Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
  -  Если  б  Алексей  Дмитрич не был сам  очевидным  сви
детелем этого происшествия,- отвечал Заруцкий,- то я  ска
зал бы вам, что это просто сказки.
  - Ну, а теперь что скажешь?
  - Теперь скажу, что это странное стечение обстоя
тельств - не совсем обыкновенный случай, и больше ничего.
  - Как ничего?
  -  Разумеется.  Сон, который видела Жозефина,  есть  не
что иное, как повторение того, о чем она беспрестанно  ду
мала  наяву;  и если б Казимира возвратилась благополучно
из  своего  путешествия, то этот сон был бы  забыт  точно
так, как тысячи подобных снов, которые не сбываются  и  о
которых никто не говорит ни слова.
  -  Экой  ты, братец, какой! Да ведь ты слышал, что  это
сбылось.
  -  Да  что  ж удивительного, когда из миллиона вздорных
снов  какой-нибудь один нечаянно сбудется! Например, если
б жена морского офицера, который отправился кругом света,
Она стала бы очень тосковать о своем муже, то,  вероятно,
часто  бы  видела во сне, что он утонул. И если  в  самом
деле он погибнет на море, так вы скажете, что ей было это
предсказано во сне?
  -  Да что ты наладил, племянник, во сне да во сне! Ведь
ты слышал, что она видела это наяву.
  -  То  есть  ей казалось, что она не спала. Но,  так  и
быть,  согласен!  Она видела это не во сне;  так  что  ж?
Разве   не  случается  видеть  наяву  предметы,   которые
существуют только в одном расстроенном воображении нашем?
Испытайте не поспать несколько ночей сряду, и вы  увидите
, наяву такие диковинки, какие не пригрезятся вам никогда
и  во сне. Поговорите об этом с курьерами, которые скачут
и день  и  ночь, не имея времени соснуть ни на минуту.  Я
сам  однажды  видел на большой дороге, обсаженной  одними
липками,  целые  улицы  огромных  палат  и  дворцов,   а,
кажется, не спал и даже, чтоб не задремать и не свалиться
с  тележки,  пел  песни  и  разговаривал  беспрестанно  с
ямщиком.  Знаете  ли,  до  какой  степени  может   иногда
приготовленное  к  чуде- сам воображение  обманывать  все
наши  чувства? Вот, например, теперь темная осенняя ночь,
ветер  воет,  близко полуночи, и мы уже  часа  три  сряду
рассказываем друг другу страшные повести. Я  уверен,  что
теперь  каждый  из нас, не исключая меня,  гораздо  более
обыкновенного   расположен   к   испугу   и   несравненно
легковернее, чем во всякое другое время. Нечаянный  стук,
неожиданное появление какого- нибудь нового гостя,  скрип
двери,   порыв  ветра  -одним  словом,  все   может   нас
потревожить и показаться нам неестественным; и если  б  в
эту  самую  минуту,  как  я  с вами  говорю,  кто-нибудь,
подмостясь,  с  надворья заглянул к нам в окно,  то,  без
всякого  сомнения, самое обыкновенное лицо показалось  бы
нам нечеловеческим.
  -  Вот  еще  вздумал чем пугать! - прервал  хозяин,  по
сматривая робко вокруг себя.
  - Какой вздор! - сказал я, взглянув невольно на окно.
  -  Нет,  не вздор! - продолжал Заруцкий.- Мы все  имеем
какую-то врожденную наклонность верить чудесному; и  хотя
страх  -  чувство  вовсе не приятное,  но  мы  любим  это
судорожное сжимание сердца, этот  холод,  которым  обдает
нас с ног до головы, когда нам кажется, что мы видим что-
нибудь  неестественное, и коль скоро мы дадим волю нашему
сознанию,  лишь  только  оно возьмет  верх над  рассудком,
то  мы  готовы верить всему, пугаться всего, и точно  так
же,  как  в  сильной горячке, хотя и сохраняем физические
наши  способности, а, несмотря на это, и видим, и слышим,
и  даже  чувствуем  все навыворот.  Но  вот,  кажется,  и
полночь... чу! На дворе стали бить часы.
  -  Как  страшно  завывает  этот  колокол,  -  продолжал
Заруцкий, считая вполголоса удары. - Пять... шесть...  Не
правда ли, что в этом звуке есть что-то могильное,  злове
щее?  Восемь... девять... Как заунывно и протяжно раздает
ся  этот  Глагол  времен - металла звон!.. Одиннадцать...
двенадцать!.. Боже мой!.. Смотрите, смотрите!.. Что это?
  Я  вскрикнул,  Кольчугин уронил  на  пол  свою  трубку,
исправник  и хозяин вскочили с своих мест, и  все  взоры,
по  направлению  руки Заруцкого, обратились  на  одно  из
окон кабинета.
   - Кой черт! - вскричал хозяин. - Да что ж он видит? Не
знаю, как вы, господа, а я не вижу ничего.
   - И я также, - сказал Кольчугин, подымая свою трубку.
  -  Ах  он  проказник!  - прервал  исправник  с  громким
хохотом.-  Смотри, пожалуй, как он всех нас  переполошил!
Ого!  Да  ты, брат, славный актер, - продолжал исправник,
обращаясь  к  Заруцкому.  - Полно,  полно,  любезный!  Не
кобенься - никого не обманешь.
  Я  взглянул  на моего приятеля - нет, это  не  комедия!
Его  почти  безумный и неподвижный взор был устремлен  на
среднее  окно  кабинета; все члены  его  дрожали,  волосы
стояли  дыбом,  а  на  помертвевшем лице  изображался  не
изъяснимый ужас.
  -  Что  ты,  что ты, мой друг, - спросил я,  подходя  к
нему,  -  что с тобою сделалось? Заруцкий не  отвечал  ни
слова.
  -  Не  трогайте его, -сказал исправник, - он теперь  на
сцене  и так сроднился с своею ролею, что не хочет с  нею
расстаться.
  Вдруг   послышались  в  коридоре  скорые  шаги,   дверь
отворилась, и вошел Черемухин.
  -   Фу,   братец,  как  ты  меня  напугал,  -проговорил
Заруцкий, садясь на канапе, - насилу могу отдохнуть!
  - Я тебя напугал? - повторил Черемухин.
  - Да, ты.
  - Чем, если смею спросить?
  -  Как  чем? Я говорил тебе, когда часы на дворе  будут
бить  полночь, чтоб ты при последнем ударе колокола загля
нул к нам в окно, а никто не просил тебя закутаться в  ка
кой-то белый саван и надеть на голову женский чепец.
  - Женский чепец?.. Что ты, в уме ли?
  - Ну, вот еще!.. Запирайся!
  - Помилуй, братец, да я и с крыльца не сходил.
  - Что ты говоришь?
  -  Ну  да! Когда я вышел на крыльцо и увидел, что дождь
льет как из ведра, так, не погневайся, не заблагорассудил
промокнуть  до  костей,  чтоб для твоей  забавы  выкинуть
проказу, за которую и маленьких детей секут.
  - И ты не смотрел к нам в окно?
  - Нет.
  - Послушай, Александр! - вскричал Заруцкий, побледнев
снова. - Эта шутка никуда не годится.
   - Какая шутка?.. Ах, батюшки! Да что с тобою сде
лалось?
  - Говори правду, я это требую.
     -  Тьфу, пропасть! Да если ты мне не веришь, так сту
пай в переднюю и спроси у людей. Я тебе говорю, что я  не
только не заглядывал к вам в окно, но даже и с крыльца не
сходил.  Слышишь, какой идет дождь!.. Если  б  я  был  на
дворе,  то на мне бы сухой нитки не осталось, а  вот,  по
смотри!.. На, пощупай мое платье!.. Ну что, был ли я  под
дождем?
Приятель мой замолчал.
  -  Да разве ты в самом деле что-нибудь видел? - спросил
я  его  вполголоса. Он сжал крепко мою руку  и  прошептал
прерывающимся
голосом:
  - Да, мой друг!.. Я видел... О, что я видел!
   - Да что такое?
   Заруцкий, не отвечая на мой вопрос и как будто бы го
воря с самим собою, сказал:
  - Кажется, сегодня суббота... Да! Точно, суббота...
   - А если хочешь, так и воскресенье: двенадцать часов
уж било. Да скажи мне...
   - Нет, мой друг! Быть может, это один обман моих
чувств... Мне могло показаться!.. Но я видел это так
ясно, - промолвил он, поглядев с невольным содроганием на
среднее окно кабинета. - Вот тут!.. Против меня!..
  - О чем вы, господа, там перешептываетесь?
  -  Так,  дядюшка,  ничего! - сказал Заруцкий,  стараясь
улыбнуться.
  -  Опять какой-нибудь заговор, чтоб перепугать  нас,  -
подхватил исправник.- Да не трудитесь, господа! Не  знаю,
как  другие, а я за себя отвечаю, два раза сряду не  испу
гаете.
  -  Ну, не ручайся, любезный! - прервал хозяин. - Если б
ты знал историю моего дома и то, что некогда случилось  в
этой самой комнате, где мы теперь беседуем, то не стал бы
так  храбриться. Я давно уже здесь живу и благодаря  бога
никаких  страстей  не  видывал, а  как  вспомню  про  эту
ужасную историю, так, признаюсь, меня и в петровки  мороз
по коже подирает.
  -  А  кстати,  Иван Алексеевич! - подхватил исправник.-
Расскажи-ка  нам  это предание. Мне  давно  уже  хотелось
узнать  подробнее об этом ночном поезде,  о  котором  так
много толкуют во всем нашем уезде.
  - И, верно, всякий по-своему,- заметил хозяин.
  -  Да,  каждый по-своему, в одном только все  согласны,
что эта сказка имеет какое-то истинное происшествие.
  -  А  почему  вы  называете  это  предание  сказкою?  -
спросил я исправника.
  - Потому, что оно с начала до конца походит на сказку.
  -  А  то,  что ты нам сейчас рассказывал, -  прервал  с
улыбкою Черемухин, - чай, по-твоему, история?
  - О, это другое дело! - сказал я. - Появление умершей -
это  сообщение мира невещественного с миром  земным;  это
гармоническое сочувствие душ, доказывающее небесное  наше
начало;   и  способность  проявления  в  видимых   формах
существ, не подчиненных никаким физическим законам, может
менее   или   более   оправдаться   понятием   нашим   об
организации... то есть о внутренней способности  существа
бестелесного,  которое в отношении своем к  внешним  пред
метам... то есть к видимому или, лучше сказать, к  вещест
венному миру... Но, может быть, вы меня не понимаете?
  -  Помилуйте! - вскричал преважно Черемухин. -  Как  не
понять, это ясно!
  -  Смейся,  смейся! - прервал исправник. -  О,  человек
совершенно земной! Ты понимаешь и веришь только тому, что
дважды два - четыре.
  - А тебе бы хотелось, чтоб дважды два было пять?
  -  Да  что  с тобой говорить! - продолжал исправник.  -
Расскажите-ка  нам лучше, Иван Алексеевич,  эту  страшную
историю,  от которой, как вы сами говорите, и вас  иногда
мороз по коже подирает.
  - Да уж не поздно ли, господа? - сказал хозяин.
  -   Ах,  сделайте  милость!--вскричал  я.-  Мне  завтра
поутру  должно  с  вами проститься; так  я,  может  быть,
никогда ее не услышу.
  -  Ну, так и быть! - продолжал хозяин. - Только если вы
станете зевать, так прошу припомнить, что теперь  уже  за
полночь и что благодаря бога мы все, кажется, бессонницей
не страдаем. Ну, слушайте, господа!

                      НОЧНОЙ ПОЕЗД
                            
  -  Давным-давно,  то  есть при царе  Алексее  Михайлови
че...   Или  нет!  При  батюшке  его,  государе   Михаиле
Феодоровиче,    это   Хоперское   поместье   принадлежало
стольнику  Баркане Глинскому, пращуру отца покойной Софьи
Павловны,  по  смерти  которых я  купил  его  -  говорят,
дорого,   а   по   мне,  так  задаром,-  примолвил   Иван
Алексеевич, взглянув на окно, из которого днем видны были
церковь  и  приходское  кладбище.  -  Этот  Глинский,   -
продолжал он, - славился в свое время не хлебосольством и
разумом, не удальством и молодечеством, которые в крови у
всякого  русского,  но  буйством, развратом,  грабежом  и
дневными  разбоями, а что всего хуже, он был  отъявленный
чернокнижник  и  жил в ладу с самим сатаною.  Десять  лет
сряду  сидел  он на Хопре, как дикий зверь на  перепутье.
Когда  он выезжал с своею челядью и холопями позабавиться
охотою или спускался вниз по реке на косной лодке с белым
парусом,  то  все  соседние  мужички  и  бедные  помещики
дрожкой   дрожали   и,  словно  от  татарского   погрома,
прятались по лесам и угоняли скот верст за двадцать.  Ну,
что  ты на меня так посматриваешь, Алексей Дмитрич?  Чай,
думаешь  про  себя:  вот какую околесную  несет!  А  наша
братья  исправники-то на что?.. А земская полиция?..  Эх,
любезный! Тогда было не то, что теперь; времена  смутные:
то  поляки  приступят  к Москве, то  Лисовский  с  своими
налетами  начнет разгуливать по матушке  святой  Руси;  и
ляхи, и татары, и ереси всякие, и бунты стрелецкие...  Да
что  говорить!  Было времечко для разбойников:  погуляли,
потешились, и кто бога не боялся, на того и суда не было.
Так  дивиться  нечему,  что этот  богоотступник  Глинский
делал что хотел: грабил на больших дорогах, вешал и топил
в  Хопре  земских ярыжек, обирал оброк с своих соседей  и
держал в ежовых рукавицах сердобского воеводу, который не
смел   и   носу  показать  из  города.  На  месте  старых
деревянных  хором он выстроил эти каменные палаты,  обнес
их толстым дубовым тыном, наставил белых изб и клетей для
своей дворни - словом, сделал из господской усадьбы такой
красивый  посад,  что  и  сам бы  город  Сердобск  ему  в
пригородье  не  годился.  Но зато  большая  половина  его
крестьян  жила  в  землянках, приходская  церковь  совсем
обвалилась,  а колокольня в сильный ветер, словно  ветхая
голубятня, скрипела и покачивалась из стороны в сторону.
  У  этого  Глинского  была одна  только  дочь;  бедняжка
осталась  еще в ребячестве сиротою. Глинский возненавидел
свою  жену  за то, что она родила ему дочь,  а  не  сына,
осыпал  ее беспрестанно ругательствами и под пьяную  руку
бивал  чем ни попало, а так как он и в страстную  пятницу
разрешал на вино и елей, то не проходило почти дня,  чтоб
его жене не доставалось, и она, горемычная, месяцев через
шесть  после  первых  родов зачахла и  умерла  от  побоев
своего  мужа.  С тех пор прошло годов пятнадцать;  бедная
сиротинка росла да росла, и хоть ее житье было  плохое  и
за  ней почти никакого ухода не было, но она, как полевой
цветок,  который бережет и лелеет один бог небесный,  так
выравня-лась и похорошела, что даже батюшка ее  какой  ни
был зверь, а не мог подчас на нее не полюбоваться.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг