Орудие громыхнуло, дернулось, танк впереди заволокло дымом пополам со
снегом, из этого бело-серого месива выплеснулся огненный сполох и снова
исчез.
- Попал! - Алексей засмеялся. Солдат-узбек повернул к нему лицо, на
котором тоже стыла улыбка. - Давай-давай, ребята!..
- Смотри, майор, - сержант указывал куда-то назад.
Алексей обернулся. По лощине к лесу бежал лейтенант.
- Ах, гад... - Алексей рванул из кобуры пистолет. Замерзшие пальцы
слушались плохо, да еще и клейкий холод ТТ обжигал их. - Стой! - Лейтенант
бежал, по колено проваливаясь в снег, падал, снова вставал. Алексей
прицелился.
- Не надо, майор, - испуганно попросил сержант.
- Нет, надо!
Алексей поймал на мушку черную фигурку, негнущимся пальцем потянул
спуск. Пистолет грохнул, казалось, громче пушки. Фигурка остановилась,
замерла на мгновенье и рухнула в снег. Алексей сунул пистолет в кобуру и
шагнул к орудию.
- Что уставились? Тоже хотите?.. Заряжай, быстро!..
Еще один танк двинулся в их сторону.
- Ты даже ранен не был, ни тогда, ни после, - завистливо сказал черт.
- Везло, - откликнулась душа Алексея Ивановича.
- А сержанта убило.
- Мы с тем узбеком остались...
- Помнишь его фамилию?
- Не спросил.
- Зря. Мог бы и написать о нем.
- О других написал.
- Знаю. Целый том очерков. И ни одной повести.
- Есть одна.
- О любви. А на войне было много другого, о чем стоило написать.
- У меня не было другого, черт...
И снова возник кабинет, и огромный письменный стол, и портрет на стене,
а за столом сидел Семенов - погрузневший, тронутый сединой. Увидел
Алексея, вышел из-за стола, обнял приятеля. Постояли так, обнявшись,
соблюли ритуал, разошлись. Семенов - на свое место, Алексей - напротив, в
кожаное кресло, утонул в нем.
- Сколько не виделись? - спросил Семенов.
- С сорок второго. Давно, - усмехнулся Алексей.
- Чего улыбаешься? Постарел я?
- Да уж не помолодел.
- Зато ты у нас орел: высоко летаешь. Вон, полна грудь цацок...
- Цацки я заработал, - жестко сказал Алексей.
- Слышал. Читал. Знаю. - Семенов говорил, как гвозди вбивал. - Ленка
над твоей повестью полночи проревела.
- Какая Ленка?
- Жена. Ты что, забыл? Сам же нас познакомил...
- Забыл. - Алексей и вправду не вспомнил никакой Ленки.
- Увидишь - вспомнишь. Вечером у меня. Идет?
- До вечера дожить надо.
- Теперь доживешь, - засмеялся Семенов. - Ишь, фаталист выискался...
Нет, правда, повесть - люкс. Я такого о войне не встречал.
- Она не о войне, - поправил Алексей.
- То есть? - удивился Семенов.
- Война - смерть, а повесть - о жизни.
- Действие-то на войне происходит.
- Жизнь везде, - отделался афоризмом Алексей, давая понять, что
разговор ему неприятен. Семенов понял.
- Может быть, может быть... - протянул он. - А все ж напишешь про
войну?
- Вряд ли. Война закончена. Во всяком случае, для меня. Другие напишут,
это точно, а я нет.
- Слушай, Леха, ты какой-то чумной, нездешний. Очнись! Сам говоришь:
война закончена. Развейся, отвлекись, махни куда-нибудь. Хоть на
Днепрогэс: его сейчас восстанавливают, размах работ огромный. Получится
роман - в самую жилу будет. Стройка - это же твоя тема.
- А что, - сказал Алексей, - можно и махнуть. Не все ли равно?..
- Ты бы ни черта не написал, если бы не Настасья, - сказал черт.
- Наверно, так, - согласилась душа Алексея Ивановича.
Телефон звонил долго, кто-то настойчиво рвался поговорить. Алексею
надоело терпеть, он сбросил с головы подушку, резко сел на диване, взял
трубку.
- Ну?
- Не нукай, не повезу, - засмеялся в трубке Давка Любицкий. - Когда
вернулся, Лешка?
- Вчера ночью.
- И до сих пор дрыхнешь?.. Взгляни на часы: полдень уже.
- Шутишь? - Алексей знал, который час, а вопрос задал так просто,
механически, чтоб что-то сказать.
- Ничуть, - Любицкий стал деловым и четким: - Вот что, герой. Сейчас ты
встанешь, примешь душ, побреешься до скрипа, а через час мы к тебе
приедем.
- Кто мы?
- Я с одним товарищем.
- С каким товарищем? Видеть никого не желаю! Хочешь, один приезжай.
- Один не могу. Сюрприз, - и брякнул трубкой.
- Псих ненормальный, - беззлобно сказал Алексей и пошел бриться.
Скреб жесткую щетинку золингеновским лезвием, рассматривал в зеркале
свое намыленное отражение, думал о Давке. И карьерист он, и с принципами у
него напряженно, нет их, принципов, и трепач изрядный, и попрыгунчик он,
этакий отечественный Фигаро: то здесь, то там, всюду успевает, все про
всех ведает, без мыла в одно место влезет - глазом не моргнешь... А вот
врагов у него, похоже, нет. Недоброжелателей, настороженных - этих
навалом, а откровенных врагов не нажил. Сумел так. Про Семенова, к
примеру, говорят: пройдет по трупам. Про него, про Алексея, тоже много
чего любопытного сочиняется, слухи доходят. А Давка - чист, аки агнец. И
ведь Алексей знал точно: равнодушный человек Давка, а вся его показная
доброта - от скрупулезного расчета. Не человек - арифмометр "Феликс". И
Алексея он однажды высчитал и с тех пор опекает. Как может. А по нынешним
временам может он немало... Что он сейчас придумал? Что за "товарища"
ведет?
Пока добрился, постоял под душем, убрал комнату - гости и подоспели:
брякнул у двери механический звонок. Алексей открыл дверь. На пороге -
Давка с акушерским саквояжиком под мышкой, набит саквояжик так, что не
застегивается, пивные бутылки оттуда выглядывают, торчит коричневая палка
сухой колбасы. А чуть поодаль, на лестничной площадке, скромненько так -
"товарищ". Прилично бы ахнуть вслух - ахнул бы Алексей: неземной красоты
девушка, высокая, крупная, но стройная, коса через плечо переброшена -
толстая, русая, до пояса аж. Стоит - улыбается. Не коса, вестимо, а
девушка.
Алексей отступил на шаг, сказал:
- Прошу, - и не удержался, добавил. - Не ожидал.
- Как так не ожидал? - зачастил Давид, влетая в прихожую. - Я ж
позвонил, предупредил... А-а, догадался! Ты небось решил, что я
какого-нибудь хмыря тебе приведу - из начальников, так? Ну, серый, ну,
недоумок! Я тебе Настасью привел, только ты стой, не падай, смотри на нее,
радуйся... А этот бирюк, Настюха, он и есть знаменитый писатель, герой
сражений, орденоносец и лауреат. Полюби его, Настюха, не ошибешься.
- Попробую, - сказала Настасья.
- Что попробуете? - спросил Алексей, все еще малость ошарашенный
неожиданным сюрпризом Давки.
- Полюбить, - вроде бы пошутила, подыграла Давиду, а в глазах - заметил
Алексей - ни смешинки, серьезными глаза были, голубыми, глубокими.
- И получится? - Алексей упорно сворачивал на шутку, ерничал.
- А это как захотите.
- Уже захотел, - Алексей вел летучий разговор по привычной колее
легкого флирта. Как в древней игре: роза, роза, я тюльпан, люби меня, как
я тебя... А Настасья, похоже, древней игры не знала.
- Не спешите, Алексей Иванович, впереди - вечность.
И как ожог: военное лето, поляна в лесу, брошенное вскользь: "До вечера
- целая вечность..."
- Как вы сказали?
Умный Давид мгновенно уловил какую-то напряженность вопроса, какой-то
незапланированный перепад в настроении приятеля, вмешался, заквохтал:
- Потом, потом, наговоритесь еще... А ты, Настюха, похозяйничай у
холостяка, кухня у него большая, но бесполезная, плита небось ни разу не
включалась, разве что чайник грел. А я тут отоварился, вон - полна
коробочка, дары полей и огородов. Спроворь нам, Настюха, червяка заморить,
- и сам потащил в кухню саквояжик.
Настасья следом пошла, на Алексея даже не взглянула.
А Давка через миг воротился, взял Алексея под ручку и увлек в комнату.
- Какова девица, а? Красота, кто понимает, а ведь ты, Алешка,
понимаешь, ты у нас знаток.
- Кто такая?
- А-а, заело, зацепило! Так я и думал, на то и рассчитывал.
Обыкновенная девица-красавица, девятнадцати весен от роду, родом - не
поверишь! - из деревни, от сохи, так сказать, ягодами вскормленная, росой
вспоенная.
- Погоди, не юродствуй. Я серьезно.
- А серьезно, Леха, все просто, как примус. Девка и вправду из деревни,
из-под Ростова, какая-то дальняя родня жены, седьмая вода на киселе.
Приехала поступать в педагогический, но провалилась. А ехать назад - ни в
жилу. Что у них там в деревне - навоз да силос, женихов никаких. Вот она и
нашла нас, дорогих родственничков, попросила помочь. Очень ей, понимаешь,
столица по нраву пришлась.
- Ну и помог бы сам. Чего ко мне притащил?
- Ты что, слепой? У тебя таких баб сроду не было.
- И не надо.
- Нет, надо! - голос у Давки стал жестким, начальственным. - Я тебе
никогда ничего зря не советовал, все - в цвет. И сейчас скажу: оставь ее у
себя.
- То есть как?
- Обыкновенно. Ей жить негде, а у тебя - квартира. За ней уход нужен.
Да и за тобой тоже.
- В домработницы мне ее предлагаешь?
- Смотри в корень - в жены.
- С ума сошел!
- И не думал. Я, Леха, в людях мало-мало разбираюсь, этого ты у меня не
отнимешь. Так поверь: она тебе не просто хорошей женой будет, она из тех,
кто города берет, коней на скаку останавливает и рубли кой-кому дарит. Но
города, как тебе известно из опыта, в-одиночку не возьмешь. Нужна армия.
- Я-то при чем?
- Ты и есть армия.
- А она, выходит, командарм?
- Выходит. Вернее, штаб армии... Да не в том, Леха, дело. Женщина она -
баба на все сто, одна на мильен, поверь чутью Любицкого.
- Слушай, сват, ты забыл об одной маленькой штучке. О любви.
- Я о ней всегда помню, - в голосе Любицкого вдруг появилась грусть, и
Алексей невольно подумал о вечно больной жене приятеля, о двух
дочках-школьницах, которых, по сути, воспитывала теща, кстати и о теще,
которая терпела Давку лишь потому, что он умел _зарабатывать_. - Была б
моя воля, сам бы женился. Да только я ей - тьфу, плюнуть и растереть. Она,
Леха, дорогого стоит. И я ведь не только тебе, я и ей добра хочу...
- Ишь, доброхот... - сказал Алексей.
И еще что-то сказать хотел, но Настасья не дала. Вошла в комнату,
спросила:
- Где стол накрывать?
- Где? - Алексей пожал плечами. - Я обычно в кухне завтракаю.
- В-кухне, Алексей Иванович, - улыбнулась Настасья, - готовить
полагается. А завтракать мы здесь станем...
Душа Алексея Ивановича, изрядно поплутав в космических далях, вдруг
заметила, что каким-то хитрым зигзагом возвратилась в родную Солнечную
систему. Вон Сатурн, кольцо на нем, как поля у шляпы. Вон Юпитер со своими
спутниками, не исключено - искусственного происхождения. Вон летят,
кувыркаясь, астероиды - обломки славной планеты Фаэтон, как считает
писатель-фантаст Александр Казанцев. А вон и Земля показалась, голубенький
шарик, а вокруг нее тоже спутники крутятся, эти уж точно искусственные, а
вон и станция "Салют", на борту которой несут очередную космическую вахту
герои-космонавты.
Неужто путешествие к концу близится?..
А черт откуда-то подслушал мыслишку про путешествие, заявил ворчливо:
- Хватит, налетался! Думаешь, легко мне на старости лет временной канал
удерживать? Это ж какие усилия требуются!.. Но погоди, до Земли еще
долететь надо.
Алексей лежал на диване, курил и смотрел в потолок. Звонили из
издательства, звонили из журнала, звонил Семенов. Всем, видите ли,
любопытно, как продвигается работа над нетленным произведением, над
романом века. А она, представьте себе, никак не продвигается, она,
представьте себе, стоит на месте, корни в стол пустила. Две главы есть, а
дальше - пусто. Писать он, что ли, разучился?..
Вошла Настасья, забрала пепельницу, полную окурков, поставила чистую.
Ушла.
Алексей крикнул:
- Настя, вернись!
Она возникла на пороге, прислонилась плечом к косяку.
- Ты почему молчишь? - спросил Алексей. - Обиделась на что-то? С утра
как воды в рот...
- Мешать вам не хочу, - безразлично сказала она. - Вы вроде
работаете...
- Именно "вроде", - усмехнулся Алексей, - не прикладая рук...
- А вы приложите. У вас, кроме рук, и голова есть. Голова да руки - что
еще нужно?
- Слушай, Настасья, я все спросить хочу: почему ты в институт не
поступила? Голова да руки - что еще нужно?
Настасья смотрела на него в упор, как расстреливала. За ту неделю, что
она существовала в его доме, Алексей попривык к ее взгляду, а поначалу
ежился, отводил глаза.
- Я и не поступала, - спокойно сказала Настасья.
- То есть как? - опешил Алексей.
Тут она разрешила себе улыбнуться. Улыбка очень меняла лицо: каменное,
резное - оно сразу оживало, даже глаза солнцем загорались. Короче: из
статуи - в живую Галатею.
- Обыкновенно. Я туда пришла, а там все такие умные, все обо всем
знают: какие-то серапионы, какой-то РАПП... А еще военных много, с
орденами, как вы. Я и подумала: куда мне, деревенщине, равняться с ними? И
ушла. Адрес Давида Аркадьевича у меня был.
- Вруша ты, Настасья, - сказал Алексей, довольный, что поймал девушку
на вольной хитрости. - Все-то ты знаешь: и про РАПП, и про серапионов.
Слышал, как ты Семенову отвечала, да он и сам мне сказал. Правда, в его
стиле - о стирании граней... Сознайся, было?
- Было. Только эти грани я потом стерла, позже. А тогда, в институте,
сразу решила: не мое это.
- А что твое?
- Мое? - Настасья помедлила с ответом. Алексей ждал. - Мое, Алексей
Иванович, в другом. Отключить у вас в кабинете телефон, принести вам чай
покрепче и не мешать, - она подошла к столу. - Я тут похозяйничала вчера,
разобрала ваши бумаги. Здесь - все по делу, факты, цифры, вот в этих
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг