Больше никого не выпускать.
- Слушаю, товарищ командир!
Капитан повернулся и вышел в коридор. В раскрывшуюся на минуту дверь
ворвались приглушенные, но в бешеном темпе звуки лезгинки.
- Уже! Скоро начнется! - закричал Павлик, хлопая в ладоши. - Идемте
скорее в красный уголок! В красный уголок! - И громким шепотом, как бы под
строжайшим секретом, сообщил: - Сегодня вечером команда встречает
Скворешню. Скворешня выписывается из госпиталя!
Войдя в свою каюту, капитан запер за собой дверь, сел за письменный
стол и достал из его потайного ящика книгу шифров. Он долго переводил строки
цифр радиограммы в буквы и слова. Дойдя до конца, он с выражением досады
откинулся на спинку кресла, подумал и снова наклонился над столом, читая
теперь радиограмму полностью, уже не отрываясь. Вот что он прочел:
"Ответ задержан для проверки старых и получения новых материалов из
Токио и Нагасаки".
Во время первой командировки, в Нагасаки, пять лет назад, Горелов
прекрасно выполнил задание, за что по возвращении был награжден орденом
"Знак Почета". За два года, проведенные в командировке, много работал,
изредка ходил в театры, кино, музеи, буддийские храмы, знакомился с
достопримечательностями страны. Часто проводил свободные часы в обществе
членов советской колонии в Нагасаки и Токио.
В следующую командировку, в Токио, два года назад, встретился с
Абросимовыми, отцом и дочерью, стал бывать у них все чаще. С дочерью, Анной
Николаевной, часто посещал театры, первоклассные рестораны и кафе,
аристократические дансинги. Жил довольно широко. Жалованье было у него
немалое, однако вряд ли его хватало. В этот период времени с членами
советской колонии встречался изредка. Его дядя, Николай Петрович
Абросимов, - бывший царский генерал, правительством Керенского был
командирован в Японию для закупок и приемки военного снаряжения. Революция
1917 года застала его там, и в Советскую Россию он не вернулся. Дочь
родилась в Японии. Жена умерла десять лет назад. Живет широко, источники
доходов неизвестны. Говорят, играет на бирже. Имеет большое знакомство среди
японских военных.
Задание второй командировки Горелов выполнил также хорошо.
Будучи третий раз в Токио, он вел примерно такой же образ жизни, часто
бывал у Абросимовых. Говорили, что дочь Абросимова стала невестой Горелова,
хотя огласки никакой не было.
"О каких-либо деловых или секретных взаимоотношениях Горелова с
Абросимовым-отцом подозрительных сведений не имеется".
Капитан задумчиво играл карандашом, потом бросил его на радиограмму и
встал.
- Вот и изволь делать заключения, - пробормотал он и принялся ходить
по комнате, заложив по привычке руки за спину.
Он ходил все быстрей и быстрей, часто останавливался и вновь
возобновлял хождение.
Генерал... Да, да... Этот генерал был ему подозрителен... И тут же
красавица дочь... Самая подходящая завязка, черт побери! Но как могла бы
осуществляться связь? Ведь радиостанции-то нет! Да еще дальнего действия...
И все-таки... все-таки кто-то как-то сообщал о маршруте! Внимание, капитан!
Будьте осторожны, капитан! Обыск? Но почему же именно у него, у Горелова? Из
двадцати шести человек именно у него? А хотя бы по тому одному, что только у
него одного такое подозрительное... ну, не подозрительное, пусть просто
сомнительное место в биографии. Орденоносец... Обида... (Капитан
почувствовал смущение, неловкость.) Ведь, в сущности, нет никаких оснований,
никакого повода... Ну и что же? Лучше маленькая обида одному человеку, чем
риск огромного несчастья с двадцатью шестью человеками, с подлодкой...
Несчастья для всей страны! Для Родины! Для Родины несчастье!
И с сжатыми кулаками, с глазами, полными решимости, капитан направился
к письменному столу.
x x x
Красный уголок был полон народу. В дальнем углу небольшой оркестр играл
непрерывно. Веселье было в полном разгаре.
Младший механик Козырев и физик Сидлер, лучшие танцоры в команде, лихо
отплясывали "русскую", выделывая необыкновенные па, выбрасывая такие
коленца, что то и дело вызывали аплодисменты и крики восторга. Но среди
этого веселья многие время от времени нетерпеливо поглядывали на дверь. И
все же дверь раздвинулась неожиданно для всех, в момент, когда Сидлер,
присев, завертелся волчком на одной ноге, и уже не оркестр вел танцора -
сам он едва поспевал за ним. Стук двери прервал музыку, оркестр оборвал на
полуноте, сразу наступила тишина.
В двери появился маленький, чернявый и вертлявый Ромейко, помощник
механика.
На пороге он остановился и торжественным голосом герольда возгласил:
- Честь имею представить достопочтенной публике знаменитого атлета,
победителя гор, укротителя акул и других морских чудовищ, первоклассную
тяговую силу, которая рвет постромки, сделанные даже из "Макроцистис
перифера", коренника тройки водолазов, красу и гордость команды - могучего,
непобедимого Андрея Вас...
- Будет тебе паясничать, вертушка! - добродушно прогудел из коридора
хорошо знакомый всем бас, и в дверях, нагнув голову, показалась огромная
фигура Скворешни. - Здравствуйте, ребята!..
Скворешня был в белом кителе с серебряными пуговицами и широких черных
брюках. Лицо его было немного бледно, но длинные светлые усы, как всегда, в
полном порядке, а маленькие глаза весело, может быть даже задорно, сверкали.
Не успел он появиться в двери, как оркестр грянул туш, загремели
аплодисменты, послышались веселые приветствия, и пять человек выступили
вперед, навстречу Скворешне, с гитарой, мандолиной и балалайками в руках.
Они выстроились перед ним и, отвешивая ему древнерусские поясные
поклоны, в наступившей тишине запели старинным былинным сказом:
Ай не волна ли так на море расходилася?
Ай не сине ли море всколыхнулося?
Ай взволновался то могутный богатырь,
То советский богатырь, Андрей свет-Васильевич.
Ой ты гой еси, водолаз старшой,
Водолаз старшой подлодки "Пионер"!
Как пошел гулять по дну моря синего!
Как взмахнешь ты правой рученькой -
Средь акульих стад переулочек!
Как тряхнешь ты левой ноженькой -
Скалы прочь летят, волны в берег бьют...
С минуту Скворешня растерянно смотрел на сказителей этой новой былины,
потом смущенно взмолился:
- Да бросьте выть! У меня зубы заныли от этого. Ну что, право,
заладили: богатырь! Рученька-ноженька! Скалы прочь летят!.. И совсем не так
было дело.
- И тебя там даже не было совсем! - подхватил, смеясь, Марат. - Одна
клевета на бедного Андрея!
- Я не я, и кобыла не моя, и я не извозчик... Так, что ли, Андрей
Васильевич? - язвил под общий смех зоолог.
- Да нет же, товарищи дорогие! - защищался Скворешня. - Ведь вы же
забываете самые главные факторы. Без них никакие рученьки-ноженьки не
помогли бы мне.
Со всех сторон послышались возгласы:
- А ну, ну! Говори-выкладывай!
- Раскрывай свои секреты!
- Да-да! Интересно! Может быть, они и нам пригодятся.
Скворешня широко расставил ноги и начал загибать огромные пальцы:
- Во-первых, товарищи, вы совершенно забываете закон Архимеда: каждое
тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько весит
жидкость в объеме, вытесненном этим телом. Какой объем был у этой гранитной
скалы? Высота примерно четыре метра, длина два метра, ширина два метра -
значит, ее объем - два на два на четыре, то есть шестнадцать кубометров
воды, или столько же тонн воды. При удельном весе гранита два и шестьдесят
пять сотых вес скалы равен: шестнадцать на два и шестьдесят пять сотых...
Ну, математики, помогите!
- С округлением - сорок две тонны, - откуда-то из угла медленно
прогудел Горелов.
Скворешня с уважением посмотрел на него через головы окружающих:
- Это вы в уме так быстро подсчитали? Вот это здорово!
- Ничего не поделаешь, - усмехнулся Горелов, - профессия такая...
- Ну ладно! Значит, вес скалы сорок две тонны. Воды она вытеснила
шестнадцать тонн. Значит, скала весила в воде только двадцать шесть тонн.
- Только-то? Ну-ну! - с ироническим восхищением произнес Матвеев.
- Пойдем дальше, - загнул Скворешня второй палец, пропуская мимо ушей
иронию Матвеева. - Дно у входа в грот было сильно покато кнаружи, и от этого
центр тяжести скалы тоже переместился кнаружи. Это облегчило мне задачу
примерно наполовину, то есть снизило вес скалы до тринадцати тонн. Учтите
еще, - Скворешня загнул третий палец, - мою хорошую позицию, при которой
ноги превратились в прекрасные рычаги, - это сэкономило мне еще тонны три...
- Честное слово, - расхохотался лейтенант Кравцов, - еще немного - и
от скалы ничего не останется! И вообще ничего не было и ничего не произошло!
- Нет-нет! - возразил под общий смех Скворешня, загибая четвертый
палец. - На десяти тоннах я останавливаюсь. И это нагрузка, с которой я ни
за что не справился бы, но мне помог четвертый фактор - страх... Да-да!
Откровенно говорю - страх смерти! Нечего тут стыдиться... Именно он удвоил
мои силы. Но даю вам честное слово, товарищи, что, хотя скала и начала под
конец подаваться, я чувствовал, что я уже у предела моих сил. И тут появился
пятый фактор. Пятый, решающий фактор! Фактор, который в последний,
критический момент решил мой спор со скалой в мою пользу! А ну-ка, кто
отгадает, что это за фактор, а?
- Ты вспомнил, что еще не простился со мной! - закричал, смеясь,
Марат.
- Ничего подобного! - категорически возразил младший акустик Птицын. -
Он вспомнил, что должен мне двадцать рублей, и не захотел уйти из этого
мира с маркой жулика. Отдавай деньги, Андрей Васильевич!
- Я знаю! Я знаю! - закричал Шелавин. - Сам господь бог Саваоф
явился к вам во всей силе и славе своей!
Покрывая общий смех, Скворешня раскатисто и громоподобно захохотал:
- Да, дождешься его! Мало у него своих неприятностей на земле! Ну
ладно! Вижу, что не догадаетесь. Воображения не хватает. Дело решил, -
сказал он, торжественно повышая голос, - дело решил... Да где же он?.. Ага!
Иди, иди сюда! Нечего прятаться. Иди, не бойся!..
Скворешня схватил за плечо растерявшегося Павлика и вытащил его на
середину отсека:
- Вот кто решил мой спор со скалой! Павлик решил дело, и никто другой!
Возгласы недоверия, удивления, восхищения послышались из всех уст.
- Да, да, да! - продолжал греметь Скворешня. - Когда я почувствовал,
что силы мои кончаются, я, словно сквозь туман, увидел вдруг, как Павлик с
громким криком "ура" бросился к скале и изо всех сил налег на нее. Тогда и
во мне вспыхнула какая-то новая искра. И скала полетела. Это было последнее,
что я помню.
- Ура! Браво, Павлик! Браво, мальчуган! Качать его! Качать! Ура!
В красном уголке творилось что-то невообразимое. Люди кричали,
аплодировали, подбрасывали к потолку визжавшего от страха и восторга
Павлика. Оркестр во всю мочь гремел туш.
- Славный мальчишка, - с теплой улыбкой сказал комиссар Семин
стоявшему рядом с ним возле двери Цою.
Цой молча кивнул в ответ, опасливо следя за взлетами раскрасневшегося
Павлика.
Вдруг он заметил, что радость исчезла с лица мальчика, что в глазах его
промелькнул настоящий, неподдельный страх и лицо покрылось бледностью.
Какое-то безотчетное чувство тревоги стиснуло сердце Цоя, и, перехватив
взгляд Павлика, он быстро посмотрел направо, в угол.
Там стоял Горелов. Цой бессознательно сжал руку комиссара и мельком
взглянул на него. Чуть сдвинув брови, комиссар пристально смотрел на
Горелова. Тот, разговаривая с главным акустиком Чижовым, на один момент
отвернулся от своего собеседника и через головы окружающих бросил мрачный,
полный ненависти и злобного огня взгляд на Павлика, высоко взлетевшего в
этот момент к потолку.
Этот взгляд и Цой и комиссар успели одновременно перехватить.
Радостный визг Павлика умолк. Бледный, он стал вырываться из ласковых
рук и объятий.
- Что, голова закружилась? Качки не выдержал? - спрашивал Скворешня,
смеясь и покручивая длинный ус.
- Да где же ему привыкнуть к ней, когда и сам "Пионер", кажется,
никогда ее не испытывал,- сказал Марат, гладя Павлика по голове.
- Тут и настоящий морской волк, пожалуй, раскиснет, в этой спокойной
люльке, - поддержал Марата Матвеев.
Цой пробился сквозь окружавшую Павлика толпу и, обняв его за плечи,
увел в дальний угол отсека, к широкому мягкому креслу.
Они уселись в него, тесно прижавшись друг к другу; рядом, близко к
креслу, сел на стул комиссар.
Тем временем начались танцы. Скворешня с неожиданной для его фигуры
легкостью и плавностью танцевал вальс с Матвеевым в качестве дамы. Вообще от
"дам" у него не было отбоя: все напрашивались к нему.
Цой нагнулся к мальчику и с тихой лаской спросил:
- Что с тобой случилось, голубчик? Чего ты вдруг так испугался?
Павлик еще крепче прижался к Цою и закрыл глаза.
- Так... - едва слышно ответил он. - Ничего. - Потом, встрепенувшись,
раскрыл широко глаза, засверкавшие неожиданным гневом и возмущением. Румянец
покрыл его щеки, и сжались кулаки.
- Он злой... злой, нехороший человек! - заговорил он прерывающимся
голосом. - Он до сих пор не может мне простить. Такой пустяк! Я ведь тогда
же извинился. Я же нечаянно...
У него задрожали губы, и опять, закрыв глаза, он замолчал.
- Кто? - спросил Цой, мгновенно заразившись обидой и возмущением
мальчика. Павлик молчал.
- Федор Михайлович? - опять тихо и настойчиво спросил Цой.
Павлик кивнул головой.
- Что же он тебе не простил? За что, ты думаешь, он сердит на тебя?
- Ну, пустяк... понимаешь, пустяк! - опять взволновался Павлик,
устремив на Цоя горящие глаза. - За мешок. Помнишь, в выходной камере мы с
Маратом поспорили из-за морского ежа, и я мешком его по шлему ударил. А
мешок-то был Федора Михайловича. Но ведь это же нечаянно! Я же не нарочно!
- Федор Михайлович сделал тебе выговор?
- Нет... Он только так злобно посмотрел на меня, что я даже испугался.
Он тогда у меня вырвал из рук ящичек из его пишущей машинки и так посмотрел,
как будто готов был зарезать меня. Вот как сейчас...
Комиссар резко перебросил ногу на ногу.
- Какой ящичек? - спросил он.
- Ну, я же сказал - из его пишущей машинки. Для запасных частей
машинки, - равнодушно ответил Павлик и, словно успокоившись, после того как
излил свое возмущение, стал с возрастающим интересом смотреть на
вальсирующую комичную пару - Скворешню и Марата.
Марат дурачился, кривлялся, нарочно путал и коверкал па, наступал на
ноги своему партнеру. Скворешня наконец рассердился, приподнял его, как
котенка, над полом и продолжал вальсировать один, держа свою "даму" в
воздухе. Марат уморительно болтал ногами, безуспешно пытаясь вырваться из
железных объятий своего партнера, наконец закричал "караул"...
Павлик не выдержал, расхохотался и, сорвавшись с места, подбежал к
Скворешне.
- Бросьте этого кривляку, Андрей Васильевич! - звонко смеясь,
закричал он. - Давайте со мной! Я буду хорошо танцевать! Честное
пионерское!
- Давай, давай, хлопчик! - радостно встретил его гигант. - Что, уже
очухался?
Он поставил на пол Марата, дал ему шлепка под спину, отчего тот под
общий хохот пулей полетел к дверям, вполне, впрочем, довольный, что вырвался
наконец из тисков своего приятеля.
Оркестр сменил вальс на польку, и Павлик, как расшалившийся козленок,
запрыгал возле своего партнера.
Цой остался один в кресле, глубоко задумавшись, не замечая шума музыки
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг