычной, возвестила наступление вечера. Листья туи
выглядели уже не багряными, а черными, старый бхо-кормилец распластался у
древесных корней, словно готовясь прыгнуть в зев колодца, голос Нараты
казался глуше, слова падали медленней, как падают первые редкие капли
дождя, - видимо, шир-до устал. Брокат проснулся, вскарабкался Дарту на шею,
но не за тем, чтобы поужинать, а чтобы пуститься в полет с возвышенного
места. Сырой, напитанный влагой воздух ему не нравился; он пискнул,
метнулся под арку и, трепеща крыльями, исчез в темноте. Старик проводил его
взглядом.
- Почти разумная тварь... А знаешь почему?
Предки его были бхо, огромными летающими бхо, и понимали человеческую
речь. Об этом уже не помнят, но я читал древние хроники... Дети Элейхо
спрятали зерна, но слуг своих уничтожать не стали, ибо живое - даже живое
наполовину - было для них священным. И бхо жили среди нас и умирали или
приспосабливались к жизни - те из них, кто мог давать потомство. Тем или
иным способом, и временами очень непонятным... Одни могли делиться, другие
- разбрасывать семена и прорастать в земле, как это делают деревья...
Дарт, пораженный, приподнялся.
- И где эти бхо теперь?
- Вокруг нас, и ты их видел, сын мой. Водяные черви, очистительный
туман, деревья смерти и кое-что еще - туи, например, - ладонь Нараты
коснулась древесного ствола. - Бхо, с которым можно говорить, которое
передает твои слова другим деревьям, и многие их слышат - или как невнятный
шепот, или вполне отчетливо.
- Я тоже могу услышать? - спросил Дарт. - Или этому нужно учиться?
- Нет. Надо помнить лишь об одном - не прикасаться к дереву вместе с
другим существом. Не знаю, что делает туи... пробуждает память, соединяет
разумы... не знаю! Но на больших расстояниях это безвредно, а на малых
грозит бедой. Чаще тому, кто не привык говорить с туи.
- Да, я слышал. Дочь твоя предупреждала.
- Тогда ты знаешь все, что нужно, и можешь попытаться. - Отступив от
дерева, Нарата шагнул к арке, ведущей к жилым комнатам. - Прости, но я
утомился и должен прилечь. Вам, молодым, синее время дарит радость, а мне -
сон, но сон тоже благодеяние Элейхо. Обычный, не вещий, хотя и в этих снах
приходят мне странные мысли... Скажем, о том, что все мы, рами и Морское
Племя, данниты и тьяни, рдандеры, тири и все остальные - тоже бхо,
сотворенные Детьми Элейхо по велению Предвечного... Забавно, не так ли? И
еще забавней, что вскоре я умру, и мне откроется истина - во второй жизни,
сын мой.
Он исчез, оставив Дарта размышлять, почему его не назвали Дважды
Рожденным - ни единого раза! Быть может, по той причине, что первая жизнь
Нараты близилась к концу и он серьезно относился ко второй? Смерть и новое
рождение... Могут ли эти события сочетаться - здесь, на Диске, без помощи
анхабских реаниматоров? Похоже, старик был в этом уверен... Или все-таки
шутил?.. Так и не решив этой проблемы, Дарт приблизился к дереву и вытянул
руки.
Знакомое сопротивление - слабое, почти неощутимое... Не с тем, чтобы
оттолкнуть или предостеречь, а просто напомнить - сейчас случится чудо...
Какое же на этот раз? Где он окажется? В таверне с друзьями, в королевских
покоях, на шумной парижской улице или в горах, где прошло его детство? Кого
увидит, с кем обменяется словом или ударом шпаги? Кто улыбнется ему?
"Констанция, - подумал он с внезапной тоской, - Констанция!..
Глаза-фиалки, ямочки на щеках, рот, созданный для поцелуев, и локоны -
темные, как зрелый плод каштана..."
Его ладони коснулись гладкой коры, но, против ожидания, Констанция -
ни та, земная, ни рожденная на Анхабе - ему не явилась. Он заметил, что
стены дворика будто раздвинулись, что меняются запахи и звуки и темное небо
стало еще темней. Не из-за туч, скрывавших солнце, - тучи остались в
Лиловых Долинах вместе с мутно-серыми небесами, с деревом туи и камнем,
дремавшим у его корней. Небо, которое видел Дарт, было глубоким,
бархатисто-черным и полнилось звездами, а на востоке, за его спиной, висела
ущербная луна. Ночь, топот копыт, скалы, застывшие у дороги, и соленый
ветер, задувающий с моря...
Глава 15
Он мчался в ночном сумраке, и трое друзей скакали рядом, будто
призрачные тени, оседлавшие ветер. Дорога тянулась мимо утесов; их черные
бесформенные громады казались сгустками тьмы, ведущими в ад вратами,
украшенными блеском звездных диадем. Они неслись вперед, они спешили;
волны, рокотавшие за скалами, и мерный топот копыт слагались походным
маршем и торопили, торопили... Жизнь - смерть, мир - война, честь -
позор... Вот дилемма, назначенная к решению. Вращалось колесо судьбы, грозя
сокрушить владык и владычиц, и, чтобы замедлить поступь рока, его с
друзьями бросили под тяжкий обод. Их жизни и шпаги, их верность и честь...
Лица друзей были спокойны. Их имена не вспоминались Дарту, но в этом
не было нужды; он слышал их голоса и, кроме имен, знал о них все. Силач с
грубоватой физиономией отличался любовью к пышности и склонностью к
хвастовству; черноглазому юноше мечталось о сане аббата, что, впрочем, не
мешало ему волочиться за женщинами; самый старший, суровый мужчина с
бледным лицом, был скрытен и неразговорчив. Такие разные, такие
непохожие... Но верные, как фамильный клинок толедской стали.
- Опасное предприятие, черт возьми! - заметил силач. - Каждый из нас
рискует жизнью, и мне хотелось бы по Крайней мере знать, во имя чего.
- Должен признаться, что я с тобой согласен, - улыбнулся юноша. - Если
наш поход свершается с благочестивой целью, мы попадем в божьи чертоги, в
противном случае... - Он оборвал фразу и передернул плечами. - Сатана не
дремлет, и очень не хотелось бы очутиться в его лапах!
Старший мужчина повернул к черноглазому спокойное бледное лицо.
- Я заменил бы. слово "благочестивая" на "благородная", и в этом
случае все будет ясно. Можем ли мы сомневаться, что наш друг, - он кивнул в
сторону Дарта, - призвал нас для дела, грозящего уроном чести? Это было бы
нелепо и оскорбительно! А раз так, к чему вопросы?
Наступило молчание, затем Дарт услышал собственный голос.
- Вы правы. Разве король отчитывается перед нами? Разумеется, нет! Он
просто говорит: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся - так идите
драться! И мы идем. Во имя чего? Мы даже не задумываемся над этим.
- Наш друг прав, - поддержал бледный. - Мы идем умирать, куда нас
посылают, без сожалений и лишних вопросов. Да и стоит ли жизнь того, чтобы
так много спрашивать?
Подул ветер, всадники взмыли над дорогой, закружились, разлетелись...
Но грусть расставания не коснулась Дарта; он знал, что их встреча - не
последняя, что друзья вернутся и что они - каким-то странным мистическим
образом - пребывают в собственной его душе, а если не в ней, то где-то
рядом, совсем поблизости. Он размышлял о другом, о драгоценном подарке,
сделанном памятью, о словах, которые вырвались у него только что.
Разве король отчитывается перед нами? Разумеется, нет! Он просто
говорит: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся....
Гасконь! Трепет листвы под ветром, налетевшим с горных пиков,
каменистые кручи, дуб у обрыва - огромный, величественный, с черной
морщинистой корой, синее небо и облако, похожее на птицу, парившую над
неприступной вершиной... Гасконь, родина! Крохотная частичка воспоминаний,
подаренная ему... Что же еще он сможет вспомнить?
Он пожелал возвратиться в Гасконь, но налетели другие слова,
названия-призраки, слившиеся не с первой, со второй его жизнью. Эйзо,
Растезиан, Лу-гут, Буит-Занг, Конхорум, Йелл Оэк... Теперь они не были
бестелесными; они наполнились смыслом и содержанием, звуками и ароматами,
воем пустынных ветров, грохотом горных обвалов, пеной, вскипающей над
водопадами, чувством стремительного полета над плоской серой равниной или
парения в облаках, густых и белоснежных, скрывающих спрятанный под ними
мир.
Сосредоточившись, он пронизал облачные покровы. Внизу - ни земли, ни
воды, а странная смесь того и другого; огромное болото, раскинувшееся от
полюса до полюса под белым, будто мрамор, небом. Жидкая грязь, черные окна
трясин, мутные желтые протоки, зелень островов, сплетенных буйной
растительностью, гигантскими травами или водорослями, поднимающимися с
болотистого дна... Кое-где - клочки настоящей суши: с останками древних
скал - у полюсов, заросшие деревьями - у экватора... Нет городов, но есть
поселения - хижины, крытые тростником, пристани, лодки и маленькие плоты;
они мельтешат в протоках у деревень, словно муравьи вокруг муравейника. В
лодках и на плотах - существа с голубовато-смуглой кожей, подобные людям,
но невысокие, с тонкими хрупкими конечностями; в руках - остроги, на
чреслах - скудная одежда, передники и юбочки из трав.
Тири... Буит-Занг... Он не нашел там ничего. Легенды поглотило время,
а все остальное - огромное болото.
Новая картина: ярко-зеленые небеса, серые безбрежные пески, поля
застывшей лавы, безжизненные впадины морей, соединенные извилистыми рубцами
- руслами пересохших рек... Гарь и дым вулканов, едкий сернистый запах и
постоянное колыхание почвы, словно под ногами не земля, а палуба судна,
которое то поднимается, то опускается на мелкой зыби. Жизни нет, однако
есть ее следы.
Йелл Оэк... Там, под бывшим речным берегом, гравиметры Марианны
обнаружили город, засыпанный пеплом и залитый лавой, а Голем его раскопал:
дома-загоны без крыш, осколки глиняной утвари, груды костей и черепов,
окаменевшие яйца и отпечатки каких-то предметов в застывшей лаве -
возможно, металлических, но рассыпавшихся в прах. Черепа были с тремя
глазницами, на костях рук и ног - по пять суставов, как выяснилось в ходе
реконструкции, проделанной Марианной. В общем, бесполезные сведения, ибо
этих трехглазых яйцекладущих никак нельзя было спутать с Ушедшими Во Тьму -
слишком примитивная культура. А вот на тьяни они походили как родные
братья.
Другой мир, богатый и щедрый, подобный Земле и Анхабу. В меру воды и в
меру суши; материки, океаны, моря, холмы и горные хребты, пышная щедрая
растительность синих, серых, голубых оттенков. Животных мало, зато
разнообразие древесных форм, выведенных с неподражаемым искусством: деревья
плодоносящие и декоративные, деревья с корой, заменяющей мех или ткань,
деревья с ровным прямым стволом и скудной кроной или, наоборот,
приземистые, с очень длинными ветвями, похожие на шатры. Лианы - готовые
канаты и веревки, синий бамбук - жерди на изгородь, мох - густой и мягкий
ковер, светящийся лишайник - факел, а кроме того - корнеплоды и нежные
фрукты, гроздья сочных ягод, тростник, истекающий сладким соком, орехи с
мучнистой мякотью или полные меда и молока... На экваторе - степь, и в ней,
на расстоянии трех-четырех лье друг от друга, растут деревья чудовищной
толщины и высоты; у их корней - древесные дупла-пещеры со стенами и
потолками, будто натертыми воском.
Лугут... Чарующее лесное изобилие, птицы, звери, и ни единого живого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг