брата...
- Молчи!.. - вскричал Владимир. - Молчи! - повторил он диким,
прерывающимся голосом, и в потупившихся его взорах изобразился неизъяснимый
ужас. - Это неправда, это клевета!.. Не умертвил я Ярополка... нет! Гнусный
предатель Блуд...
- И верные слуги твои, - прервал Дулеб, - исполнявшие приказ государя.
Да, великий князь Киевский; вдовствующая супруга Ярополка в числе твоих
наложниц, и кровь брата дымится еще на руках твоих! Владимир, этих кровавых
пятен не смоют все воды Днепра, не заглушат в душе твоей стонов умирающего
брата ни звучные песни баянов, ни бранный крик, ни даже благодарные
восклицания счастливых киевлян. Нет, эта кровь должна быть омыта кровью...
Но не твоею, Владимир, а кровью того, кто умер для спасения всех людей. Он
услышит наконец моления братьев моих. Он прострет к тебе свои объятия, и
тогда... о, государь, да будешь ты любимым чадом господа, да продлит он дни
твои, да возвестится истина твоими державными устами всему народу русскому,
и святой, животворящий крест да воссияет, водруженный мощною рукою твоею, на
высоких холмах великого Киева!
Необычайный жар, с коим говорил Дулеб, истощил все его силы; он умолк,
и смертная бледность покрыла окровавленное чело его.
Грозный владыка стран полуночных, неукротимый в гневе своем, буйный,
надменный Владимир, как кроткий ангел стоял с поникнутою головою пред своим
обвинителем. Он не постигал сам, что происходило в душе его.
- Нет, ты не простой рыбак, - сказал он, наклоняясь с почтением над
отходящим Дулебом. - Непонятные слова твои потрясли мою душу, они возбуждают
в ней не гнев, а трепет и раскаяние; ты должен был желать моей погибели - и
пошел на явную смерть, чтоб спасти жизнь мою; ты мог бы проклинать меня - а
ты, умирая, прощаешь и молишь за меня твоего господа. Нет, ты не простой
рыбак! О, великодушный, добродетельный юноша, скажи, кто ты?
- Я христианин, - прошептал едва слышным голосом Дулеб.
Он вздохнул; последний отблеск жизни потух в неподвижных его взорах;
тяжкий, продолжительный стон вырвался из груди, и предрекшие истину святые
уста христианина сомкнулись навеки.
- Христианин! - повторил Владимир, сложив крест-накрест руки. -
Христианин! Отец мой ненавидел христиан, но его премудрая мать... О, если б
я мог, подобно ей, увериться в истине... и так же, как она, - продолжал
Владимир, нахмурив свои густые брови, - пресмыкаться в числе рабов надменных
царей византийских... Нет, я пошлю любимых бояр моих; вера, ими избранная,
будет моею, и тогда я не стану испрашивать ее, как подаяния и милости, но с
мечом в руках потребую, как дани. Нет, нет, великий князь Киевский не
преклонит главы своей ни перед одним из царей земных!
Близкий шум заставил оглянуться Владимира: вся поляна была покрыта
многочисленною его свитою. Сойдя с коней и наблюдая почтительное молчание,
стояли в нескольких шагах от него: воевода киевский Светослав, Добрыня,
Ставр Годинович, Рохдай и другие витязи и сановники великокняжеского двора
его.
- Подымите тело этого благородного юноши, - сказать обращаясь к ним,
Владимир. - Он спас жизнь вашего государя. Я хочу, чтоб он был предан земле
со всею почестью ближнего нашего боярина, чтоб над гробом его был насыпан
высокий курган и сам верховный жрец Перуна отправил тризну над его
могилою... Нет, нет! - продолжал он. - Светорад, в нашем великом Киеве есть
христиане: отыщи их, пусть они отправят тризну по обычаю своему над могилою
этого юноши: он был их единоверцем. И с этого числа я повелеваю тебе
великокняжеским моим словом охранять христиан от всякого утеснения, зла и
обиды. Я дозволяю им строить храмы и молиться в них по их закону о моем
здравии и благоденствии всего царства Русского.
- Слушаю, государь, - отвечал, поклонясь в пояс, Светорад, - воля твоя
будет исполнена.
- Постой! Живы ли еще заложники, присланные с повинною головою от
родимичей и ятвягов?
- По воле твоей, государь, они будут преданы завтра смертной казни.
- Я дарую им жизнь.
- Как, государь, ты милуешь этих мятежников?
- Да, я прощаю их! - повторил вполголоса Владимир. - Только тот, кто
прощает здесь, - продолжал он, смотря на бездушный труп своего избавителя, -
будет прощен и там... Коня!
Владимиру подвели коня; он сел на него.
- Белого кочета! - сказал он, обращаясь к сокольничему. - А ты, Стемид,
ступай с моею псовою охотою в село Предиславино, и чтоб все было готово к
нашей вечерней трапезе: я угощаю сегодня моих храбрых богатырей, любимых
витязей, ближних бояр и всю дружину мою великокняжескую.
Многолюдная толпа всадников двинулась вслед за Владимиром.
- Ну, товарищ, - шепнул Светорад Рохдаю, - что это сделалось с нашим
великим князем?
- А что? - отвечал Рохдай. - Тебе, чай, досадно, что некому будет
завтра голов рубить?
- По мне, все равно. Воля его княжеская: хочет милует, хочет нет;
только не дал бы вперед повадки. А слышал ты, что он приказывал мне об этих
христианах?
- Слышал, так что ж?
- Как что? А что скажет наш верховный жрец Богомил?
- Это диво, твой Богомил! Да говори он что хочет, хоть с сердцов всю
бороду себе выщипли, - большая беда! Что в самом деле, иль наш государь
великий князь будет обо всем спрашиваться у этого старого срамца? И так дали
ему волю. Нет, брат, у меня бы он давно по ниточке ходил!
- Полно, Рохдай, - прервал Светорад, - эй, нехорошо! Тебя и так все
зовут богохульником.
- За то, что я не кланяюсь в пояс этому чвану Богомилу?
- Да ведь он верховный жрец Перуна.
- Так что ж? Да будь он хоть верховный жрец варяжского бога Одена, а не
смей ломаться и умничать не только перед государем, да и перед нашим братом.
Пляши кто хочет по его дудочке, а уж меня, брат, плясать он не заставит.
- Однако ж, Рохдай, кто боится богов...
- Да не знает, которой рукой за меч взяться, вестимо, тому как не
кланяться Богомилу! Вот если б и я заставлял только рубить головы на лобном
месте...
- Рохдай! - закричал с досадой Светорад.
- Что вы, братцы, расшумелись? - сказал степенный боярин Ставр
Годинович. - Иль не видите, как пасмурен наш государь великий князь?
- Это ничего, - прервал Рохдай, расправляя свои огромные усы, - дай
только нам добраться до села Предиславина, а там как засядем за столы
дубовые да хватим по доброй чаре меду крепкого за его великокняжеское
здравие, так дело-то пойдет своим чередом. Ведь нашему ясному соколу,
удалому Владимиру, благо бы начать, а там уж гуляйте себе, добрые молодцы,
да не отставайте только от хозяина. Посмотри, как он сам изволит
распотешиться!
- Вряд ли! - сказал боярин Ставр, покачав сомнительно головою.
V
Мы попросим наших читателей возвратиться вместе с нами в село
Предиславино и заглянуть в пустой подвал, в котором сидел и горевал бедный
Тороп. Несколько часов сряду провел он, размышляя о своем незавидном
положении; напрасно ломал он себе голову, чтоб найти какое-нибудь средство
для своего спасения. Он видел ясно, что ему не оставалось ничего другого,
как выдать руками Все-слава или погибнуть самому.
- Да, да! - говорил он, расхаживая вдоль и поперек по своему
прохладному покою... - Как ни кинь, все клин! Ну, хорош я детина, с одной
стороны - петля, с другой - боярин: куда ни сунься, все беда! Поди толкуй
ему, что мне нечего было делать; что, если б я не пошел в Предиславино, так
Всеслав бы сам прибежал сюда. То-то холопское дело, подумаешь: без вины
виноват!.. Эх, бочек-то сколько здесь! - продолжал он, поглядывая с досадою
вокруг себя. - И все пустые... Пострел бы взял этого проклятого Вышату: и
этим-то хотел меня обидеть, разбойник! Засадить в подвал, поставить кругом
бочек, а души отвести нечем... Вот эта, никак, была с медом, - прибавил он,
подходя к одной сорокоуше, приставленной стоймя к самой стене. - Ну, так и
есть, да еще с малиновым!.. Посмотреть, не осталось ли хоть на донышке.
Отодвигая бочку от стены, Тороп увидел позади ее небольшие дверцы,
запертые с его стороны деревянного задвижкою. Он поспешил отпереть их и,
войдя в небольшую кладовую, уверился с первого взгляда, что это нечаянное
открытие не принесет ему никакой пользы; кладовая была завалена изломанными
скамьями, битою посудою и множеством других, не способных ни на какое уже
употребление хозяйственных вещей. При слабом свете, который как будто бы
нехотя проникал сквозь узкое окно, до которого Тороп едва мог достать рукою,
он рассмотрел в одном углу дверь; но она была заперта снаружи. Подмостясь
кой-как до самого окна, Тороп увидел, что из этой кладовой можно было выйти
на псарный двор, который тогда только наполнялся людьми, когда великий князь
приезжал со своею охотою в село Предиславино. Он пытался несколько раз
растворить или выломать дверь, но все его старания остались тщетными:
толстые дубовые доски, из которых она была сделана, не подавались ни на
волос, несмотря на то, что он обил о них свои кулаки и изломал несколько
скамеек. Потеряв всю надежду вырваться из своего заключения и обессилев от
усталости, Тороп возвратился в подвал и прилег на солому, чтоб отдохнуть и
подумать снова о горьком своем положении.
Прошло еще несколько часов; солнце начинало уже садиться, как вдруг
Торопу послышался отдаленный шум, похожий на конский топот; вскоре потом
раздался громкий лай псов и голоса охотников. Подмостясь опять к окну
кладовой, Тороп увидел, что весь псарный двор наполнен людьми, лошадьми и
собаками. Охотники расседлывали своих коней, спускали со свор собак и
суетились вокруг огромного корыта, которое стояло посредине двора. Один
молодой человек, в богатом охотничьем платье великокняжеского стремянного,
казалось, распоряжался всем и отдавал приказания.
- Проворней, ребята! - кричал он. - Коней на водопой! Да кормите собак:
они сегодня славно потешили государя великого князя и, чай, больно
проголодались.
- Так точно, это Стемид! - сказал Тороп. - Э, да ведь он задушевный
друг Всеслава! Что, если б мне удалось перемолвить с ним словца два... - Эй,
молодец! - закричал он, стараясь сколь можно более просунуть в окно свою
голову. - Господин Стемид!
Стемид оглянулся; но так как окно кладовой было наравне с землею и ему
не пришло на мысль посмотреть вниз, то он, поглядев вокруг себя, сказал с
приметным удивлением:
- Что за диковина!.. Да кто ж это меня зовет?
- Я! - продолжал Тороп. - Я, Торопка Голован.
- Да где же ты?
- Здесь, подле тебя. Да что ты смотришь поверху, гляди вниз.
Стемид опустил глаза.
- Ба, ба, ба! - вскричал он с громким хохотом, увидев уродливое лицо
Торопа, которое, наполняя собою просвет узкого окна, казалось, выглядывало
из земли. - Это ты, приятель?.. Что это ты, как суслик, из норы
выглядываешь? Кто тебя сюда запрятал?
- Вестимо кто, злодей Вышата. Да не о том речь: мне надо сказать тебе
слова два о Всеславе.
- Тс, тише, тише! - прервал вполголоса Стемид, поглядев с беспокойством
вокруг себя. - Послушай, Тороп, нельзя ли тебе как-нибудь выйти из этого
подземелья?
- Да кабы можно было, так черт ли бы велел мне увязить голову в этом
проклятом окне. Посмотри: тут есть дверь; она заперта снаружи.
- Постой!.. - сказал Стемид. - Да замка-то нет... одна задвижка... Ну,
выходи, проворней, - закричал он, отворяя дверь.
Тороп протащил назад свою голову, соскочил на землю и в два прыжка
очутился на псарном дворе.
- Говори скорей, - сказал Стемид, отведя его к стороне, - что ты знаешь
о Всеславе?.. Где он?
- Покамест в лесу, за Почайною.
- Как, так близко от Киева?
- Да это бы еще ничего, а вот что худо: проклятый Вышата пронюхал все и
знает теперь, где его найти.
- Что ты говоришь?
- И это бы не беда; хоть он и знает, где Всеслав, а не скоро бы до него
добрался; да вот что плохо: Вышата выпытал от меня обо всем, хочет завтра
чем свет отправить со мною воинов, и мне придется выдать им Всеслава руками.
- Как, Тороп, и ты согласился?
- Что ж делать, молодец: неволя скачет, неволя плачет, неволя песенки
поет. Мало ли я вертелся и туда и сюда...
- Выдать руками Всеслава!.. Да ты бы должен...
- Что, господин честной?
- Умереть, а не говорить ни слова.
- Право!.. А скажи-ка мне, господин Стемид, сбирались ли когда-нибудь
зарыть тебя живого в землю - а?.. Надевали ли тебе петлю на шею?..
Затягивали ли ее помаленьку да с расстановками - а?.. То-то и есть! Хорошо
говорить о смерти, когда она за тридевять земель, а как висит на носу, так,
прошу не погневаться, молодец, и тебе небо с овчинку покажется!
- Вышата знает, где его найти!.. - сказал, помолчав несколько времени,
Стемид. - И завтра чем свет...
- Да, завтра чем свет его соследят, как красного зверя.
- Так надобно сегодня же уведомить об этом Всеслава.
- Вестимо надобно, да как?
- Если б я мог отлучиться...
- Так прошатался бы даром всю ночь по лесу; а если бы и набрел
ненароком на Чертово Городище, где живет теперь Всеслав, так без проводника
наверное увяз бы в болоте. Нет, молодец, постарайся как-нибудь меня отсюда
выручить, так это будет вернее.
- За этим дело не станет, Тороп. Теперь еще светло, а вот как
смеркнется и придет сюда великий князь со всем своим поездом...
- Да разве он теперь не здесь?..
- Нет, он остался близ горы Щековицы повеселиться соколиною потехою, а
меня со псовою своею охотою отправил сюда. Как он станет выезжать, так под
шумок-то можно будет выпроводить тебя за ворота. Да только вот что: куда ты
спрячешь Всеслава? В лесу ему оставаться нельзя; теперь, как узнали, что он
придерживается за Почайною, так все кусты обшарят... Э, постой, я найду ему
местечко!.. Только бы нам спрятать его денька на три, а там авось как-нибудь
это дело-то уладим. На первых порах за него никто не смеет и челом ударить
великому князю - теперь он больно гневен; а как немного поуходится, так за
Всеслава станут хлопотать и Рохдай, и боярин Ставр, и Соловей Будимирович,
да и сам Добрыня словечко замолвит. Ты знаешь Аскольдову могилу?
- Как не знать.
- Ну вот, как пойдешь к ней от села Берестова и поравняешься с сосновым
лесом, так надобно повернуть направо по тропинке, в глубокий овраг; идти все
оврагом, мимо пчельника, вплоть до осиновой рощи; а тут принять налево, так
и упрешься в низенькую, ветхую избушку. В ней живет старуха, ее зовут
Вахрамеевной. Скажите ей, что вы присланы от княжеского стремянного Стемида
для того, чтоб она укрыла вас от злых людей. Если же она начнет
отнекиваться, так скажи ей, Тороп: Стемид велел, дескать, бабушка, тебе
напомнить Велесов праздник и озеро Долобское.
- Долобское озеро?
- Да. Вот изволишь видеть: эта Вахромеевна слывет в народе ведьмою, и в
прошлом году - помнишь, как был падеж на скотину, - прошел слух, что это ее
козни. Вот в самый Велесов день, близ Долобского озера, она попалась в руки
к пьяным посадским, и они утопили бы ее наверное в черном омуте, кабы, на ее
счастье, не прилучилось мне ехать мимо с княжескою охотою; да и я-то насилу
ее выручил. Она поклялась Чернобогом, что вечно будет благодарна и при
случае не пожалеет даже живота своего, чтоб сослужить мне какую бы то ни
было службу... Эй ты, Зудила Горлопанов, - продолжал Стемид, обращаясь к
одному седому охотнику, - поди-ка сюда! Видишь ли ты этого детину?
- Вижу, господин Стемид.
- Я принимаю его в государеву охоту, на место ловчего Юрки, который
сегодня сломил себе ногу и, чай, долго не оправиться. Ну что ж ты глаза-то
выпучил?
- Не погневайся, господин Стемид, - сказал охотник, посматривая с
удивлением на Торопа, - да неужли-то не нашел ты никого покрасивее этого
детины?
- Молчи, Горлопанов, не твое дело: он несмазлив, да зато досуж. Отбери
у Юрки платье, шапку, рог и всю охотничью сбрую и отдай ему.
- Слушаю. В пору ли только ему будет? Юрка малый рослый, а этот видишь
какой!.. Не знаю, сколько его в земле, а на земле-то немного.
- Ничего. Зипун подберет да подтянет поясом, а шапка-то уж, верно,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг