собственном помнить надо...
Другое дело, что не слышал он о такой стройке века: стальная магистраль
"Москва - Светлое Будущее", в газетах о ней не читал, на институтских
собраниях бурно не обсуждал. Ну и что с того? У нас строек века - как собак
нерезаных. От БАМа до районного детсадика. В том смысле, что любая век
тянется...
- А она далеко? - только и спросил Настасью.
- Далеко, - сказала она. - Отсюда не видно.
- В Сибири, что ли?
- Чего ты к женщине прицепился? - влезла в разговор Танька, вернувшаяся
в купе. - Ну, не знает она. И никто не знает.
- Почему?
- Бригаду в состав экстренно собрали, без предупреждения. Кто не в
рейсе, того и цапали. Я, например, с ночи. Приехала, а мне - сюрприз.
- А пассажиры? - Ким гнул свою линию.
- Что пассажиры?
- Они знают, куда едут?
- Может, и знают. А может, и нет. Спроси.
- Спрошу, - кивнул Ким. - Сейчас пойду и спрошу... - его пытливость
границ, похоже, не ведала.
- Иди-иди, шнурки только погладь, - опять обозлилась Танька, да и
Настасья Петровна с легким осуждением на Кима глянула: мол, скромнее надо
быть, коли серьгу нацепил.
Ким был мальчик неглупый, сообразил, что своими пионерски наивными
вопросами создал в женском ранимом обществе нервозную обстановку, грозящую
последствиями. Последствий Ким не хотел, поскольку целиком зависел от милых
дам - как в смысле ночлега, так и в смысле питания: про трешку он не соврал,
столько и было у него в кармане джинсов, сами понимаете - особо не
разгуляешься, надо и честь знать.
- Сюда бы гитару, - вспомнив о чести, тактично перевел он тему, как
стрелку перевел - если использовать желдортерминологию, - сыграл бы я вам и
спел. Хотите - из Розенбаума, хотите - что-нибудь из "металла"...
- Ой, а где ж ее взять? - встрепенулась Танька.
И Настасья Петровна равнодушной не осталась.
- У Верки нет? Я ее видела перед посадкой, в девятом она, кажется...
- Я сбегаю!
Но чувство долга у Настасьи Петровны было сильнее, чем чувство
прекрасного. Таньку она осадила коротко:
- Сначала чаем пассажиров обеспечим, а потом и музыку можно.
Вот и предлог, решил Ким, вот и повод. Встал, звякнул "Георгием".
- Я схожу, - заявил. - В девятом, говорите? У Верки?
- Только возвращайся, - уже ревниво сказала Танька. - Ты у Верки не
сиди, не сиди. Если хочет, пусть сама сюда идет.
- Ясное дело, - подтвердил Ким, уже будучи в низком старте, уже
срываясь с колодок. - Верка для нас - средство, "металл" - цель...
И с этими непонятными словами унесся по вагону, оставив двум приютившим
его женщинам сладкие надежды и свою спортивную сумку как гарантию
вышеупомянутых надежд.
Окно в коридоре было открыто. Ким высунулся, хлебнул горячего ветра,
увидел: по длинной лысой насыпи дугой изгибался спецсостав, впереди трудился
все-таки тепловоз, гордость отечественного тепловозостроения. Ким насчитал
за ним шестнадцать вагонов, включая Настасьин и Танькин, и только на одном
имелась надпись - "Ресторан", а все остальные катились инкогнито, без
опознавательных маршрутных трафареток, и ни один шпион не смог бы определить
конечную цель поезда особого назначения.
В тамбуре курили.
Лысый мужик в ковбойке и тренировочных штанах шмалял суровый "Беломор",
седой ветеран - весь пиджак в значках победителя многочисленных
соцсоревнований, куда там Ким с одиноким "Георгием"! - слюнил "Столичную"
сигаретку, сбрасывая пепел в пустую пачку, а парень в белой майке с красной
надписью "Вся власть Советам!" пыхтел короткой трубочкой, пускал дым столбом
и вещал.
Вот что он вещал:
- ...ать мне на ихние хлебные лозунги, пусть больше платят за такую
паскудную работу, где надбавка за вредность, а то я могу и...
Это было все, что услыхал Ким с того момента, как открыл тяжелую дверь
в тамбур, до той секунды, когда парень оборвал текст и все курящие разом
обратили мрачные взоры на пришельца.
- Привет, - сказал пришелец. - Бог в помощь.
Ответа не последовало.
- Далеко путь держите, мужики? - не отставал пришелец.
- Ты откуда такой дурной взялся? - отбил вопрос седой ветеран.
- Из Москвы, - довольно точно ответил Ким. - А что?
- Что-то я тебя не помню при оформлении...
- Я позже оформлялся, - мгновенно среагировал Ким. - Спецназначением.
- От неформалов он, - уверенно сказал борец за Советскую власть. - Я
слыхал: от них кого-то заявляли...
- Точно-точно, - подтвердил Ким. - Меня и заявляли.
- Докатились, блин, - со злостью брякнул лысый, плюнул на "беломорину",
затер ее об ладонь и кинул в угол. - Уже, блин, патлатых оформляют,
докатились. А может, он "голубой", а? Ты блин, на серьгу посмотри,
Фесталыч...
Ветеран Фесталыч с сомнением смотрел на серьгу.
Ким размышлял: врезать лысому в челюсть или стерпеть ради конспирации?
А парень с трубкой веско сказал:
- Серьга - это положено. Это у них по инструкции.
Но лысого он не убедил.
- А я на твою инструкцию то-то и то-то, - довольно подробно объяснил
лысый свои действия в отношении неведомой инструкции, шагнул к Киму и
замахнулся:
- Ты куда прешься, ублюдок?
Сладострастно улыбаясь, Ким легко отбил руку лысого и вторым ударом
рубанул его по предплечью. Лысый ойкнул и бухнулся на колени.
- Эй, парень, не надо, - испуганно сказал Фесталыч. - Ну, ошибся
человек. Ты же без пропуска...
- Ладно, живи... - Ким вышел из стойки, расслабился.
Лысый вскочил, прижимая руку к груди, баюкая ее: грубовато Ким его,
жестковато... Но с другой стороны: хаму - хамово?..
- Я задал вопрос, - сухо сказал Ким: - Далеко ли путь держите? Как надо
отвечать?
- До конца, - по-прежнему испуганно отрапортовал Фесталыч.
- Я серьезно, - сказал Ким.
- А серьезно, блин, такие вопросы не задают, - пробурчал лысый, все еще
баюкая руку. - Сел в поезд и - ехай. А мучают вопросы, так не садись... У-у,
гад, руку поломал...
Ким понял, что номер здесь - дохлый, ничего путного он не выяснит. Эти
стоят насмерть. То ли по дурости, то ли по ретивости. Будет лезть с
вопросами - слетит смутный ореол "оформленного спецназначением". Слетит
ореол - отлупят. Он хоть и не слабак, но трое на одного...
- Береги лапу, лысый, - сказал Ким, - она тебе там пригодится...
Открыл межвагонную дверь: опять ветром дохнуло, гарью полосы
отчуждения, а еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем,
скрежетом, стуком...
- Стоять! - заорал "За власть Советов!". - Без пропуска нельзя!
- Стоять! - пробасил металлист-ветеран. - Хода нет!
- Стоять! - гаркнул лысый, забыв о больной руке. - Поворачивай! После
третьего звонка нельзя.
Он-то, лысый, - краем глаза углядел Ким! - и выхватил из кармана...
что?.. не нож ли?.. похоже, что нож... щелкнул... чем?.. пружинным
лезвием?.. А кто-то - то ли ветеран, то ли борец за Советы - свистнул за
спиной Кима в страшный милицейский свисток, в гордый признак... или
призрак?.. державной власти.
- Стоять!..
...А еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом,
стуком, - но Ким уже в другом вагоне оказался и другую дверь за собой плотно
закрыл.
В кинематографе это называется "монтажный стык".
В новом эпизоде тоже был тамбур, но - пустой. Тамбур-мажоры остались по
ту сторону стыка. За мутным стеклом плыло - а точней расплывалось,
растекалось сине-бело-зеленым пятном без формы, без содержания, вестимо,
даже без контуров - до боли родное Подмосковье. Теоретически - оно.
Что за черт, глупо подумал Ким, такой бешеной скорости наш тепловоз
развить не может, мы не в Японии... Ой, не в тот поезд я прыгнул, уже
поумнее подумал Ким, лучше бы я вообще никуда не ездил, лучше б я на
практику в театре остался... А с этим составом происходит какая-то
хреновина, совсем умно подумал Ким, какая-то мистика, блин, наблюдается...
Тут он к месту употребил кулинарное ругательство лысого, знакомое,
впрочем, любому школьнику.
Но - шутки побоку, надо было двигаться дальше.
Именно лысый-то и достал, как говорится, Кима. Не Настасья Петровна и
Танька с их таинственно-спешными сборами и "хорошей московской" в товарном
количестве. Ни сам спецсостав из шестнадцати вагонов без опознавательных
знаков. Ни странный пейзаж за окном - так в глубокой древности снимали в
кино "натуру", крутили перед камерой реквизиторский барабан с наклеенной
пейзажной картинкой. Но здесь слишком быстро крутили: отвлеклись ребята или
поддали накануне по-черному... Все это по отдельности и вместе могло достать
кого угодно, но Кима достали лысый, ветеран и "За власть Советов!", достали,
притормозили, заставили задуматься. И, если честно, испугаться.
Ким не терпел мистики. Ким вырос в махоньком среднерусском городке в
неполной, как теперь это принято называть, семье. Неполной она была по
мужской части. Папашка Кима бросил их с матерью, всего лишь месяца два
потерпев загаженные пеленки и ночные вопли младенца, вольнолюбивый и нервный
папашка подался на север или на восток - за большими бабками, то есть
деньгами, за туманом и за запахом тайги, оставив сыну комсомольско-корейское
имя, ну и, конечно, фамилию - она проста, не в ней дело. Мать, не будь дура,
подала на развод и на алименты. Развод дали без задержки и навсегда, а
алименты приходили нерегулярно и разных размеров: иногда трешник, иногда
двадцатка. Если с туманом и тайгой у беглого папашки все было тип-топ, то с
большими бабками, видать, ничего не выгорело.
Впрочем, ни мать, ни Ким по нему не сохли: нет его, и фиг с ним. Мать
работала на фабрике - там, конечно, фабрика имелась в родном городке, ну, к
примеру, шишкомотальная или палочно-засовочная, - зарабатывала пристойно, на
еду-питье хватало, на штаны с рубахой да на школьную форму - тоже, а однажды
хватило и на билет в театр, где давала гастроль хорошая столичная труппа.
Этот культпоход и определил дальнейшую судьбу Кима. Судьба его была
прекрасна и светла. Он играл и ставил в театральном кружке Дома пионеров. Он
играл и ставил в студии городского ДК имени Кого-То-Там. Он имел сто грамот
и двести дипломов за убедительную игру. И как закономерный итог - три года
назад поступил в суперэлитарный, суперпрестижный институт театральных звезд,
но не на факультет звезд-актеров, как следовало ожидать, а на факультет
звезд-режиссеров, ибо по характеру был лидером, что от режиссера и
требуется. Кроме таланта, естественно.
Биография простого советского паренька начисто разбивает пошлые
аргументы тех критиканов, которые считают, будто в литературу и искусство
нашей социалистической родины можно протыриться только по блату или по
наследству.
Кстати, принадлежность Кима к миру театра объяснит все уже приведенные
и еще ожидаемые метафоры, эпитеты и сравнения, аллюзии и иллюзии, ловко
прихваченные из данного мира.
Однако вернемся к мистике. Ким не терпел ее, потому что его воспитание
было построено на реальных и даже приземленных понятиях и правилах. Чудес не
бывает, учила его мать, манна с неба не падает, дензнаки на елках не растут,
все надо делать самому: сначала пошевелить мозгами, а потом - руками. И все
кругом так поступают, в чудеса не веря. Кто-то - лучше шевелит мозгами, а
кто-то - руками, отсюда - результаты.
Ким стоял в пустом тамбуре и думал. Искал реальную зацепку для
объяснения происходящего. Оно, происходящее, пока виделось некой большой
Тайной, про которую никто из встреченных Кимом не знал и, похоже, знать не
стремился. Встреча с компанией лысого тоже ничего не прояснила, но зацепку
дала: тамбурмажоры делали дело. Они охраняли. Или сторожили. Или караулили.
Короче - тащили и не пущали.
Правда, Ким не исключал, что сами опричники-охранники толком не ведали,
кого и куда они должны не пущать, но и это вполне укладывалось в известные
правила игры: шестерки, топтуны, статисты не посвящаются в суть дела, они -
функциональны, они знают лишь свою функцию. А если никакой игры нет, если
почудилась она будущему режиссеру, если они никого не охраняли, а
просто-напросто курили, выйдя из тесного купе для некурящих? Будь они при
деле, рванули бы сейчас за Кимом, догнали бы и отмутузили. А они не рванули.
Остались в своем тамбуре. А вагон перед Кимом - не таинственный, не
охраняемый, а самый обыкновенный. И умерь свои фантазии, парень, не возникай
зря...
Так было бы славно, подумал Ким.
Но режиссерский глаз его, уже умеющий ловить нюансы в актерской игре -
да и вообще в человеческом поведении! - вернул в память престранное волнение
опричников, необъяснимый испуг от каратистских скоростей Кима и - сквозь
дверное стекло! - застывшие, как при игре в "замри", фигуры, которым по
роли, по режиссерской разводке нельзя перейти черту...
Какую черту?
А ту, образно выражаясь, что мелом на сцене рисуют плохим актерам,
обозначая точные границы перемещений. Но Ким-то актер хороший, он эту черту
даже не заметил. И оказался в другом вагоне, где быть ему не положено. И
тамбур-мажорам не положено. Но они - там, а он - здесь. Судьба.
Если честно, ситуация все же попахивала мистикой. Не сумел Ким все
объяснить, разложить по полочкам, развесить нужные ярлыки и бирки. Но в
том-то и преимущество юного возраста, что можно, когда подопрет, легко
выкинуть из логической цепи рассуждений пару-тройку звеньев - только потому,
что они не очень к ней подходят: то ли формой, то ли размерами, то ли весом.
Выкинул и пошел дальше. К цели.
А как пошел?
Точнее всего: играючи. Ким же без пяти минут режиссер, мир для него -
театр, а непонятный мир, соответственно, - театр абсурда. И пусть все
остальные ведать не ведают, что они - актеры в театре Кима, что они не
живут, а лицедействуют. Киму на это начхать: пусть думают, что живут. Его
театр начинался не с вешалки, а с чего угодно, с вагонного тамбура,
например...
Ким легко открыл дверь из тамбура в вагонный коридор и... замер -
оторопев, остолбенев, одеревенев, опупев. Выбирайте любое понравившееся
деепричастие, соответствующее образу.
И было от чего опупеть!
Вагона Ким не увидел. То есть вагон, конечно, имелся как таковой -
что-то ведь ехало по рельсам, покачивалось, погромыхивало! - но ни купе, ни,
извините, туалетов, ни даже титана с кипятком в нем не было. Только крыша,
пол, стены и окна в них. Занавески на окнах. Ковер на полу - не обычная
дорожка, а настоящий ковер, с разводами и зигзагами. А на ковре - длинный
многоногий стол, за коим сидело человек десять-двенадцать Больших
Начальников, перед каждым лежал блокнот и карандаш, стояла бутылка целебного
боржома и стакан, и все Большие Начальники внимательно слушали Самого
Большого, который сей стол ненавязчиво возглавлял. Славная, заметим,
мизансцена. Неожиданная для Кима.
Так, вероятно, было за секунду до его появления. А в саму секунду
появления все присутствующие удивленно повернули умные головы к Киму, а
Самый Большой Начальник прервал речь и вежливо сказал:
- Заходите, товарищ. Ждем.
Почему Ким решил, что перед ним именно Большие Начальники?
Причин несколько. Во-первых, вагон. Простые советские граждане в таких
вагонах не путешествуют, им, простым, полку подавай, бельишко посуше, вид из
окна. Во-вторых, простые советские граждане в таких вагонах не заседают, они
вообще в вагонах не заседают. В-третьих, дуракам известно, что Большие
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг