Что со мною будет?
Кажется, на профессора он внимания не обратил, только раскашлялся, будто
вдруг запершило в горле. Справившись с приступом, поинтересовался:
- Вы были одни?
- Один, как перст.
- А красный футляр не открывали?
- Нет, - подтвердил я, не уточняя, что вовсе его не видел.
- Хорошо. Вы спрятали гипноглифы в надежном месте?
- Гипноглифы?
- Да. Амулеты, как вы их называете.
- В надежном. Я не знал, что с ними делать. Тут столько желающих
объявилось... Я запутался. И уехал на симпозиум, от греха подальше.
- Никому их не отдавайте! - Голос был близок к панике. - Никому, Дмитрий
Григорьевич! Никому, кроме меня!
- Но кто вы, сударь?
- Я... Ну, не важно. Я вас навещу, я знаю ваш адрес. Приду через несколько
дней. Ждите и не волнуйтесь. Только не открывайте черный и красный футляры!
Он повесил трубку, в ней что-то снова пискнуло, и я витиевато выругался.
Конспиратор хренов! Значит, черный и красный не открывать, а голубенький -
можно! Так сказать, для наслаждений души и тела...
Впрочем, что гневаться и сердиться? Косталевский (сомнений не было, что
звонил именно он) добавил ценную информацию, которой тут же сыскалось
место на моей воображаемой схеме. Теперь я знал, что гаммиками похищен
красный амулет, что амулеты именуются гипноглифами и что они бывают разной
силы или, верней, представляют для окружающих разную степень опасности. От
одних хохочешь или прыгаешь в постель к любимой, а от других... Что? Что
именно? Черный гипноглиф не оказал на меня воздействия... вроде бы не
оказал... правда, я любовался им в одиночестве... А как положено? Вдвоем?
Или втроем? Тогда как белый...
Я вдруг подскочил, сообразив, что о гипноглифе белого цвета речь у нас не
шла. Но разве он не представлял опасности? Странно... Если уж о чем
предупреждать, так о неполадках с головой и вероятной амнезии... Или тут
был коварный умысел? Откроет Дмитрий Григорьич, батенька мой, белый
футляр, посмотрит, поглядит - и позабудет обо всем на свете... Забудет
Сержа Арнатова, и Косталевского, и их катализаторы-гипноглифы, и
собственное имя... Почему бы и нет? Очень изящное решение проблемы!
Что ж, прибережем эту мысль на будущее. Чутье крысолова подсказывало мне,
что она еще пригодится, дозрев до кондиции в запасниках подсознания. Есть
многие виды ловушек, засад и капканов, но самые надежные из них - те, что
лишают доверия к собственному рассудку. К своей компетентности, знаниям,
памяти... Я сталкивался с этим не раз и знаю, что потерявший веру в себя -
конченый человек. А что такое, кстати, человек? На девяносто пять
процентов - память плюс пять процентов самомнения.
Итак, мысль об амнезийной ловушке внедрилась в мою подкорку - вместе с еще
одной идеей: о том, что Косталевский не доверяет никому. Даже команде
остроносого, хоть тот являлся, несомненно, его куратором по линии
секретных ведомств. Однако: "Никому не отдавайте!.. Никому, кроме меня!.."
Крик души, можно сказать. Даже вопль.
Поразмышляв над причинами возможного конфликта и не придумав ничего, я
бросил это занятие, снял трубку и позвонил в "Голд Вакейшн", дабы
высказать благодарность за приятный и пользителъный отдых. В начале нашей
короткой беседы в трубке опять что-то пискнуло - чуть слышно, но весьма
многозначительно. Томимый дурными предчувствиями, тревожась, что разговор
с Косталевским записан, я перебрался в квартиру Дарьи и сделал пару
звонков - в справочную Аэрофлота и компанию "Бритиш Эвэйс", интересуясь
ценой билетов до Нью-Йорка. У Дарьи тоже пищало. Может, перекликались
вольные ветры эфира, а может, наши жилища были нашпигованы "жучками" -
ведь аккуратно вскрыть замок и учинить негласный обыск не составляет
проблем.
Подумав об этом, я похолодел, помчался к себе, оскалил зубы в ответ на
мрачную ухмылку Сатаны и торопливо влез в компьютер. Его не включали.
Определенно не включали. Никаких следов хищения: все файлы, каким
полагалось бы в этом случае изобразить сквозняк, целехоньки и на своих
местах. Все цело, базы и программы, все тайны и секреты, чужие и мои, и
никаких попыток вскрыть и поживиться информацией. На этот счет сомнений не
было. Я редко пользуюсь паролями, схемная защита надежнее, и, чтобы
забраться в мою машину, нужно знать, как включить и где включить. А если
не знаешь, то фарт проедет по ушам, как выражаются в краях обетованных, за
Воркутой и Колымой.
Немного успокоившись, я сделал вид, что ничего особенного не случилось, и
начал дозваниваться Мартьянову. В своих магазинах он отсутствовал, но
обнаружился на Васильевском, в агентстве "Скиф", слегка запыхавшийся, но
бодрый. Узнав мой голос, пробормотал:
- Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!
- Взаимно. Есть предложение встретиться, Андрей Аркадьевич.
- Всегда рад. Подъедешь к четырем в агентство? Раньше не выйдет. Я тут
чечако натаскиваю... пополнение новобранцев... Ребята крепкие, но об
охранной службе ноль понятий.
- Зато они молодые, красивые, - утешил я. - Еще научатся.
- Вечером синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным, -
задушевно сообщил Мартьяныч. - Ну, приходи! К четырем.
Почему его сегодня на Есенина потянуло? Может, юбилей?
Я включил телевизор, прослушал новости, но о великом поэте в них не
сказали ни слова. Вообще ничего экстраординарного - вроде налета боевых
драконов из Персии на Вашингтон - не случилось.
Несмотря на все ухищрения, опять взорвали монарший памятник в Подольске; в
Чечне украли трех англичан и двух французов; по Москве маршировали
заединщики в черных рубахах, а в строительных магазинах наблюдался острый
дефицит саперных лопаток. Во всех же прочих местах богоспасаемой отчизны
все было тихо, все шло путем: врачи отказывались лечить, учителя - учить;
шахтеры лежали на рельсах, а шахты - в руинах; Центробанк сражался за
стабильный рубль, а все остальные - за выживание; парламентарии прибавили
себе зарплату, а грань между пенсионерами и нищими успешно стиралась - те
и другие дружной колонной переселялись на кладбище.
Дослушав до конца, я полез в холодильник и в самом деле обнаружил там
обед: окрошку и свиные отбивные с рисом. Это являлось веским
доказательством, что в Дарье счастливо соединились два начала:
возвышенно-романтическое и кулинарно-прагма тичное. Я пообедал, выпил кофе
и поехал к Мартьянову, размышляя о тайнах женской души. Окрошка была
превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как
скончалась мама.
Частное охранное агентство "Скиф" размещалось в розовом двухэтажном
особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на углу Десятой линии и
Малого проспекта. Я вылез из метро на "Василеостровской", закурил,
принюхался к воздуху (тут он особенный - смесь бензиновых паров с влажным
ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней - к Малому. День
был прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и
семью горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон.
Эта мысль вызвала у меня острый приступ ностальгии.
Впрочем, я всегда ностальгирую на Десятой линии. Тут, в доме за номером
тридцать пять, прежде находился матмех, и я успел тут поучиться - до того,
как всех физиков, химиков и математиков переселили в Петродворец. Здание
бывшего матмеха все еще относилось к университету, но его массивные двери
были плотно затворены, а в окнах не наблюдалось признаков жизни. Над
дверями висела поцарапанная табличка, на которой я разобрал лишь одно
слово - "Научный", а ниже, на стене, мелом было накорябано: "Одна наука на
Руси - не верь, не бойся, не проси!" Несомненно, этот лозунг обладал
высшей степенью интеграции и хронологической протяженности; он оставался
справедлив и во времена Ивана Грозного, и в кровавую петровскую эпоху, и в
период диктатуры пролетариата, и сейчас, в славные годы разгула российской
демократии.
Повторяя в такт шагам - не верь, не бойся, не проси!.. - я добрался до
Малого, свернул направо, проник через арку во двор, приблизился к розовому
особнячку, был узнан неусыпной стражей и допущен внутрь. Внутри имелся
коридор с выходом к лестнице и парой дверей: одна вела в туалет, а другая
- в тренировочный зал (он же раздевалка и аудитория для теоретических
занятий). Оттуда доносился гулкий бас Мартьяныча:
- ...Классиков надо читать, обалдуи! Классик что сказал про
недотеп-охранников? Не знаете? Ну, так я вам повторю: есть одна хорошая
песня у соловушки - песня панихидная по моей головушке! Это о вас,
имбецилы! Персонально о тебе, Колян! И о тебе, Осадчий! И о тебе, Груздев!
Я что говорил, чему вас учил? Не торчать у дверей, не глазеть на девиц, не
строить им рожи, а постоянно перемещаться по торговому залу! Так, чтоб
охраняемый объект был под контролем во всех своих частях, а злоумышленник
не мог зафиксировать, где в данный момент находится охрана. Ясно, кретины?
Запомните: у дверей не охранник стоит, а мальчик напоказ, он же - живая
мишень! А настоящий охранник должен появиться вдруг, выпрыгнуть из-за
прилавков и полок, как тигр из тростников, и сразу стрелять на поражение!
Если злодей с пистолетом, бить в руку - в ту, которая держит пистолет!
Ежели с автоматом - бить в лоб! Понятно?
- А если он с гранатой? - раздался чей-то робкий голос.
- А если с гранатой, любознательный мой, то нужно не палить, а прыгнуть на
него, хватать за кулак, где граната, валить на пол и заворачивать руку ему
под брюхо. А после кричать: разбегайссь!.. И ждать, когда рванет.
- Так ведь если рванет...
- Если рванет через два тела, последствия будут минимальны. А ты, Груздев,
станешь героем, и похоронят тебя на Южном кладбище под залп "Авроры". Все
на сегодня!
И Мартьяныч, отдуваясь и вытирая потный лоб платком, явился в коридоре.
- Приветствую, друг мой! Поднимемся наверх, ко мне, выпьем чайку?
- Спасибо. Я только из-за стола. И сыт, и пьян.
Андрей Аркадьевич сунул платок в карман и уставился на меня внимательным
оком.
- И правда, сыт, пьян и нос в табаке... А еще - бодрый, свежий, загорелый
и довольный... Ты никак жениться собрался, парень?
- Может быть, - отозвался я, в который раз потрясенный его
проницательностью.
- Хм... Ну что ж, пора, пора... Ты - мужчина в самом соку. Только помни,
что сказано поэтом... - Он откинул голову, и я решил, что сейчас опять
последует цитата из Есенина, но это оказался Багрицкий: - От черного хлеба
и верной жены мы бледною немочью заражены...
- Согласен на супружеские измены. В разумных пределах, конечно.
- Все вы так говорите поначалу. А как до дела дойдет... - Мартьянов махнул
рукой, и мне припомнилось, что сам он женат по третьему или четвертому
разу, и, следовательно, опыта ему не занимать. - Ну, раз чая не хочешь,
так прогуляемся? До "Антарктиды"? Я там машину оставил.
"Антарктидой" назывался его магазин на Шестой линии, где торговали
холодильниками и прочей "бошевской" техникой. Дойти туда можно было минут
за двадцать, и я согласно кивнул. По знаку Мартьянова какой-то рыжий
лохматый молодец принес ему плащ-дождевик из кабинета, что находился на
втором этаже, и Андрей Аркадьевич, ощупав карманы (на месте ли любимая
"беретта" и кастет?), стал облачаться, кивая рыжему и приговаривая:
- Ты, Кирпичников, этого человека запомни... Это Хорошев Дмитрий
Григорьич, ба-а-льшая голова! У него в пятке больше, чем у тебя промеж
ушей... Он - великий боец научно-финансового фронта, тореадор и ас... Из
тех людей, о коих сказано: из тени смерть и солнце встали вдруг, цирк
загудел, арена завертелась - ее пронзил фанфары алый звук... Вот ты,
Кирпич, знаешь, откуда это? Не знаешь... И потому годишься только палить и
баранку крутить. А Дмитрий Григорьич знает... ведь знает же, а?
- Рафаэль Альберти. Бой быков, - откликнулся я и подмигнул рыжему.
Тот подмигнул в ответ и с наигранной вежливостью поинтересовался:
- Чем занимаетесь, Дмитрий Григорьич? В свободное время, когда не бьетесь
на финансовых фронтах?
- Откармливаю аллигаторов, - сказал я, и мы расстались, вполне довольные
друг другом.
- Хороший парень Паша Кирпичников, - произнес Мартьянов, когда мы вышли на
улицу. - Бывший гаишник, но честный. А за баранкой - просто гений! Можно
сказать, Александр Блок. И поэзию уважает, в Лермонтове начитан... Теперь
я ему Шекспира подсунул с Киплингом. Осилит, бригадиром сделаю. - Кивнув
массивной головой, Андрей Аркадьич искоса взглянул на меня: - А ты, друг
мой, в предсвадебных хлопотах? Может, достать чего надо? Редкостное, в
подарок для новобрачной? Микроволновку из Аргентины, чтобы бифштексы
жарила и песни пела, как Лолита Торрес? Хочешь?
- Хочу, но не сейчас. А сейчас скажи мне, Андрей Аркадьич, как выяснить,
прослушивается ли телефон?
- Если оборудование хорошее, заграничное, то никак. А если наше и вдобавок
старое, то могут быть шумы. Писк, когда снимаешь трубку и когда ее кладет
твой абонент.
- Кажется, мой случай, - признался я, и Мартьянов высоко вздернул брови.
С минуту он молчал и пыхтел, погромыхивая железом в карманах дождевика,
потом деликатно полюбоп ытствовал:
- Не тот ли Скуратов тебя достает, который майор Иван Иваныч? Тощий,
жилистый, лет сорока пяти и с носом, как у Буратино?
Память у него была великолепная: он в точности процитировал мои слова,
хотя с той нашей воскресной встречи прошло уже двенадцать дней. Я кивнул.
- Скуратов, он самый. Однако уже не майор, а полковник, и служит не в
УБОП, а в ФСБ.
- Этих я плохо знаю. Не наши люди, не милицейские... Особая каста. -
Мартьянов потер ладонью крутой лоб и, выдержав паузу, спросил: - А что ему
надо? Занятия твои не нравятся? Или клиентура?
- Нет. Ни с клиентурой, ни с занятиями никаких проблем, если налоги с
доходов уплачены. Так, случайное дело. Кое-какая информация им нужна, вот
и привязались.
- Информация всем нужна, - заметил Андрей Аркадьевич. - А тебе что нужно?
Помощь? Совет? Или что-то еще? Помнится мне, ты об одном уроде
расспрашивал... о том, который в вишневом "мерсе" разъезжает... А с этим
тоже нет проблем? Я, сам понимаешь, против ФСБ не потяну и ссориться с
ними, как лояльный гражданин, не буду, но с плясунами-танцорами справлюсь.
"Полюс"-то мой в Купчине, в ваших краях!
"Полюс" был еще одним мартьяновским заведением, и, вероятно, к нему и
подкатился Танцор, суля непробиваемую "крышу", и был налажен прочь, с
пинком под бампер, о чем рассказывал Андрей Аркадьич при прошлой нашей
встрече. Не исключалось, что сей наезд купчинской братвы был не
единственным и мог повториться в будущем, а значит, Мартьянов имел
законный интерес ко всяким плясунам-танцорам.
Я собирался развить эту тему, но тут мы подошли к перекрестку Малого
проспекта с Шестой линией, и мой спутник вдруг остановился.
- Дай-ка мне, Дима, закурить. Только без резких телодвижений и не озираясь
по сторонам... Вот так, спокойно, спокойно... - Он затянулся, поморщился,
ибо курил вообще-то редко, и проникновенным басом сообщил: - Над окошком
месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел... Пасут
тебя, друг мой, пасут, точно йоркширскую овечку. И даже не очень
скрываются твои корефаны... Я их тебе покажу. Вот подойдем сейчас к той
витринке с колбаской и молочком, сам поглядишь.
Мы подошли к витринке и начали пристально изучать сыр "Российский", пакеты
с "Пармалатом" и кефиром, сосиски "Школьные" и твердокопченую колбасу "Дон
Кихот". Мартьяныч даже растопырил известным жестом пальцы и сунул мне под
нос, будто мы с ним приятели-алкоголики, выбирающие закуску к заветной
бутылке. А сам в то же время азартно шептал:
- Вот этот кент, в лиловой рубахе... и второй... видишь, у киоска
остановился, мороженое приобретает?.. Тощий и длинный, как глист... Я их
тотчас заприметил, как мы со двора вышли. Думал, по мою голову, но ребята
явно служивые, а у меня с ФСБ никаких взаимных претензий... Тем более с
нашими, с эмвэдэшниками... половина УТРО и УБОПа в моем "Скифе" кормится,
подрабатывают на денежных конвоях... Выходит, твои это кореша. Что
скажешь, Дмитрий?
- Спасибо скажу, - пробормотал я, приглядываясь к Лиловой Рубахе и Глисту.
Эти были другой породы, чем Боря-Боб и братцы-лейтенанты - неприметные,
без выпирающих мышц и какие-то юркие - не ротвейлеры, не бульдоги, а
скорее пара охотничьих лаек. Но лайки - тоже собачки серьезные: взявши
след, его не теряют, не щелкают попусту клювом и не считают ворон. Словом,
я догадывался, что от них не уйти. В сфере абстрактных понятий я, быть
может, тореадор и ас, но вот на практике - жалкий дилетант. В том, как
сбрасывать "хвосты" и делать лыжи, любой дебильный урка даст мне фору в
сто очков.
Впрочем, ничего ужасного не случилось. Ходили за мной в Андалусии, ходят
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг