Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
великого князя киевского. Пасмурен, как ночь осенняя, грозен  и  угрюм,  как
туча громовая, Владимир Солнышко сидел за передним концом  стола,  покрытого
яствами. Молча переходил из рук в руки турий рог  с  медом  сладким;  витязи
чокались меж собой серебряными кубками; дворцовый кифарник играл на  звонких
гуслях; но радостные крики не раздавались в светлой гриднице; не похвалялись
богатыри русские своим удальством. Все гости, глядя  на  хозяина,  приуныли,
повесили свои буйные головы, и даже дядя великокняжеский, знаменитый воевода
Добрыня, не смел с ним речь повести и спросить, отчего он прикручинился и  о
чем, сложив руки к белым грудям, он задумал думу крепкую.
     - Ну, Рохдай, - сказал боярин Ставр,  толкнув  под  бок  витязя,  -  не
говорил ли я тебе, что вряд наш государь великий князь распотешится. Ведь  у
него обычай такой: как засядет ему что в голову...
     - Да о чем он так задумался?
     - В том-то и дело, любезный! Кабы знали да ведали, так  авось  бы  горю
пособили.
     - Так что ж, боярин: попытаться бы спросить.
     - Да, попытайся-ка! Ты боек, Рохдай, и государь тебя жалует, а небось и
ты первый не сунешься.
     - Право?
     - Вестимо нет! Погляди, все посматривают друг  на  друга,  а  никто  ни
гугу! Вон Тугарин Змеевич молчит; Ян Ушмовец - ни словечка; да и  Добрыня-то
язычок прикусил.
     - Так пусть же они молчат, а я молчать  не  стану.  Что  за  пир,  коли
хозяин сам не гуляет; да этак и первый кусок станет клином в горле.
     И вот удалой витязь Рохдай поднимается из-за стола дубового,  не  допив
чары зелена вина, не доев куса сладкого.  Он  подходит  к  князю  Владимиру,
преклоняет чело ниже пояса и говорит бодрым голосом:
     - Ты,  гой  еси,   наш   батюшка   Владимир-князь   Киевское   Солнышко
Святославич! Не прикажи ни казнить, ни рубить, а  прикажи  слово  вымолвить.
Отчего ты, государь, прикручинился, о чем запечалился? Иль не угодили чем ни
есть государю своему его слуги верные? Иль уж стала тебе нелюба твоя дружина
удалая?
     Владимир нахмурил брови и, не смотря на Рохдая сказал:
     - Рохдай, ты гость мой - так ешь вдоволь, пей, веселись и прохлаждайся,
а не спрашивай, о чем твой государь призадумался. Захочу, так сам скажу.
     - Дозволь и мне,  Владимир  Святославич,  слово  вымолвить,  -  прервал
Добрыня, вставая. - Где видано, чтобы гости веселились, коли хозяин грустит.
Выслушай мои глупые  речи  и  не  погневайся!  Высоко  ты  сидишь  на  своем
златокованом столе;  ты  подпер  горы  угорские  своими  железными  полками;
перегородил широкие степи печенежские щитами русскими; ты славен, и велик, и
богат, и  чив,  так  о  чем  тебе,  государю  нашему,  задумываться?  Уж  не
прискучило ль тебе сложа руки сидеть? Не берет ли охота у  соседа  в  гостях
побывать, загулять на пир незваный к царю Византийскому?  Так  за  чем  дело
стало? Вымолви слово княжеское, и  мы  разбрызгаем  веслами  широкий  Днепр;
прикажи - и верная твоя дружина вычерпает шеломами глубокий Дон.
     - Мы рады все за тебя, нашего батюшку, сложить головы! -  промолвил  Ян
Ушмовец, вставая.
     - Рады все умереть до единого! - закричали пирующие, приподнимая кверху
свои кубки.
     - Благодарствую вас, братцы мои ратные!  -  сказал  Владимир,  взглянув
повеселее на гостей своих. - Спасибо вам, храбрые мои сподвижники,  за  вашу
любовь и привет! Но я не хочу обижать соседей,  не  хочу  громить  Византию.
Пора притупиться мечам нашим: поработали они вдоволь; погуляли мы досыта  на
кровавых пирах и в чужих землях гостьми  незваными;  понатешились,  будет  с
нас. Нет, слуги мои верные, слуги неизменные,  не  о  том  я  прикручинился:
залегла у меня на сердце дума крепкая; будет время, придет час, и я с  вами,
мои бояре и витязи любимые, посоветуюсь. Что придумают ваши умные  головы  и
что я сам захочу, то и будет; а теперь речь не о том. Эй, Вышата, дай-ка мне
чару доброго вина!
     Ключник Вышата налил серебряную чарку вином, поставил на золотой поднос
и, низко поклонясь, подошел к великому князю.
     - Ну, гости мои милые, - продолжал Владимир, - выпьем теперь за  упокой
храброго юноши, который сегодня спас мне жизнь... Э, Вышата, живет ли здесь,
в селе Предиславине, девушка по имени Любаша?
     - Живет, государь.
     - Отпусти ее завтра же к отцу и матери; спроси их, каких желают от меня
милостей, и скажи им, чтоб смело просили у меня всего, чего сами захотят.
     - Слушаю,  государь!  -  сказал  Вышата,  поглядывая  с  удивлением  на
Владимира.
     - Кубок меду! Я пью его с вами, дорогие гости, за  здравие  моего  сына
Изяслава и матери его, супруги нашей Рогнеды. Здорова ли она, Вышата?
     - Не так чтоб очень, государь! Вот уж пятые сутки все ночи напролет  за
рукодельем просиживает: сна вовсе нет!
     - Бедная, - сказал вполголоса  Владимир,  -  ей  скучно,  она  тоскует!
Вышата, забавляй ее всякими потехами, песнями, плясками...
     - Слушаю, государь!
     - Не худо бы послушать  и  нам,  -  продолжал  Владимир,  -  голосистых
соловьев наших. Фенкал, потешь моих гостей, спой нам какую-нибудь  варяжскую
песенку; да смотри, повеселее! Что стоишь, Вышата? Поднеси ему чару вина!
     Видный и прекрасный собою юноша, к которому подошел Вышата, сидел возле
Светорада. Он встал и, не принимая с подноса чарки с вином,  сказал  громким
голосом:
     - Государь великий князь, дозволь мне слово вымолвить!
     - Говори, Фенкал, - отвечал Владимир, взглянув ласково на певца.
     - Государь, ты живал в земле варяжской и  знаешь  наши  обычаи:  у  нас
вещий скальд поет веселые песни тогда, когда у него весело на сердце.
     - А у нас тогда, когда ему прикажут, - прервал Владимир. - Пой, Фенкал!
     - Государь, - продолжал скальд, - ты волен мне приказывать: я пленник и
раб твой, но если ты желаешь  слышать  песни,  которые  в  стране  варяжской
веселили сердце не великого князя Киевского, но храброго витязя Владимира, -
то ступай опять туда. Там, где вдохновенный  скальд  поет  по  приказу,  где
звучат не вещие струны, а звенят на руках его тяжкие цепи, там слушай,  если
хочешь, его стоны, а не требуй от него веселых песен.
     - Что ты, что ты, Фенкал?! -  сказал  с  ужасом  Светорад,  толкая  его
локтем.
     - Фенкалушка, голубчик, в уме ли  ты?  -  прошептал  Вышата,  с  трудом
удерживая в руках свой золотой поднос.
     Едва просветлевшее чело Владимира помрачилось снова а приветливый  взор
превратился опять в грозный и угрюмый.
     - Отчего же ты невесел? - сказал он, помолчав несколько времени. - Чего
ты хочешь?
     - Государь, душа моя тоскует по родине!
     - Но разве ты один из варягов покинул навсегда свою родную землю? Разве
нет при лице моем многих из твоих  единоземцев,  которые  называют  отчизною
своею великий Киев?
     - Я говорю о себе, государь!
     - Но чего же ты хочешь... Фенкал? - продолжал Владимир  ласковее.  -  Я
люблю тебя, желаю видеть счастливым и довольным. Быть может, до  сих  пор  я
мало наградил тебя за твою службу. Ближний мой баян Фенкал, я жалую тебе мое
заднепровское село Тугорканово, со всеми поместьями, угодьями и землями.
     - Слышишь ли, Фенкал? - вскричал Светорад. - Село Тугорканово, со всеми
поместьями и угодьями... Кланяйся!
     - Село Тугорканово! - повторил Вышата. -  С  рыбными  ловлями,  сенными
покосами!.. Кланяйся!
     - С тремя пчельниками! - продолжал Светорад.
     - С торговой пристанью! - промолвил Вышата.
     - Да кланяйся же и благодарствуй! - повторили они оба,  дергая  его  за
полы.
     Фенкал молчал; он стоял  по-прежнему  бестрепетно  перед  лицом  своего
повелителя, смотрел почтительно на грозное его чело, но не  преклонил  главы
своей.
     - Фенкал,  -  вскричал  Владимир,  едва  скрывая  свой   гнев,   -   ты
безмолвствуешь, ты не благодаришь своего господина?
     - Государь, - сказал певец, - велики твои милости, дары  твои  достойны
знаменитого повелителя всей земли Русской; но если б отдал ты  мне  половину
твоего царства, то и тогда я не был бы счастлив.
     - Чего же ты хочешь, безумный?
     - О, государь! Отдай мне убогую мою  хижину  на  берегу  родного  моря,
отдай мне  небеса  моей  отчизны,  и  Фенкал  во  всех  песнях  своих  будет
прославлять имя Владимира!
     - Ну, пропала его головушка! - прошептал Вышата, взглянув  на  великого
князя.
     Все гости, опустив глаза книзу, не смели  пошевелиться.  Бледное  лицо,
посиневшие уста, дикий пламень, который сверкал в  глазах,  устремленных  на
Фенкала, - все предвещало одну из тех душевных бурь Владимира, коих не могли
укрощать ни прелесть красоты, ни связи родства - ничто на свете.
     - Итак, ты отказываешься от моего дара? - проговорил он глухим голосом,
ища правой рукой рукоятку меча своего.
     - Да, государь! - отвечал с твердостью Фенкал. - Этот дар  будет  новой
цепью, которая еще крепче прикует меня к порогу твоих княжеских чертогов,  -
я не принимаю его!
     - Презренный раб! - завопил неистовым голосом Владимир. - Ты отвергаешь
милость твоего государя, ты смеешь ругаться Владимиром... и жив еще!..
     Он вскочил с своего места. Невольный трепет  пробежал  по  членам  всех
пирующих: все лица побледнели, и даже  в  бесстрашной  груди  Рохдая  сердце
замерло от ужаса; один Фенкал не изменился в лице: сложив спокойно руки,  он
продолжал смотреть с  почтением,  но  без  боязни  на  своего  разгневанного
господина.
     Острый меч сверкал уже в руке Владимира; он сделал шаг вперед, и вдруг,
как будто бы повинуясь какой-то чуждой воле, остановился;  его  грозные  очи
сверкали еще диким, неукротимым огнем, но на лице  изобразились  смущение  и
нерешимость. Мало-помалу рука его опустилась; он вложил медленно свой меч  в
ножны и, садясь опять на прежнее место, сказал мрачным, но тихим голосом:
     - Живи - я прощаю тебя!
     Несколько минут продолжалось общее молчание.
     - Ну, любезный, - шепнул наконец боярин Ставр витязю Рохдаю, - видал  я
нравных людей, слыхал дерзкие речи  этих  заморских  буянов,  а  уж  этакого
безумного нахала и гордеца, как этот Фенкал, сродясь не видывал.
     - Так, боярин, так!  -  отвечал  Рохдай,  посматривая  с  почтением  на
скальда. - А нечего сказать, этот Фенкал  молодец.  Уж  коли  он  не  сробел
нашего государя, так кого же он испугается?
     - И великий князь его помиловал! Ну, счастлив этот поморянин!
     - Что, брат Вышата, - сказал вполголоса Светорад, - каков  молодец?  Ах
он пострел, пострел! И голова еще у него на плечах?
     - Вижу, да не верю, любезный, - пробормотал, заикаясь, Вышата, -  разве
даст пощупать! Экий разбойник, подумаешь! Его ли государь не жаловал; он  ли
не был в почете? То-то и есть: как волка ни корми, а он все  в  лес  глядит!
Добро, добро - узнает, каково быть под княжескою  опалою!  Грубиян!..  Да  я
теперь с ним и знаться-то не хочу!
     - Ну, что призадумались, мои гости милые? - сказал  Владимир,  стараясь
улыбаться. - Неужли-то упрямство и дерзость одного из  рабов  моих  помешают
нам веселиться? Послушай, слуга мой верный, баян, сын баянов, честь и  слава
Великого Киева, Соловей Будимирович, пусти своих  десять  соколов  на  стадо
лебединое, пусть хитрые персты твои пробегут и заскачут  по  живым  струнам;
пусть отгрянет в них и загрохочет слава земли Русской... Иль нет,  спой  нам
лучше песню об удалом сыне Гостомыслове, Вадиме Новгородском.
     Соловей Будимирович встал, поклонился Владимиру и сказал:
     - Государь великий князь, ты приказывал спеть себе веселую песню, а то,
что поется о Вадиме Новогородском...
     - Все равно! - прервал Владмир. - Пой, Соловей Будимирович!
     Поклонился певец еще  раз  своему  государю,  кинул  гордый  взгляд  на
Фенкала и запел:

     Светло, красно ясно солнышко;  весел,  радостен  удалой  Вадим,  удалой
Вадим - Гостомыслов сын. Он сбирается с варягами в чистом поле переведаться;
он прощается с родною матерью, с молодой своей женой и  с  сестрой  любимою.
"Ты зачем идешь на гибель верную?" - вопит так родная  мать.  "Береги  себя,
мой  милый  брат!"  -  говорит  сестра  любимая.  "Подари   меня   варяжским
золотом", - шепчет на ухо молодая жена.

     * * *

     Как не буря заносила стаю соколов  через  степи  широкие,  и  не  ветры
свищут и гудят по дремучим лесам; то идет Гостомыслов сын, удалой Вадим,  со
своей дружиною; он незваный и непрошеный на веселый пир спешит, на  разгулье
молодецкое, на игрушку богатырскую. Он на вече похвалился разгромить Поморье
все, и с богатою добычею воротиться на Ильмень.

     * * *

     Уж не море хлынуло с полуночи, и  не  сумерки  находят  в  белый  день:
застилают красно солнышко тучи вражьих  стрел.  Все  Поморье  взволновалося,
встрепенулись добры молодцы и навстречу понеслись к гостям незваным.  Тут-то
копьям поломаться, тут-то саблям погреметь! Вот сошлись, щитами  грянули,  и
мечи запрыгали по железным броням, и кровь алая заструилась по полю.

     * * *

     Они пьют чашу смертную, они бьются целый день; как снопы стелят головы,
молотят цепами булатными, на кровавом токе жизнь кладут, и веют души  буйные
от тел молодецких.

     * * *

     И вот уж солнышко заходит, пуще прежнего кипит кровавый бой. Худо, худо
вам, о люди русские, к вам никто на подмогу и на выручку не спешит с родимой
стороны! Вы телами вашими поле бранное усеяли, и враны черные  приодели  вас
крылом. Плачьте, плачьте,  красны  девицы:  не  видать  вам  женихов  своих!
Веселись, государь Великий Новгород: твои дети храбрые все костьми  легли  и
не осрамилися.

     * * *

     Затихнул бой; загремели по синему  морю  песни  бранные,  веселые.  Вот
готфские красные девы  в  хороводы  собрались,  зазвенели  русским  золотом,
запели славу своим витязям. А Вадим?.. Весь  покрытый  язвами,  неотмщенный,
неоплаканный, средь врагов убитых умирал. Он взглянул на  милую  сторонушку,
он вздохнул в последний раз, и, как светлую жемчужину, изронил из тела  душу
молодецкую.

     * * *

     Певец приостановился, потом запел опять тихим и заунывным голосом:

     Туманно солнышко, туманно! Спит непробудным сном добрый молодец  Вадим.
Вкруг его три пташки увиваются: одна пташечка - родная мать, она плачет, как
река шумит; другая пташечка - любимая сестра, она плачет, как ручей  журчит;
третья пташечка - молода жена, она плачет, как роса падет'  красно  солнышко
взойдет, росу высушит.

     Певец умолк. Все бояре, витязи и сам великий князь, привстав, выпили  в
честь его по чаре вина.
     - Спасибо тебе, - сказал Владимир, - спасибо, Соловей Будимирович! Твои
песни слаще моего меда: они веселят мое сердце, как  бранный  клич  на  поле
ратном. Фенкал, - продолжал  он,  обращаясь  к  скальду,  -  ты  можешь  еще
загладить вину свою, но берегись раздражить вторично твоего государя.
     - Владимир Святославович, -  сказал  Фенкал  умоляющим  голосом,  -  ты
простил дерзким речам моим, о, будь же великодушен  до  конца:  дозволь  мне
надеяться, что я увижу еще раз  мою  родину:  обещай  мне  эту  милость  как
награду за верную мою службу, и тогда, клянусь Оденом...
     - Молчи! - прервал Владимир.  -  Слуге  ли  предлагать  условия  своему
господину? Я хочу, и ты должен остаться вечно рабом моим. Гости мои милые, -
продолжал он, подымаясь из-за стола, - и вам и мне время успокоиться. Завтра
приглашаю вас  на  обеденный  пир.  Соловей  Будимирович,  жалую  тебе  село
Тугорканово, от которого отказался этот безумец. Вышата, ты говорил мне, что
Рогнеда проводит без сна все ночи, - отведи в ее терем Фенкала: он не  хотел

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг