стол, люди ринулись к Скворешне. Тот продолжал неподвижно стоять с повисшим
на его груди Павликом, устремив поверх окружавшей его толпы воспаленные
глаза на капитана. Наконец, мягко сняв с себя Павлика, разводя рукой толпу,
он сделал два шага вперед по направлению к капитану, вытянулся и
отрапортовал:
- Товарищ командир, честь имею явиться! Простите, запоздал... -
Внезапно взгляд его соскользнул с лица капитана, устремился куда-то в
сторону и, словно привороженный, застыл там.
- Скворешня! Это вы?! - воскликнул капитан, едва приходя в себя и
протягивая ему обе руки. - Откуда? Каким образом?
- Из выходной камеры, товарищ командир! - ответил дрогнувшим голосом
Скворешня, не сводя горящих глаз с чего-то, находившегося за плечом
капитана, и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- Из выходной камеры?! - удивленно переспросил капитан. - Что же вы
там делали?
- Спал, товарищ командир! Не помню, как, но заснул... Виноват, товарищ
командир...
Скворешня даже подался своим массивным корпусом вперед, мимо капитана,
к какой-то точке, куда неудержимо влекло его что-то.
- Что с вами, товарищ Скворешня? - обратил наконец внимание на его
странное поведение капитан. - Вы больны?
- Виноват, товарищ командир! - срывающимся голосом пробормотал
Скворешня. - Помираю... Сам не понимаю... Только поспал немного... Сил нет
вытерпеть...
Капитан резко обернулся вслед за жадным взглядом Скворешни: за своей
спиной, в углу, он увидел буфет с горой закусок и батареями бутылок.
Громкий веселый смех прокатился в красном уголке.
- Идите! Идите! - закричал капитан. - Простите меня, дорогой мой! Как
я сразу об этом не подумал!
Он схватил Скворешню за руку и потащил его в соблазнительный угол.
Скворешня так и лег всем своим огромным телом на буфет. Мощные челюсти
заработали как рычаги; скрежет зубов, казалось, наполнил все помещение.
Сгрудившаяся вокруг Скворешни толпа с восхищением наблюдала за этой
великолепной работой своего как будто вернувшегося из небытия товарища.
Никто не мог удержаться, чтобы любовно не похлопать гиганта по плечу, по
спине, обнять за талию, заглянуть ему в лицо... Ему раскупоривали
бесчисленные бутылки, наперебой подсовывали полные стаканы. Слышались
возгласы, добродушные шутки, радостный смех...
- Да не мешайте же товарищи! Дайте поесть человеку! - он ведь
действительно страшно голоден!
- Ну да! Немножко поспал, и немножко аппетит разыгрался.
- М-гм! - утвердительно мычал под общий смех Скворешня с набитым до
отказа ртом.
- А мы тебя хоронили уже, Скворешня! По первому разряду!
- М-гм! - соглашался гигант, не поворачивая головы. Павлик подлез под
руку Скворешни и не сводил с него глаз, полных любви и восхищения.
- Не давайте ему бутербродов! - закричал зоолог, пробиваясь к
Скворешне с бульоном в термосе, за которым он успел сбегать в камбуз. -
После трехсуточной голодовки это вредно! Вот, выпейте бульону, друг мой.
Будьте хладнокровны.
Скворешня резко повернулся с недоеденным бутербродом в руках. Он с
трудом проглотил недожеванный кусок, едва не подавившись им, и, не сводя
испуганно остановившихся глаз с зоолога, наконец с трудом прохрипел:
- Шо? Шо вы казалы, Арсен Давидович? Трое суток?
- Ну да, мой друг! Трое суток! Сон у вас богатырский был, как и
подобает...
Скворешня стоял в полной растерянности, переводя глаза с зоолога на
улыбающегося капитана.
- Как же это так? - бормотал он с побагровевшим лицом. - Да не может
же быть! Что же я... трое суток в нетчиках числился?
В крайнем волнении он положил недоеденный бутерброд на буфетный столик
и повернул голову к капитану.
Тот продолжал улыбаться:
- Не беспокойтесь, товарищ Скворешня! Не бросайте свою полезную работу.
Все потом объяснится... Вы не в нетчиках числились, а... в покойниках.
Под общий смех, окончательно сбитый с толку, Скворешня медленно
повернулся к буфету и с новой яростью набросился на закуски, запивая их
горячим бульоном.
Из радиорубки Плетнев посылал уже во Владивосток радостную весть о
появлении Скворешни на подлодке и просьбу об отмене вылета гидроплана к
острову Рапа-Нуи.
x x x
В эту незабываемую ночь, с полным грузом ничем не омраченного
человеческого счастья, "Пионер" уменьшил ход до девяти десятых и круто
повернул к северо-западу, ближе к северу.
Капитан не доверял кратчайшим путям через оживленные проливы,
разделяющие коренные японские острова. Но и мелководный Татарский пролив,
отделяющий остров Сахалин от берегов Советского Приморья, тоже был мало
соблазнителен со своими бесчисленными мелями, банками и перекатами. Капитан
решил провести подлодку в тихие предрассветные часы через пролив Лаперуза -
между островом Хоккайдо и южной частью Сахалина.
Почти никто на "Пионере" не мог заснуть в эту последнюю ночь похода.
Родина радостно летела людям навстречу, вставала перед ними из вод океана,
поднималась из них все выше и выше во весь свой гигантский рост...
Отделенные от нее последними сотнями километров, люди вдруг
почувствовали с небывалой остротой тоску по родной земле, твердой и
надежной, как гранит, цветущей и радостной, как весенний, убранный цветами
сад.
Родина! Родина!
Страна счастья и радости, страна высоко поднявшего свою голову
Человека! Как не рваться к тебе от всех красот земного шара, как не
стремиться к тебе всеми фибрами напряженной души - к тебе, к твоим тучным
колхозным полям, к твоим мощным фабрикам и заводам, красивым, узорным
городам, веселым, ликующим деревням! Вдали от тебя - и под толщами вод
океанов - всюду чувствуешь врага, зажавшего под железной пятой миллионы
братьев, лишенных радостей жизни, света науки и познания мира, лишенных
счастья вольного, творческого труда, вынужденных собственными руками строить
для себя оковы и тюрьмы!
Как не любить тебя, Родина!
Тебя, вырвавшую детей своих из нищеты и тьмы! Тебя, осенившую их
шелковым знаменем коммунизма, построившую их же радостными руками новый,
ликующий Мир для возрожденного в труде Человека!
Родина! Родина! Единственная, лучезарная! Страна счастья и радости!
Весенний, цветущий сад!
Команда была несказанно рада последним, незаконченным работам на
подлодке. Все равно никто не мог спать в эту ночь. Работа давала возможность
быть на людях, поговорить о семьях, о друзьях, о товарищах, о родных полях и
лесах, которые можно будет скоро увидеть, о своих заводах и фабриках, где
снова пахнет родным воздухом радостного труда, среди которого росли и
воспитывались многие из команды.
Особенно много разговоров было в выходной камере. Среди работавших
здесь был и Скворешня. В десятый, в двадцатый раз приходилось ему
рассказывать о том, как он вплыл сюда, в камеру, с последней охапкой
проводов и мелких инструментов, как наклонился в длинное углубление вроде
шалаша, образованное прислоненными к переборке длинными досками и трубами,
чтобы подальше засунуть в него два-три ценных инструмента, и как его тут
вдруг накрыл какой-то туман, после чего он уже ничего не помнил. Потом он
проснулся от какого-то удушья, сразу ничего не понял, но потом сообразил,
что он в скафандре, что кончился кислород и надо скорее встать и снять
скафандр. Он выбрался из "шалаша" полусонный, встал, открыл иглой грудь в
скафандре: чистый, свежий воздух влился в легкие и словно опьянил его - сон
опять спеленал его. Вторично он проснулся от сверлящего чувства голода и
увидел себя в камере у переборки. Он быстро освободился от скафандра,
попытался открыть дверь, но кнопка не действовала: механизм был, вероятно,
выключен и заперт на замок, как всегда, когда камера не работает. Тогда он
нажал кнопку тревожного звонка. Но дверь что-то долго не открывали, а голод,
как острыми щипцами, терзал желудок. Не стерпев, Скворешня несколько раз
ударил кулаком в дверь, и только после этого ее открыли, и товарищи
встретили его с испуганными лицами... "Вот чудаки! - говорил Скворешня. -
Испугались нескольких ударов кулаком!.."
В два часа десять минут двадцать третьего августа "Пионер" тихо прополз
почти над самым дном пролива Лаперуза и вышел в воды Японского моря. Ход
сразу подняли до девяти десятых.
До четырех часов работы на подлодке шли необычайно медленно. Малярные
кисти внимательно вылизывали каждую щелочку, две трубы почему-то вдруг стали
непомерно тяжелыми, и человек с трудом мог их снести на склад. Исправление
проводки в жилых помещениях неизвестно почему требовало особенного внимания
и оказывалось очень тонкой и сложной работой... Скоро, однако, была уже
база, и показаться в ней не во всем своем блеске, идеальной чистоте и
исправности подлодка никак не могла. И старшему лейтенанту приходилось
держать всю команду на аврале, не отпуская спать, что, по всей видимости,
именно и входило в планы команды и вполне ее устраивало.
В четыре часа, когда до Русского острова, стоящего, как часовой перед
входом в Уссурийский залив, оставалось всего лишь триста километров, старший
лейтенант, проверяя ход работы, остановился в дверях выходной камеры. С
минуту он полюбовался спешкой, с которой работали люди, покачал головой,
усмехнулся и, взглянув на часы, приказал:
- Через сорок минут чтобы все здесь было окончено! Товарищ Скворешня,
как начальник наряда в камере вы отвечаете за выполнение этого приказа.
После окончания работ в камере готовиться к авралу для входа в порт.
Одеться, побриться, привести себя в порядок!
Тот же приказ он отдал и в других отсеках и помещениях подлодки.
Произошло что-то удивительное и совершенно неожиданное. "Строгий"
приказ старшего лейтенанта, казалось, влил новую энергию в каждого человека
из команды. С необычной быстротой начала таять гора материалов в камере,
люди летали к складам, словно не ощущая тяжести на плечах. Малярные кисти
получили вдруг необычайную подвижность и легкость. Электрики, очевидно,
освоились наконец со сложными и тонкими работами в жилых помещениях:
молотки, ключи, отвертки заработали в их руках с необыкновенной живостью, и
одна каюта за другой сдавалась готовой начальнику хозяйственной службы.
Ложиться спать в ночные часы, как этого требовали "Правила корабельной
службы", уже не придется!
В пять часов десять минут, на расстоянии ста километров от базы,
"Пионер" послал по радио свои опознавательные и место всплытия.
Ответ был: "Ждем. Поздравляем с благополучным приходом к родным
берегам. Горячо приветствую команду, научных работников, командный и
начальствующий состав славного "Пионера". Подписал радиограмму командующий
Краснознаменным Тихоокеанским флотом СССР.
В пять часов сорок пять минут капитан, находившийся все время в
центральном посту, приказал снизить ход подлодки до четырех десятых.
Ровно в шесть часов на подлодке прозвучал сигнал к авралу и
долгожданная команда: "Готовиться ко входу в порт!"
Капитан приказал вахтенному командиру старшему лейтенанту Богрову
остановить дюзы и продуть балластные цистерны.
"Пионер" начал быстро всплывать.
Ультразвуковой экран со всех сторон был густо покрыт силуэтами
бесчисленных судов самых разнообразных типов и размеров. Но купол экрана был
чист и свободен.
Стрелка глубомера непрерывно скользила над циферблатом, приближаясь к
заветному нулю.
Свободная от вахт и дежурств команда в чистых форменных одеждах, с
радостно-напряженными лицами выстроилась двумя шеренгами в верхнем коридоре,
имея на правом фланге командный состав подлодки. Дальше стояли члены научной
экспедиции во главе с профессором Лордкипанидзе, среди них и Павлик -
возбужденный, бледный.
Капитан стоял у трапа, ведущего к выходному люку центрального поста.
Стрелка глубомера в последний раз дрогнула и замерла на нуле.
- Отодвинуть корпусную крышку! - скомандовал капитан, поднимаясь по
трапу. - Открыть люк!
Яркий утренний свет с синего, безоблачного неба ворвался в центральный
пост.
В белоснежном кителе, в форменной фуражке, с кортиком на бедре,
орденами на груди, капитан первым вышел на площадку. За ним показались
старший лейтенант, потом главный акустик Чижов, главный электрик Корнеев и
быстро развертывающейся лентой - экипаж с гигантской фигурой Скворешни
впереди, члены научной экспедиции во главе с профессором Лордкипанидзе.
Грузные линкоры, огромные стройные крейсеры, тучи эсминцев, подлодок,
заградителей, тральщиков, празднично расцвеченные флагами, с черно-белыми
рядами моряков у бортов, загремели грохотом приветственных залпов в честь
нового собрата, готового вместе с ними стать на страже советских берегов, и
в честь его героического экипажа.
Непрерывное "ура" раскатывалось с кораблей по спокойной поверхности
моря, ударялось о скалы и бетон Русского острова, долетало до прибрежных
сопок и возвращалось обратно. Под гром орудийных залпов, под медные
тысячеголосые звуки оркестра, собранного с кораблей на могучий флагманский
линкор, под незатихающее "ура" от "Пионера" отделился электроглиссер и,
словно на белых крыльях вспененных вод, с капитаном на борту и Скворешней у
руля, полетел к флагманскому кораблю...
Через пять минут после рапорта капитана с мощной радиостанции линкора
понеслось донесение в Москву о прибытии "Пионера" во Владивосток, и весь
многочисленный флот, имея впереди героическую подлодку с ее капитаном,
успевшим вернуться с флагманского корабля, тронулся в порт, мимо Русского
острова. Остров ревел теперь тысячами своих невидимых орудий, словно
проснувшийся грозный вулкан.
И вот наконец раскрылась впереди, на фоне синеющих в тумане сопок, с
позолоченными утренним солнцем вершинами, незабываемая панорама
Владивостока, форпоста Советской державы на Дальнем Востоке. Набережные,
покрытые толпами народа, оглашались радостными криками; завывали сирены
бесчисленных пароходов, моторных кунгасов, катеров и буксиров, столпившихся
у молов, причалов, пристаней и буев на рейде; пронзительно свистели паровозы
на эстакадах Эгершельда, на прибрежных путях, на далеком вокзале у Первой
Речки, и грозно ревели гудки, заводов, фабрик, депо, разбросанных по
городу...
И тысячи мелких судов - белоснежных, как чайки, парусных яхт, юрких
моторных лодок, шлюпок, кунгасов - усеяли воды Золотого Рога, превратив их
в луг, покрытый цветами бесчисленных ярких флагов.
Родина встречала могучее пополнение своего флота у дальних своих
рубежей.
Замерший в строю на площадке, экипаж "Пионера" затуманенными глазами
жадно смотрел на родные берега, словно боясь шелохнуться, чтобы не развеять
этот дивный, неповторимый сон.
И вдруг из люка вынырнул Плетнев и, вытянувшись во фронт, подал
капитану белый листок радиограммы.
- Правительственная! - возбужденно воскликнул он и отступил на шаг
назад.
Капитан пробежал строки радиограммы и поднял бледное лицо. Он
повернулся к застывшей команде, окинул глазами этих людей, ставших ему
такими близкими и дорогими в течение трехмесячного незабываемого похода, и,
взмахнув листком, воскликнул:
- Слушать радиограмму Центрального Комитета Коммунистической партии и
правительства!
Двадцать пять пар глаз восторженно устремились к капитану, и громкий
голос его чеканно звучал сквозь рев гудков и сирен, сквозь гул
приветственных криков, и, словно во внезапно наступившей немой тишине,
каждое слово радиограммы явственно доносилось к тем, кто подхватывал его
напряженным ухом и чутким, переполненным от счастья сердцем...
Г.Б.АДАМОВ
"Только не уезжайте без меня, дорогой писатель Адамов! Я пристараю себе
денег и буду на вашем "Пионере", когда вы скажете".
Так писал один из юных читателей книги "Тайна двух океанов" после ее
первого выхода в свет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг