- Убивают!!! Помогите!!!
А господин из кареты с досадой осмотрел кусок холстины, оставшийся в
его когтистой руке.
- Качестфо - гофно, - грустно пробормотал он и кинул тряпицу на
дорогу. - Такой фкусный есть убежать. Шайсэ!
И карета, волоча за собой пыльный шлейф, покатила дальше.
А бледный и трясущийся Соловей сидел на верхушке дуба, вцепившись в
дерево мертвой хваткой.
- Я же невкусный, - бормотал он, - совсем невкусный...
- Эй, Петрович слезай! - кричали ему снизу злодеи. - Он уже укатил.
Не боись!
Но Соловей будто не слышал их:
- Я совсем невкусный лиходей и душегуб... Зачем меня ням-ням?..
x x x
Барон фон Херклафф, столь непочтительно обошедшийся с Грозным Атаманом,
следовал в Белую Пущу аж из самой Ливонии, где почитался персоной уважаемой
и влиятельной. И о его влиятельности весьма красноречиво говорит история,
случившаяся в Риге несколько лет назад.
Заполучив мешок с золотом, господин Херклафф сдал его на хранение под
проценты двум солидным рижским купцам - герру Лунду и герру Трайхману, а
сам отправился в одно из своих длительных путешествий.
Откуда он взял этот мешок и какого рода были его длительные путешествия
- это вопрос отдельный, к которому мы возвратимся чуть позже. Что же до
почтенных купцов, то они сразу по отъезду господина Херклаффа угодили в
весьма неприятную переделку.
Во все времена и во всех странах находятся такие люди, для которых
деньги являются не просто ценными бумагами или металлическими кружочками, но
Идолом. Страшным языческим идолом, требующим кровавых жертв в свою честь. И
имя этому идолу - золотой телец. Так вот, в Риге в ту пору был такой
человек, который фанатично поклонялся этому божеству. Звали его Хейнер фон
Трепш, но что самое скверное - он служил хранителем Рижской городской
казны. Был он худосочен телом и изворотлив умом. А уж в душе его просто мухи
дохли. Так вот, этот хитрый казначей возжелал ограбить и обесчестить
преуспевающих купцов. Для этого он стал распускать по Риге слухи, что их
предприятие является дутым и что его хозяева, прибрав к рукам денежки
простодушных горожан, собираются сбежать к псковскому князю. Это было,
конечно же, грязной ложью, так как купцы вели свои дела честно и толково. И
именно поэтому господин Херклафф вложил свои деньги в их дело: не только
сохранятся, но и приумножатся. А с псковским князем купцы действительно вели
дела, но сбегать к нему, естественно, не собирались: Рига была куда как
более выгодным местом для торговых дел. Через нее двигались товары из
восточно-славянских земель в Европу: меха, мед, икра, водка. И во встречном
направлении: дешевые яркие одежды, уже вышедшие из моды у куртуазных галлов;
"чудодейственные" лекарства, сваренные немецкими алхимиками. Да в огромных
количествах неочищенный спирт "Рояль", что значило по-ихнему - королевский.
Хотя ни один монарший двор Европы к этой отраве руку не прикладывал. Разве
что какой-нибудь доморощенный король бродяг и проходимцев Робин Гуд.
А коварный фон Трепш, затевая черное дело против купцов, решил к тому
же совратить и их супружниц, почтенных купчих. Это было не слишком трудно,
потому что сами купцы мало уделяли внимания женам - они большую часть
времени проводили в своей конторе, иногда там же и ночуя. Они трудились не
покладая рук над приумножением своего дела и денег, вложенных как крупными
вкладчиками вроде барона Херклаффа, так и мелкими городскими обывателями,
которые вносили по несколько талеров и получали по ним скромные дивиденды:
кому жене на сапожки, кому на новую бричку. И трудолюбивые купцы даже не
подозревали, что их степенные жены бегают к их будущему палачу в городскую
ратушу, что на площади Лучников. Там у этого хитрого негодяя был за
кабинетом устроен тайный будуар, где он и занимался дикими непотребствами с
купчихами. Мы не будем здесь описывать их развратные оргии, но по городу
ходили вполне близкие к истине слухи, в которые никто не верил - правда
всегда звучит неправдоподобно. К тому же совершенно непонятно, для чего
казначей это делал - ведь совращение и растление купчих не имело отношения
к его денежным делам. Значит, остается предположить, что он делал это из
любви к разврату в сочетании с мелочной подлостью. Мало ему было ограбить
людей, так нет: надо было их еще и самих очернить, и жен их превратить в
уличных девок.
В то время церковь св. Иакова приобрела за двести рижских талеров новый
колокол. Для лучшей слышимости его повесили снаружи под небольшой кровлей,
вроде голубятни. Видимо, поэтому колокол и прозвали "голубиным". Так вот, с
этим колоколом было связано поверье, что он начинал звонить сам по себе
всякий раз, когда мимо проходила неверная жена. Наши купчихи, уже растленные
подлым казначеем, уговорили своих мужей посодействовать в съеме "голубиного"
колокола. И простодушные купцы герр Лунд и герр Трайхман приложили все свое
влияние на это дело, и в их головах даже мысли не возникло, что их жены им
не верны.
А коварный фон Трепш уже готовил последнюю сцену этой драмы. И вот
когда распускаемые им слухи наконец вылились в первые проблемы торгового
дома наших купцов, он и возник на сцене. Казначей предложил Лунду и
Трайхману принести ему на сохранение всю имевшуюся наличность, обещая выдать
им грамоту, гарантирующую поддержку со стороны городской казны. Но большая
часть денег находилась в обороте, и купцы передали фон Трепшу как раз тот
самый мешок с драгоценностями, который оставил им барон Херклафф. Заполучив
в свои алчные руки вожделенный мешок, двуличный казначей пригласил купцов в
подвал Рижского замка, дабы отведать славного мозельского.
И вот все трое спустились в мрачное подземелье замка. Впереди
шествовала худосочная и согбенная фигура жадного казначея. В его скрюченных
от скаредности пальцах дрожал жестяной фонарь, озарявший неверным светом
сырые своды подвала. И откуда вдруг в этом истощенном стяжательством и
развратом тщедушном теле взялась такая ловкость и сила? Одного из
компаньонов он толкнул в бочку с мозельским, где тот и захлебнулся, а
второго ударил по голове черпаком. Затащив еще теплые тела в отдаленный угол
винного погреба, злодей засыпал их всяким хламом: рыцарскими штандартами и
ржавыми доспехами. Сделав свое черное дело, Трепш вернулся к вожделенному
мешку золота. Он блестящими от возбуждения глазами разглядывал небольшие
слитки со странными буквами "ц.ц.ц.п.".
На следующее утро горожане, придя к торговому дому герра Лунда и герра
Трайхмана, обнаружили на дверях огромный замок и сообщение городского рата,
что оба купца с деньгами исчезли в неизвестном направлении. Бюргеры,
вложившие свои кровные трудовые талеры, пришли в крайнее возмущение и тут же
устроили стихийный митинг. Этот митинг перерос в беспорядки,
распространившиеся по всему городу. Во время беспорядков была, в частности,
разрушена резиденция Магистра Ливонского ордена - Рижский замок, который
был потом восстановлен лишь через несколько лет, как раз за год до
описываемых в нашей книге событий. Во время ремонтных работ старые подвалы
были засыпаны, и останки трудолюбивых, но доверчивых купцов были погребены
окончательно.
Однако радость преступного казначея оказалась недолгой - вернувшись и
не обнаружив в городе ни купцов, ни мешка с золотом, господин Херклафф тут
же отправился в городскую ратушу, в кабинет к фон Трепшу. А точнее - в его
тайный будуар, где подлый казначей как раз приятно проводил время с
почтенными фрау Лунд и фрау Трайхман. Ныне безутешными вдовами. Они втроем
барахтались по огромной постели и занимались совершенными непотребствами. И
вдруг массивная дверь затрещала и упала вовнутрь казначейского вертепа, а на
пороге возник собственной персоной господин Херклафф. Его глаза метали
шаровые молнии, а клыки хищно лязгали, будто наточенные дамасские кинжалы.
Обе купчихи, дико заверещав и прихватив что успели из верхней и нижней
одежды, кинулись в соседнюю комнату, но страшный гость, не обращая на них ни
малейшего внимания, грозно двинулся к побледневшему и съежившемуся казначею.
- Чем могу служить, господин Херклафф? - дрожащим голосом осведомился
фон Трепш.
- Отдавай золото, мошенник! - нетерпеливо зарычал Херклафф.
- Какое золото? - пролепетал казначей.
- То, которое ты взял у Лунда и Трайхмана. Меня не волнует, куда ты
девал этих купцов, давай золото!
Трепш мелко дрожал, обуреваемый одновременно страхом и жадностью,
причем второе явно брало перевес над первым...
Когда шум стих и почтенные купчихи решились вернуться, то они застали
лишь раскиданную по комнате казначейскую одежду, а на кровати, где они
только что предавались невинным утехам, лежал тщательно обглоданный скелет
фон Трепша...
А господин Херклафф, как ни в чем не бывало выходя из ворот городского
рата, ковырял в зубах изящной зубочисткой и печально приговаривал:
- Кашется, их бин погорячиться. Теперь я так и не узнаю, куда этот
фкусненький казначей подефал мое золото...
x x x
Миликтриса Никодимовна отворила, едва Дубов позвонил в дверь.
- Ну где ты шатаешься! - вполголоса напустилась она на Василия, - мы
тебя уже давно ждем!
Стол в гостиной был накрыт белой скатертью. A на столе красовался
блестящий самовар в окружении дорогих вин и разных вкусных разносолов. За
столом непринужденно восседал потенциальный работодатель - и Дубов сразу же
его узнал. Вернее, узнал его бороду, которую просто невозможно было
перепутать ни с какой другой. Борода эта, в основе седая, но с отдельными,
расположенными безо всякой симметрии темными вкраплениями, принадлежала тому
самому господину, которого Василий видел при въезде в Новую Мангазею в
компании с Царь-Городским головой князем Длинноруким.
"Стало быть, от меня что-то понадобилось самому Мангазейскому мэру", -
не без удивления и, что греха таить, некоторой доли тщеславия подумал
детектив, как ни в чем не бывало присаживаясь за стол. Предполагаемый
градоначальник глядел на него открытым и дружелюбным взором.
А Миликтриса Никодимовна заливалась соловьем:
- Дорогие господа, позвольте вас познакомить. Это - Савватей Пахомыч.
А это...
- Ну што вы, Мывиктьиса Никодимауна, - смущенно перебил ее
седобородый, - не надо угромких имен. - И, обернувшись к детективу,
добавил: - Зовите меня просто Седой. Так меня увсе тута зовут. За гваза,
конешно.
"Какой скромный человек, - с симпатией подумал Василий. - Ведет себя
естественно, не козыряет своим высоким положением". Вслух же заметил:
- Извините, но мне это прозвище напоминает, еще раз прошу прощения,
воровскую кличку. - При этих словах детектив искоса глянул на своего
собеседника, однако тот остался столь же спокоен и непринужденен:
- Ну, тогда зовите меня... - Он на мгновение замялся. - Уж соусем
по-пвостому - дядя Митяй.
- Согласен! - широко улыбнулся Василий. "А ведь он не врет, -
промелькнуло в голове сыщика, - в тот раз Миликтриса как раз величала его
Димитрием... Вот отчества не припомню - какое-то мудреное".
Тем временем Миликтриса Никодимовна встала из-за стола:
- Ах, господа, извините, я должна вас ненадолго покинуть! Но я скоро
вернусь. - С этими словами хозяйка, подметая пол подолом красного шелкового
платья, отплыла в направлении "будуара".
Дядя Митяй отставил в сторону недопитую чарку:
- Ну што жа, Савватей Пахомыч, давайте певейдем к деву. Я свышал от
Мивиктрисы Никодимауны, што у вас твудности с деньгами. И я могу пьедвожить
вам возможность немного заваботать.
- И что это за работенка? - живо заинтересовался Дубов. - Надеюсь,
ничего предосудительного?
Дядя Митяй задумчиво подергал себя за бороду:
- Это смотвя как увзглянуть, Савватей Пахомыч. Но по большому шшоту -
совсем не пьедосудительно, а очень даже наоборот. Ведь вы, конешно же,
знаете, в каком состоянии находится наше госудавство?
- Вообще-то я не интересуюсь такими вещами, - равнодушно откликнулся
Дубов.
- Тогда я поясню. Под угвозой единство Кисвоярского царства и даже
само ево шушествование. - Седой замолк, как бы ожидая отклика со стороны
Савватея Пахомыча. Однако и тот внимательно молчал. Тогда дядя Митяй
продолжил: - Вы, конешно, свышали о подметных письмах этого мевзавца князя
Григория? - Дубов молча кивнул. - Но этого мало - его подвучные убирают с
пути увсех, кто может помешать их зводейским замысвам! И смевть воеводы
Афанасия тоже на их совести, ежели утаковая у них есть.
Дядя Митяй произносил все это настолько искренне и убедительно, что
Василий склонен был ему поверить. Единственное, что его смущало - так это
то, что встреча происходила в доме Миликтрисы Никодимовны, которую весьма
нелестно аттестовали и покойный воевода Афанасий, и его сподвижник Данила
Ильич, тоже покойный. А дядя Митяй заговорил как раз о Даниле Ильиче:
- У Афанасия быв помощник - и того убиви, когда он отказался им
помогать!
- Да, все это весьма печально, - разомкнул уста Василий, - но чем
я-то могу вам помочь?
- О, можете, можете! - дядя Митяй так взмахнул рукой, что чуть не
снес со стола тарелку с капустным салатом. - В наше время твудно на ково-то
повожиться, а вы - чевовек надежный, я это вижу, я это чувствую. И ваш
священный довг перед Очечеством - высведить этого негодяя и вырвать у него
изо рта змеиное жало!
- Какого негодяя? - слегка опешил Василий.
- Того, котовый пытался подкупить Данилу Ильича, ну, то есть бывшего
помощника воеводы, на выдачу госудавственных тайн, а когда тот отказався, то
поджег его лавочку увместе с ним самим. И ежели мы с вами его не остановим,
то сами понимаете, чево он еще натворит!
- Ну что же, если это зависит от меня, то я готов помочь вам в поимке
этого негодяя, - проникновенно сказал Василий. - Но, почтеннейший дядя
Митяй, известно ли вам, кто он? Хотя бы каково его имя?
- Спасибо, довогой Савватей Пахомыч! - вскричал дядя Митяй. - Я
знал, что могу на вас ращщитывать. А имя - оно давно известно: Васивий
Дубов.
Василий Дубов ожидал чего угодно, но только не этого. Однако очень
быстро пришел в себя:
- Вы располагаете какими-то приметами этого Василия Дубова?
- Вот девовой разговор! - одобрительно кивнул дядя Митяй. Осторожно,
стараясь не помять, он извлек из кармана какую-то бумагу и, развернув,
протянул ее Дубову. Это был портрет не то чернилами, не то тушью, Василия
Николаевича Дубова в его первоначальном виде - то есть до того, как он
изменил внешность с помощью чудо-мази. Лишь много позднее детектив
сообразил, что этот портрет был перерисован с фотографии годовой давности из
газеты "Вечерний Кислоярск", опубликовавшей о Дубове статью.
- Возьмите этот рисунок, Савватей Пахомыч, - говорил Седой, - и не
расставайтесь с ним ни на миг. Он поможет вам разыскать этого зводея и
захватить его живым... Или мертвым, - многозначительно добавил дядя Митяй.
- А как лучше? - небрежно спросил Дубов, уже догадываясь, каким будет
ответ.
- Вучше мертвым, - ответил Седой то, что Василий и ожидал услышать.
- Постараюсь оправдать доверие, - с чувством произнес Дубов.
- Очечество ждет от вас подвига! - патетически воскликнул дядя Митяй.
- И оно хорошо запватит, особенно есьви вы исповните задание побыстрее.
- Ну как вы можете! - решительно возмутился Дубов. - Я иду на это
исключительно ради любви к Государю и Отечеству, а не...
- Ну, денежки-то вам не помешают, - с хитроватой и вместе добродушной
улыбочкой перебил дядя Митяй. - Мивиктриса Никодимауна мне по-тихому
поведала, што вы собиваетесь пожениться, стало быть, на первое обзаведение
средства понадобятся, не так ли?
- Так, - несколько упавшим голосом согласился Дубов. Предстоящая
женитьба на Миликтрисе Никодимовне была для него новостью, но опровергать ее
он не стал, а заговорил о другом:
- Дядя Митяй, а этого, как его, Данилу Ильича, еще не похоронили?
- Сегодня хоронят, - тяжко вздохнул дядя Митяй. - Как раз в полдень,
на Старом кладбище. Жаль, сам я не смогу туда пойти, отдать посведнюю
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг