Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
заметить, что я тоже не беззащитен. Отнюдь не беззащитен. Вот...
  В его ладони появились два футлярчика - белый и желтый. Продемонстрировав
их мне, он что-то сделал с желтым: крышка его приподнялась, выпустив
мерцающее облако, будто сотканное из мириадов крохотных кристалликов
цитрина. Я не мог отвести от него глаз, а облако стремительно росло,
сияло, расширялось, струилось, пока не накрыло меня с головой. И в тот же
момент все мириады кристалликов впились в мою кожу, обратившись в
маленьких юрких пчел; укусы их не были болезненны, но отзывались
невероятным, нестерпимым зудом. Мои руки дернулись к шее, к плечам, к
груди, потом вниз; чесалось всюду, даже в местах, не поминаемых в
приличном обществе, и в них-то чесалось сильнее всего. Пока я раздумывал,
откуда начать, крышка футляра щелкнула, облако исчезло, а сам футлярчик
скрылся в профессорском кармане.
  - Кажется, мы квиты, - пробормотал я и перевел дух. Потом выглянул в
окошко. В тусклом свете фонарей на скамейке по-прежнему дремали две фигуры
- ни дать ни взять алкаши-кореша после доброй попойки. - А этих вы чем
заворожили? Белым? - Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть лицо
Косталевского. Он улыбался.
  - Есть много способов, батенька мой. Меня пытаются найти - ходят по
знакомым, расспрашивают... Не так это просто! Они упорны, но и я упрям.
Было слабое звено - Сергей Петрович, мой ассистент... Было, и нет. К
сожалению... или к счастью. Но остались вы. Вернее, осталось нечто,
попавшее к вам по чистой случайности.
  Он замолчал, будто давая мне время поразмыслить над сказанным, обдумать
его слова и сформулировать догадку. Она витала в воздухе, и я, еще не
спросив, уже предчувствовал ответ.
  - Вы знали, что Сергей скрывается на моей даче?
  Профессор опустил веки. Видимо, этот жест выражал согласие.
  - Вы знали, где хранится ключ?
  - Да. Сергей Петрович сказал об этом тайнике, когда мы приняли решение
исчезнуть. Окончательное решение... Но в тот последний раз мы с ним
общались не лично, а по телефону. В противном случае я бы все-таки изъял у
него гипноглифы или заставил их уничтожить При мне. Но, понимаете, Сергей
Петрович был слишком нервозен и тороплив, а также не лишен определенной
меркантильности. Большой недостаток для психолога... Я чувствовал, что он
не хочет расставаться со своим контейнером. Я не смог его переубедить. Ну
а после... после его убили, о чем сообщалось в криминальных новостях. Я
узнал об этом от знакомых. От тех людей, у которых я... э-э-э...
  - У которых вы скрываетесь?
  Он угрюмо кивнул. Видимо, мысль о том, что приходится таиться и
скрываться, была ему глубоко антипатична.
  - Выходит, коробку... этот пенал... забрали вы?
  Его веки снова дрогнули.
  - Мы называем его контейнером. Стандартный контейнер на семь гипноглифов.
Семь довольно распространенных реакций человеческой психики. Ярость,
похоть, смех, способность забывать и вспоминать, определенные
физиологические ощущения... Ну, вы их испытали, сударь мой.
  - Кажется, я и другое испытал, профессор. Лишь вспомнить ничего не удалось.
  - Это золотистый гипноглиф. Инициирует память и абсолютно безопасен. Если
хотите, я вам его подарю. В благодарность за сотрудничество.
  Подражая ему, я опустил веки. Затем поинтересовался:
  - Вы назвали шесть реакций. Какая же седьмая?
  - А этого, батенька мой, я вам не скажу. Пока. Видите ли, гипноглифы, как
и человеческие реакции, различны: есть безобидные, есть неприятные. А есть
весьма опасные! Конечно, все зависит от обстоятельств - ведь даже
гипноглифом смеха можно убить, а тот, что рождает сексуальный импульс,
способен подтолкнуть к насилию. Но существуют и безусловно опасные,
опасные в любой ситуации. Во-первых, немотивированная ярость при резком
усилении мышечного тонуса. А во-вторых...
  Он смолк, и я догадался, что речь идет о черном амулете. Что-то ужасное
было связано с ним, что-то такое, о чем он не хотел говорить. Пока. Пока
этот гипноглиф не будет уничтожен. Видимо, вместе с красным.
  Я взглянул на часы. Половина девятого. Вечер, однако, не слишком поздний.
Дарья придет не раньше полуночи...
  - Вы не хотите перекусить, Александр Николаевич? Кофе, чай, бутерброды?
  - Не откажусь, но только когда мы разрешим ситуацию. Видите ли, было два
контейнера - мой личный и тот, которым распоряжался Сергей Петрович на
стадии экспериментальной проверки. Еще - отдельные экземпляры, в общем-то,
безопасные... кое-что - у кураторов... Но алый и черный... их приготовлено
только два. Свою пару я уничтожил, раскрошил в пыль, но дубликаты в
контейнере Сергея Петровича отсутствуют. И, если не ошибаюсь, они у вас.
  - У меня. А разве белый - тот, что приводит к амнезии, - не опасен?
  - Практически нет. Недолгий ступор с потерей незначительных
воспоминаний... Хотя, если разбираться в технологии изготовления
гипноглифов, можно создать такой, который обеспечит длительную амнезию,
полную либо выборочную. Иными словами, глобальную или селективную.
  - Арнатов в технологии разбирался? Мой гость выдавил слабую улыбку.
  - Технология проста, сложна теория, сударь мой. И все основное - здесь...
- Он приложил палец к выпуклому виску. - Лучшее хранилище для всяких
опасных идей... Не зная теории, не обладая необходимой аппаратурой,
гипноглифы не сделать. Никому не сделать! А все приборы и записи мной
уничтожены.
  - Мы оба - ученые, - сказал я. - Мы оба знаем бесспорную истину: нет
открытий, которые невозможно повторить.
  - Разумеется, Дмитрий Григорьевич, разумеется. Но это будет не мой грех.
  Кивнув, я отправился на кухню, достал из инструментального ящика
пассатижи, отвертку, тяжелый молоток и плотный суконный лоскут, которым
протираю мебель. Снял браслет с правой руки, отвернул крышку старых часов,
не глядя, сунул алый гипноглиф в тряпицу. Потом вытащил из кармана черный
футляр.
  В этот момент мне вспомнилось, что, пригласив гостя на ужин, я не проверил
холодильник. Что там, собственно, есть? Мой обычный рацион холостяцких
ужинов и завтраков состоял из яиц, сосисок, кетчупа и горчицы плюс,
разумеется, масло и хлеб. Но трепетная женская забота так разнеживает!
Последние две недели о пище насущной заботилась Дарья, а я только ел и
покупал бананы для Петруши. Ну, еще, быть может, кетчуп и минеральную
водичку.
  Открыв холодильник, я обнаружил там сыр, ветчину, сметану, макароны в
томатном соусе, холодные котлеты и сырники, а также баллон
"Екатерингофской" и, разумеется, кетчуп. Пробка на минералке была белая, а
на бутылочке кетчупа - черная. Черная, как антрацит, из твердого пластика
и небольшая. Как раз подходящего размера.
  Я задержался в кухне еще на пару минут, потом, с молотком в руках,
заглянул в комнату.
  - Это подойдет, Александр Николаевич?
  - Да. Только, батенька мой, в пыль, в пыль...
  - Извольте на кухню. Там все приготовлено.
  Под бдительным оком профессора я начал охаживать суконку молотком. В
тряпке ломалось и лопалось, хрустело и трещало, но вскоре треск
прекратился, сменившись глухим звуком, какой бывает, когда колотишь камнем
по песку. Лицо Косталевского с каждым ударом светлело, будто он
мало-помалу сбрасывал с плеч неимоверный груз или освобождался от тяжких
обетов. Спустя недолгое время он прикрыл глаза веками и произнеc:
  - Хватит, Дмитрий Григорьевич. Экзекуция завершена.
  Развернув тряпку, я подошел к раковине, высыпал черно-красную пыль и
пустил воду. Косталевский, вздыхая и поглаживая седую шевелюру, с явным
облегчением следил за мной; сейчас он был похож на моего
директора-академика после удачной лекции где-нибудь в Мельбурне или
Торонто. С тем же благостным видом он наблюдал, как я расставляю тарелки и
чашки, режу хлеб, накладываю ломтики сыра и ветчины. Наконец мы устроились
у стола, съели по бутерброду, отхлебнули кофе, и я спросил:
  - Так что же там с черным гипноглифом, профессор? Мне ведь довелось на
него поглядеть - раза два или три, и никакой реакции. Может, психика моя -
нечеловеческая?
  Косталевский покровительственно похлопал меня по руке.
  - Самая что ни на есть человеческая, батенька мой, и вы это сейчас
доказали. - Он кивнул на раковину и усмехнулся. - Черный гипноглиф власти
инициирует абсолютное подчинение. На него не глядеть надо, а показывать. И
давать инструкции, сиречь команды. Вот так-то, сударь! Собственно, это и
было генеральным направлением моих работ. Все затевалось ради подчинения и
ради власти... еще в конце семидесятых, когда, после защиты докторской,
мне предложили возглавить лабораторию псионики. Военный заказ, Дмитрий
Григорьевич. Даже не столько военный, сколько политический - курировало
нас КГБ. О генерале Зубенко Георгии Александровиче не слыхали? Вижу, что
нет... да и откуда вам знать... А он надзирал за всеми подобными
разработками. У нас, и в Москве, в Новосибирске, в Киеве... Вы ведь,
кажется, математик? Специалист по компьютерному моделированию? Ну, тогда
понимаете, что это означает.
  - Психотронное оружие? - произнес я, приподняв бровь. - По правде говоря,
верится с трудом. Слишком все просто, Александр Николаевич. Стекляшки там,
кусочки пластика... На магию похоже, на колдовские амулеты... - Тут я
вспомнил недавнюю встречу с зулусом и подлил масла в огонь: - Ни чипов, ни
шестеренок, ни батарей... Несерьезный прибор!
  Косталевский рассмеялся:
  - Ни чипов, ни шестеренок! Вот оно, мышление технаря! А как, по-вашему,
должно выглядеть психотронное оружие? Или психоэнергетический прибор? Что
это такое? Ментальный агрегат с сотней лампочек и циферблатов?
Телепатический шлем для генерации благонамеренных мыслей? Спутник на
орбите, облучающий вражеские армии и города? Все проще, молодой человек,
много проще и потому страшнее... Вам приходилось катать что-нибудь гладкое
в ладонях? Бутылочку, аптечный пузырек? Вы его крутите, крутите и не
можете остановиться... Как бы своеобразный самогипноз... Так вот, это тоже
оружие. И если применить его со знанием дела...
  Он аккуратно доел бутерброд, отодвинул тарелку, откинулся на стуле и
скрестил руки на груди. Выглядел он так, будто перед ним аудитория на
двести мест, с учеными мужами и сосунками-аспирантами, готовыми внимать
его докладу.
  - Вы знаете, батенька, что такое ПЭМТ?
  - Разумеется. Позитронно-эмиссионный томограф, который показывает очаги
возбуждения в коре головного мозга. Конечно, после необходимой
компьютерной обработки и мониторинга.
  - О! - Кажется, он был удивлен. - У вас весьма широкий кругозор, Дмитрий
Григорьевич! А с работами Грейвса вы не знакомы? Это американский
психиатр, который первым экспериментировал с томографом.
  Пришлось с виноватым видом развести руками. Все знать - увы! - невозможно.
  - Так вот, Грейвс предлагал испытуемым перемножать простые числа - скажем,
два на три - и следил на мониторе за состоянием коры. Работали, как и
полагалось, лобно-теменные очаги логического мышления, вот эти. -
Косталевский провел ладонью от висков к макушке, пригладив свою
белоснежную шевелюру. - Затем Грейвс предложил испытуемым по пять долларов
за правильный ответ, и тут же в работу включились затылочные доли, а когда
ставка поднялась до сотни долларов, кора на мониторе пылала! Представьте,
трудились все центры, включая зрительные! Кстати, такое явление
наблюдается у шизофреников... И о чем это нам говорит?
  - О мощи внешних стимулов, - отозвался я. - О том, что внешний импульс -
зрительный, тактильный, звуковой - может возбудить кору, породив
определенное желание. Что и происходит чуть не всякий миг. Скажем, увидел
я девушку со стройными ножками и...
  - ...и вы все же не бросаетесь на нее и не срываете одежду. Вы
контролируете свое желание, сколь бы соблазнительные ножки ни привиделись
вам. А почему? Всего лишь потому, что возбуждаются определенные центры
коры - новообразование нашего мозга, приобретенное недавно, вместе со
способностью к абстрактному мышлению. Но кора - очень тонкий субстрат; под
ней лежит подкорка, вселенная инстинктов и неосознанных желаний, область
иррационального, где бродят древние ужасы и побуждения, накопленные за
миллионы лет... Теперь представьте, что имеется внешний стимул, вызывающий
резонанс между осознанным и неосознанным желанием... мощнейший
резонанс... а стимул, например, такой... - Он выложил на стол два
футлярчика, с белым и желтым амулетами.
  Слушая его, я испытывал истинное наслаждение. Не от смысла произносимой
речи, который был довольно страшен, а от манеры общения с собеседником, от
мерного, спокойного речитатива, от всей атмосферы научной дискуссии, столь
приятной и привычной для меня. Последние пару лет я общаюсь со своим
компьютером, а не с коллегами по работе; ну а еще с заказчиками, среди
которых попадаются достойные люди наподобие Мартьяныча, но голод мой им не
утолить. Я уже почти позабыл, как приятно потолковать о чем-нибудь
этаком... О пространствах Банаха, о кривых Пеано или о резонансе между
сознательным и подсознательным. Хотя бы об оологии...
  Мне пришлось сделать усилие, чтобы вернуться к теме разговора.
  - Резонанс, упомянутый вами, может быть следствием как искусственных, так
и естественных стимулов?
  - Да, разумеется. - Веки Косталевского опустились.
  - Скажем, иррациональный страх перед огнем, высотой, стихийным бедствием?
Ужас, когда рассудок человека помрачен, и он мчится куда-то, не разбирая
дороги, не думая о погибающих близких, с одной лишь целью - спастись,
убежать?
  - Хороший пример... Да, именно так, Дмитрий Григорьевич. Я мог бы
сотворить гипноглиф страха, но это оказалось бы самым жутким из моих
деяний. Более жутким, чем... - Профессор резко оборвал фразу, словно
чего-то испугался или не желал о чем-то вспоминать. Были, видимо, вещи, не
предназначенные для обсуждения за чашкой кофе. С минуту он сидел,
рассматривая эту самую чашку, затем с нарочитой медлительностью произнес:
- Вы ведь уже поняли, Дмитрий Григорьевич, что я ничего не хочу отдавать?
Ни гипноглифы, ни тем более технологию их производства... кроме того, что
уже отдал...
  - Почему?
  Это был вопрос ребром, и Косталевский постарался на него ответить - не в
рамках лекции, а вполне нормальным языком. Ему, похоже, было больно и
стыдно, и я его понимал: мне ведь тоже в не столь отдаленные времена
довелось моделировать последствия ядерных атак и ракетных ударов со
спутников. Мы были с ним, как говорится, две горошины из
военно-промышленного стручка: он - убийца-психолог, а я -
убийца-математик. Но совесть у нас еще оставалась: мы оба не желали
продаваться за тридцать иудиных сребреников. Даже за триста тридцать,
перечисленных в банкирский дом "Хоттингер и Ги".
  Из слов Косталевского получалось, что его лаборатория была как бы
диссипированным объектом - иными словами, распределенным в пространстве
между несколькими структурами. Формально она входила в штат
Психоневрологического института, но числились там Арнатов, мой бывший
сосед, да пара девочек-лаборанток. Сам Косталевский являлся профессором
Первого меда5, преподавал на кафедре нервных болезней, а остальные
сотрудники были сплошь военными инженерами и врачами, приписанными кто
куда, от Академии тыла и транспорта до воинской части в кронштадтском
гарнизоне. Состав лаборатории не был постоянным; время текло, особых
успехов по части псионики не наблюдалось, одни специалисты уходили, другие
приходили, менялось оборудование, но куратор оставался неизменным: Комитет
государственной безопасности в лице генерал-майора Зубенко, руководившего
Главным управлением аналитических исследований. Оттуда, из управления, из
Москвы, сочился ручеек дотаций, мелевший с каждым годом; потом он
полностью иссяк, когда КГБ превратилось в ФСБ, а генерала Зубенко уволили
в почетную отставку. По слухам, он на пенсионных лаврах не дремал, а
ринулся в коммерцию, то ли в металлы, то ли в бокситы, а может, в
"Росвооружение". Словом, ценный кадр, опытный, проверенный.
  А лаборатория, лишившись покровителя, вовсе захирела, люди разбежались,
кроме приписанных к Бехтеревке Сержа Арнатова, лаборанток (уже не девочек,
а солидных матрон) и престарелого химика-пенсионера, трудившегося из любви
к искусству. Но через год стагнации и упадка явился вдруг Иван Иванович
Скуратов, ходивший тогда в подполковниках, и деньги потекли рекой. А с
ними - импортное оборудование, всякие энцефалографы и томографы,
компьютеры и сканеры, лазерный модуль для операций на мозге, а также
крысы, собаки и шимпанзе в неограниченных количествах. Вот тут что-то и
начало получаться - все же Косталевский был голова! А Сергей, его ученик и
верный сподвижник - руки. В эти руки в нужный час и передали контейнер с
гипноглифами, а заодно - магическое заведение, дабы проверить теорию на
самой широкой практике. И стал Арнатов Сергей Петрович кудесником Сержем
Орнати.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг