потешить молодцов, так пусть забавляет жен. Прощайте, мои слуги верные!
Отдыхайте; завтра опять повеселимся.
Сказав эти слова, Владимир поклонился на все стороны и пошел, в
сопровождении двух ближних отроков, в свою великокняжескую опочивальню.
Гости стали расходиться.
- Эх, брат Фенкал, - сказал Вышата, подойдя к скальду, - сплоховал
ты!.. Ну, да делать нечего - пойдем!.. Что ж ты стоишь? Иль не слышал, что
приказывал мне великий князь?
- Слышал! - сказал вполголоса Фенкал. - Хорошо, - промолвил он, - я
исполню твою волю, Владимир: я позабавлю Рогнеду моими песнями; и если
варяжская кровь, которая течет в жилах ее, не совсем еще застыла!.. Пойдем,
Вышата, пойдем!
VII
Шум затих; огни угасли один после другого в окнах дворца
великокняжеского; изредка мелькали, как тени, проходящие по двору служители,
кой-где раздавался стук от запираемых дверей; вскоре все замолкло, и только
в одном Рогнедином тереме светился еще огонек. Но не одна злополучная дочь
Рогвольда не смыкала очей своих, не одна Рогнеда обливалась горючими
слезами - в уединенной светлице красного терема стонала горькая, беззащитная
сирота, Несколько раз мамушка Буслаевна пыталась ее уговаривать, укладывала
спать, но Надежда отвечала на все ее слова одними слезами.
- Эка нравная девка! - закричала наконец старуха, - Навязали же на мою
шею эту лихую немочь! Слушай ты, блажная: не хочешь ложиться, так не ложись
себе, а я пойду спать в мою светелку; да если ты у меня не уймешься хныкать
и вопить в истошный голос да помешаешь мне соснуть, так я тебя, моя
голубушка, донцем попотчую!.. Вишь какая боярыня! - продолжала старуха,
выходя вон и запирая двери Надеждиной светлицы. - Эх, кабы Вышата не
заказывал мне, так я бы тебя, плакса неугомонная, как раз угомонила.
Растерзанное сердце Надежды облегчилось, когда, оставшись одна, она
могла свободно излить всю горесть свою пред господом. Слова Вышаты, приезд
великого князя в село Предиславино, отвратительные советы и наставления
старухи - одним словом, все наполняло неизъяснимым ужасом ее чистую,
девственную душу. Прежде она умоляла Искупителя и Пречистую Деву о свободе и
соединении с отцом и женихом своим, а теперь она молилась только об одном:
- О, пресвятая, - говорила она, рыдая, - призови меня к себе, соедини
меня с моею матерью, не дай мне посрамить седых волос отца моего! О, дозволь
мне, без укоризны и стыда, поспешить навстречу к жениху моему, когда придет
и его чреда покинуть эту землю изгнания, этот мир плача и страданий!
Более часа молилась усердно Надежда, слезы ее текли ручьями, но не
облегчали стесненного сердца. Вдруг мысль о побеге, мысль, которая ни разу
не приходила ей в голову, блеснула в душе ее. Она приложила ухо к дверям,
стала прислушиваться: Буслаевна спала крепким сном. Надежда подошла к окну;
тихо и наблюдая величайшую осторожность, отворила его. Первый взгляд, ею
брошенный, смерил Расстояние, которое отделяло ее от земли. Окно ее светлицы
было прорублено на задний двор, и Надежда едва не вскрикнула от радости,
заметив, что с этой стороны поверхность земли была гораздо возвышеннее, а
посему и расстояние от оной до окна несравненно менее, чем с противоположной
окружающих, царствовала глубокая тишина. Налево, в промежутках двух длинных
конюшен, виднелись густые липы огорода; направо подымался уступами дворец
великокняжеский, а за ним вдали высокий Рогнедин терем. С сильно бьющимся
сердцем, едва переводя дух, Надежда сняла с постели простыню и одеяло,
связала их вместе, прибавила к ним свое длинное покрывало, скрутила и,
привязав их к железному крючку, которым запиралось изнутри окно, выбросила
из него сию, наскоро сделанную, веревку: она почти касалась земли. Сотворив
краткую молитву, Надежда спустилась по ней счастливо на задний двор. Увидев
над собою открытое небо, она в первую минуту восторга почла себя уже
совершенно свободною, но когда вспомнила, что для этого ей надобно выйти из
села Предиславина, окруженного высокою стеною, то минутная ее радость
превратилась почти в отчаяние. Подумав несколько времени, она решилась
пуститься наудачу и испытать все способы для своего спасения. В то самое
время, как Надежда, пройдя мимо конюшен, подошла к запертым воротам огорода,
ей послышались в близком расстоянии голоса и шаги идущих людей. Надежда,
дрожа от страха, притаилась за большою кучею сена, которое было навалено за
конюшнями.
- Эх, братец, - говорил кто-то сиповатым голосом, - разбудил ты меня! А
мне завтра поутру надо побывать за селом Берестовым - не близко место!
Хочешь не хочешь, а вставай вместе с солнышком. Да сам ли ты видел?
- Как же! - отвечал другой голос. - Ведь я сейчас ходил дозором кругом
огорода.
- И трех бревен в заборе нет?
- Как не бывало! Вот увидишь сам... Такую лазейку сделали, что не
только господин наш Вышата, да и ты, брат Садко, бочком продерешься.
- Да где же она?
- С правой стороны, подле рябинового куста, напротив большой-то березы.
- Уж не Дулеб ли это проказит?.. А что ты думаешь?.. Да погоди, завтра
же скрутят молодца!
В продолжение этого разговора, они подошли к огороду" отперли ворота,
вошли в него и скрылись за деревьями. Надежда не проронила ни одного слова;
она прокралась вслед за ними в растворенные ворота и притаилась у самого
входа за ветвистым ракитовым кустом. Более четверти часа, трепеща от страха
и едва смея переводить дыхание, сидела она на земле, покрытой холодною
росою; наконец ей опять послышались те же самые голоса, и двое служителей,
идя скорыми шагами, поравнялись с кустом, за которым она скрывалась.
Казалось, они спорили меж собою.
- Экий ты, братец, какой, - говорил один, - не хотел остаться
покараулить.
- Да, как бы не так! - отвечал другой. - А кто их знает: может статься,
их целая ватага. Вот приведем человек десять ратных людей, так будет кому
стеречь.
- А покамест за ними мы ходим...
- Так что ж? Заберутся в огород?.. Им же хуже: сами в ловушку попадут.
Да что ж ты - запирай ворота, теперь уж мы обойдем от рощи.
Голоса умолкли. Надежда, не теряя ни минуты, побежала в ту сторону, где
посреди развесистых лип белелась высокая береза. Она не долго искала
пролома, о котором говорили служители, и, выбежав в рощу, остановилась на
минуту, чтоб перевести дух. Все было тихо и мрачно кругом. Вверху частые
ветви деревьев сплетались непроницаемым шатром над ее головою; внизу
распускал по влажной земле свои зубчатые и широкие листья густой папоротник.
Изредка вскрикивал кузнечик, и от времени до времени принимался стонать
филин; но ранний певец наших тенистых дубрав - голосистый соловей отдыхал от
своих вечерних песен; он молчал и дожидался полного рассвета, чтоб снова
залиться, защелкать, засвистать и пробудить спящий отголосок. Прошло
несколько времени, пока Надежда решила, в какую ей идти сторону; наконец она
вспомнила, что лес за Почайною и, следовательно, хижина, в которой жил отец
ее, должна была находиться на востоке от села Предиславина. Утренняя заря
уже занималась и могла ей служить верною путеводительницею. Вот Надежда,
перекрестясь, пустилась бегом в самую глубину рощи, придерживаясь правой
стороны, и, пробежав шагов сто, вышла на небольшой луг, окруженный со всех
сторон мелким, но частым лесом. Она остановилась, чтоб пооглядеться кругом;
но едва успела окинуть взором поляну, на которой при свете загорающейся зари
можно было различать все предметы, как вдруг близехонько подле нее раздался
голос:
- Это она! - и огромная голова в меховой шапке высунулась из-за кустов.
Надежда вскрикнула и, не зная сама, что делает, пустилась бежать по
узенькой тропинке, которая шла назад прямо к селу Предиславину. Она слышала,
что за ней гонятся; ей казалось даже, что ее называют по имени, сердце ее
замирало от ужаса, и, несмотря на то что страх придавал ей крылья, она
чувствовала, что не уйдет от того, кто ее преследовал. С каждою минутою
расстояние, их разделяющее, становилось менее. Вот Надежде кажется, что к
ней идут навстречу; тропинка круто поворачивает налево, и вдруг кто-то
загораживает ей дорогу. Бедная девушка хочет броситься в сторону, но все
силы ее оставляют, в глазах темнеет, ноги подгибаются, и она падает без
чувств на землю.
- О, очнись, мой милый друг! - шептал кто-то на ухо Надежды, когда она
стала приходить в себя. - Это я, твой суженый!
- Всеслав! - вскричала девушка, открывая глаза. - Всеслав! - повторила
она, не веря самой себе.
- Да, это я, моя ненаглядная!
- Ну, измучила ты меня, красавица! - сказал Тороп, потирая рукою свой
широкий лоб. - Я кричу: постой, постой! Не тут-то было!.. Но нам некогда
растабарывать: ведь мы еще близехонько от села Предиславина.
- От села Предиславина? - повторила с ужасом Надежда. - Побежим скорей,
мой друг!.. Побежим!
- Куда же мы пойдем? - спросил Всеслав.
- Отведите меня к батюшке.
- К твоему отцу! - прошептал Всеслав, прижимая к груди своей несчастную
девушку. - О, Надежда!
- Добро, добро, - прервал Тороп, - наговоритесь после. На Почайну вам
идти нельзя, а есть другое местечко, повернее... Постойте-ка!
Тороп приподнял голову, приложив два пальца к губам, и засвистал
по-соловьиному, но с такими страшными перекатами и так пронзительно, что
Надежда невольно содрогнулась. Через минуту громкий свист, более похожий на
человеческий, раздался довольно далеко от них с правой стороны рощи.
- Ну, - сказал Тороп, - теперь он знает, что я с тобой встретился и где
ему тебя отыскивать. Идемте, да, чур, поторапливаться. Смотрите-ка, вон уж,
почитай, ни одной звездочки на небе не осталось.
Тороп пошел скорыми шагами вперед, а Всеслав, поддерживая и ободряя
Надежду, пустился вслед за ним.
Мы попросим теперь читателей оставить на время наших любовников и,
возвращаясь опять в село Предиславино, заглянуть вместе с нами, во
внутренность Рогнедина терема.
Комната, служащая опочивальнею княгине Рогнеде, отличалась от
обыкновенных светлиц одною только величиною своею и некоторыми украшениями,
коих богатство представляло разительную противоположность с голыми стенами и
деревянными, грубо обделанными скамьями. При слабом свете двух лампад, или
ночников, поставленных на столе, покрытом византийскою парчою, сидела на
высоком своем ложе, облокотясь на пышное, набитое лебяжьим пухом изголовье,
злополучная супруга Владимира; перед нею лежала белая ширинка, до половины
вышитая разноцветными шелками, а подле, склонив голову на ее плечо, спал
крепким сном прекрасный отрок. Один взгляд на бледное и хотя все еще
прелестное, но поблекшее от горести лицо Рогнеды удостоверил бы всякого, что
он видит перед собой ту, которую глас народа, почти всегда справедливый в
своих выразительных прозваниях, наименовал Гориславою. Но не одно душевное
прискорбие выражалось и на возвышенном, благородном челе ее, и в ее голубых,
исполненных какого-то дикого уныния глазах, и на устах, коих надменная
улыбка напоминала каждому о ее знаменитом происхождении. Нет, беззащитная
сирота, злополучная Горислава, презренная и покинутая своим супругом, была
все еще тою же самою Рогнедою, которая, отвергнув некогда руку Владимира, не
устрашилась заклеймить его позорным названием рабынича. По обеим сторонам
покоя сидели также, или, лучше сказать, дремали за пряжею и другим
рукоделием ее ближние сенные девушки; а подле самого изголовья постели
стояла любимая мамушка ее сына Изяслава, которая уже несколько времени
смотрела, молча и не спуская глаз, на спящего отрока.
- Не позволишь ли, матушка великая княгиня, - сказала она наконец
шепотом, - отнести его в опочивальню? Ведь уж больно поздно - светать скоро
станет.
- Да, - отвечала тихим голосом Рогнеда, - уложи его спать. Изяслав, -
продолжала она, будя с осторожностью спавшего отрока, - сын мой, ступай, ты
хочешь спать!
Ребенок проснулся, привстал, поглядел спросонья вокруг себя и не
отвечал ни слова.
- Возьми его, мамушка, с собою, - сказала Рогнеда поцеловав с нежностью
своего сына. - Ступайте и вы, мои подруги. Ах, вы можете еще спать, а я...
Подите, подите. Со мной останется нянюшка Богорисовна, и ты, моя добрая
Мирослава! - промолвила Рогнеда, взглянув с ласковою улыбкою на молодую
девицу, которая сидела ближе всех к ее постели.
Мамушка взяла на руки Изяслава и, поклонясь Рогнеде вышла вместе с
сенными девушками в боковые двери.
- О, зачем ты походишь на отца своего! - прошептала Рогнеда, помолчав
несколько времени. - Ну что, Мирослава, - продолжала она, обращаясь к
девушке, - не слышала ли ты еще чего-нибудь?
- Ничего, государыня.
- Он здесь и не хотел взглянуть на меня!
- До того ли ему! - сказала Богорисовна, покачав головою. - Забыл он
совсем тебя, нашу матушку; да и кто ему о тебе напомнит?! Буслаевна мне
сказывала, что дня четыре тому назад еще привезли сюда какую-то красавицу; а
все этот разбойник Вышата!.. Да что это? Никак, скрипнули дверью? Кому так
поздно? - прибавила нянюшка, вставая и выходя в соседний покой.
Через полминуты Богорисовна вошла опять.
- Не погневайся, матушка! - сказала она с приметным смущением. - Что
прикажешь?.. К тебе пришел ключник Вышата.
- Вышата? - повторила Рогнеда голосом, исполненным негодования. - Чего
хочет от меня этот презренный старик?
- Он пришел не один и говорит, что его прислал государь великий князь.
Прикажешь ли ему явиться пред ясные твои очи?
- Пусть войдет, - сказала Рогнеда, и все признаки продолжительной
душевной скорби исчезли с лица ее. На бледном челе изобразилось холодное
спокойствие, а потухшие в слезах взоры заблистали величием.
Двери отворились. Ключник Вышата, согнувшись в дугу и выступая на
цыпочках, явился с подобострастным и подлым лицом своим перед супругою
Владимира.
- Что угодно государю великому князю? - спросила Рогнеда, кинув на него
взор, исполненный презрения.
- Я прислан к тебе, матушка Рогнеда Рогвольдовна...
- Супругу твоего государя, - прервала Рогнеда, - называют великой
княгиней, даже и тогда, когда она была бы покинута и презрена своим мужем
- Не погневайся, государыня, - продолжал с покорностью Вышата, - я это
так, спроста сказал. Великий князь, узнав от меня, что ты все изволишь
тосковать и проводишь без сна целые ночи, приказал мне привести к тебе
любимого своего певца, Фенкала, чтоб позабавить тебя своими песнями.
- Фенкала, этого варяжского скальда?
- Да, государыня
- Варяжского скальда! - повторила Рогнеда, не скрывая своего
восторга. - О, песни моей родины, песни моего детства, я опять вас услышу!
Зови его, зови!
- Ступай сюда, молодец! - сказал Вышата, обращаясь к дверям.
Фенкал, держа под плечом свою ручную арфу, вошел в комнату.
- Приветствую тебя, дочь знаменитого Рогвольда! - сказал он, поклонясь
почтительно Рогнеде
- Что ты, что ты? - шепнул ему на ухо Вышата. - Говори: великая
княгиня.
Добро пожаловать, дорогой гость, - сказала Рогнеда. - Садись, мой
единоземец, садись Фенкал!.. Ступай, Вышата, скажи великому князю, что если
б он подарил меня лучшим ожерельем царицы византийской, то и тогда не
порадовал бы столько своей супруги, как прислав к ней своего варяжского
скальда.
- Слушаю, государыня! Я скажу ему об этом завтра, а теперь, пока Фенкал
будет забавлять тебя своими песнями, я должен остаться здесь.
- Здесь? - повторила Рогнеда, и бледные ее щеки вспыхнули. - Неужели, -
продолжала она, устремив сверкающий взор на Вышату, - великий князь киевский
посрамит себя до того, чтоб отдать честь своей супруги - свою собственную
честь - под надзор и защиту ключника Вышаты!
- Государыня, - сказал робким голосом Вышата, - я не дерзну никогда и
помыслить...
- Если супруг мой, - прервала Рогнеда, - приказал тебе не покидать
Фенкала одного, то ступай с ним вместе, я не хочу слушать его песен.
- Государь великий князь не приказывал мне этого, но я думаю...
- Молчи! - вскричала Рогнеда. - Пусть подлые рабыни и наложницы
исполняют твою волю, но мне, великой княгине Киевской и дочери Рогвольда,
может приказывать один супруг. Ступай!
Вышата посмотрел с недоумением вокруг себя, подошел к нянюшке
Богорисовне и сказал ей на ухо:
- Если вы хотя на минуту оставите великую княгиню, то прощайтесь с
вашими головами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг