от старых людей: кто в этот день останется в лесу до полуночи, тому не
вернуться живому домой. Послушай, радость дней моих, мое солнышко
ненаглядное! Я всю ночь не сойду с тесового помоста, не закрою окна моего
косятчатого - буду ждать тебя день, буду ждать другой, прожду и третий, а
там... ты знаешь в Долобском озере черный омут: в нем дна не достают, в нем
сгибло много людей, а никого из него не вытаскивали!.. Обещай же мне
воротиться до полуночи". - "Обещаю", - сказал Звенислав и отправился в
путь-дороженьку.
Шел он час, шел другой, и вот перед ним заповеданный дубовый лес.
Кругом все пусто и тихо; не слышно нигде голоса людского, не видно нигде
следов человеческих; одни пташечки с ветки на ветку перепархивают, и
шелестит ветерок между деревьями. Вот доброго молодца раздумье взяло. Ему об
этом лесе заповеданном много кой-чего рассказывали; он знал, что одни
кудесники не боялись в нем разгуливать, а все люди добрые, и не в Русалкин
день, обходили его за версту. Да, на беду, день был жаркий, витязь устал, а
от зеленой дубравы так и пышет прохладою; жажда его мучила, а вдали за
деревьями, переливаясь по камушкам, журчит ручеек. Делать было нечего!
Удалой Звенислав подумал, подумал и пустился прямо в средину леса. "То-то
раздолье!" - сказал он, поглядывая вокруг себя. И подлинно: все сучья на
деревьях были усыпаны птицами, а зверей-то зверей - сила необъятная! То в
два прыжка промелькнет мимо его ушастый заяц; то скоком и летом пронесется
по лесу быстрый олень; то из-за куста выглянет, ощетинясь, серый волк; тут
хитрая лиса, притаясь в траве, крадется ползком к беззаботной кукушечке; там
черный вепрь роет землю вкруг дуба и точит об толстый пень его белые клыки
свои; ну, словно все звери лесов киевских собрались в эту дубраву
заповеданную.
Вот Звенислав изготовил свой тугой лук, натянул тетиву крепкую, и
стрелы его каленые засвистали по лесу. Охотится он час, охотится другой, а
проку нет как нет. Бывало, за словом перешибал он крыло у вертлявой ласточки
и стрелы его догоняли на лету ясного сокола: а теперь они, как очарованные,
едва от тетивы отделялися или, взмывая кверху, обивали листья древесные и
лениво падали у самых ног его. Казалось, и звери, и птицы потешались над его
неудачею; одни сновали и взад и вперед, поглядывая смело на витязя; другие,
беззаботно посвистывая, над его головою увивались; и всякий раз, как он
новую стрелу метал, безобразный див, перелетая с дерева на дерево,
принимался хохотать и ухать таким голосом назойливым, что вся кровь кипела в
добром молодце от досады и нетерпения. Но пуще всех надоел ему один
черноглазый олень: как нечистый дух, он шнырял и вертелся вкруг витязя: то
подбежит к нему на два шага, то отпрыгнет на десять. Пойдет ли Звенислав
направо, олень здесь как здесь; повернет ли налево, олень тут как тут.
Несколько раз бросался он на него с мечом в руках, но хитрый зверь
увертывался, насмешливо рогами потряхивал и вызывал его на новый бой.
"Постой же ты, проклятый оборотень!" - вскричал наконец, заскрипев зубами,
добрый молодец. Он кладет на тетиву последнюю стрелу: она взвизгнула и
вонзилась в шею звериную; олень дрогнул, взвился на дыбы и помчался сквозь
чащу деревьев и кустов, а витязь, вестимо, ударился бежать за ним.
Бежит он час, бежит другой; то зверь подле него, то за версту, а везде
дорога скатертью: ни оврага, ни лощинки, ни холма, ни пригорочка. Вот олень
добежал до частого березника, юркнул - и след простыл! Звенислав за ним - не
тут-то было! Как будто бы деревья сдвинулись: проходу нет. Он глядь
туда-сюда, и видит: под одною березою сидит девица; манит к себе витязя и
говорит ему голосом приветливым: "О, гой ты, добрый молодец, не покинь меня,
сиротиночку, не откажись мне службу сослужить: доведи меня до дому! Здесь
диких зверей тьма-тьмущая, и коли ты надо мною не сжалишься, так не быть мне
живою". - "Изволь, красавица!" - сказал Звенислав удалой. Вдруг девица
громко захохотала, подбежала к витязю и схватила его за руку. "Пойдем,
пойдем, добрый молодец!" - говорила она, таща его за собою. "Мы напоим тебя
медом сладким, угостим крепким вином; мы истопим для тебя баню теплую и
распарим твои косточки. Пойдем, пойдем, добрый молодец!" Как обмороченный
шел Звенислав за девицей: не пугался ее дикого хохота, не дивился ее густым
зеленым волосам; он глядел на нее во все глаза, а не видел, что идет с
русалкою - видно, боги ослепили горемычного!
Идут они дальше и дальше, сперва по узенькой тропиночке, а там широкою
просекою; не шелохнет ветерок, а что-то воет по лесу; и вот стая коршунов
потянулась вереницею: они почуяли добычу верную и летят на сытный пир; вдруг
послышались вблизи хохот, песни и ауканья; и вот широкая поляна, а на поле
стоят чертоги изукрашенные, а вокруг-то их челядинцы и прислужники, как рои
пчелиные, кишат; и слуги-то все диковинные: по траве идут - не выше травы,
идут по лесу - с лесом равны. Вот выходят из чертогов в белых платьях красны
девицы; они с песнями встречают витязя, берут его под руки, ведут в терем
светлый и сажают за дубовый стол. Куда витязь ни оглянется, все вокруг его
диковинки заморские: посредине терема бьет серебряным столбом ключ живой
воды - он вверху дробится в капельки и то крутым жемчугом книзу падает, то
рассыпается мелким бисером; изумруды, яхонты, как огни, горят на девицах, и
скамьи все устланы златотканою багряницею, даже стены-то усыпаны
самоцветными каменьями. Позабыл Звенислав удалой час полуночный, позабыл он
свою суженую: и сладкий мед, и крепкое вино, и напитки византийские, и
песни, и пляски не дают добру молодцу опомниться. Он поет и прохлаждается, к
красным Девушкам ласкается, об удальстве своем рассказывает; а солнышка
давно в помине нет. Вот потухла и заря, а витязь пьет да потешается; вот
близок урочный час. Подул ветерок с полуночи, завыл, а витязь и усом не
ведет. Вот громкий хохот раздался по всему терему, а кругом-то по лесу и
свист, и шум, и гам такой, что и сказать нельзя; а витязь песню затянул.
Нахлынули тучи, закрутила погода, грянул гром... и вдруг запел петух...
Рассказчик остановился, поглядел вокруг себя и, помолчав несколько
времени, продолжал:
Прошел день, прошел другой и третий, а Звенислава нет как нет! Вот и
лето прошло, а о добром молодце ни слуху, ни весточки. Однажды, в осенний
день, заплутались в лесу два охотника; вот идут они большою поляною и глядь:
под ракитовым кустом, разметав свои руки белые, растрепав свои кудри русые,
спит Звенислав непробудным сном - из крутых ребер его трава проросла, очи
ясные песком засыпались.
* * *
Не забывать бы добру молодцу час полуночный, не ходить бы ему по лесу
дремучему в Русалкин день!
- Ну, знатная, брат, сказка! Спасибо тебе! - сказал Простен. - Эй,
ребята, поднесите-ка ему добрую красоулю вина.
- А с невестой-то его что сделалось? - спросил Остромир.
- А вот что, господин честной, старики рассказывают. Милосвета, не
сходя с помоста, трое суток прождала своего суженого, а там пошла на озеро и
кинулась в черный омут. Говорят, с той поры иногда по ночам Долобское озеро
ревет, как дикий зверь, и в самую полночь из омута выходит дева в белом
покрывале, садится на берег и вопит так, что земля дрожит. Рассказывают
также, - прибавил Тороп, кинув значительный взгляд на Всеслава, - что будто
бы она приговаривает: веселился бы ты, добрый молодец, да не забывал бы час
полуночный!
Всеслав невольно вздрогнул.
- Что ты, брат? - сказал Стемид. - Тебя, никак, дрожь разбирает? Уж не
лихоманка ли у тебя? Да выпей чего-нибудь!
- В самом деле, - подхватил Простен, - ну что ты за гость: сидишь как
убитый, ни слова не вымолвишь, а в вино-то и усов не обмочил.
- А где бы он их взял? - пробормотал Фрелаф, разглаживая свои рыжие
усы. - Не дорос еще, молоденек.
- А, гость нежданный! - закричал Простен, увидя входящего ключника
Вышату. - Милости просим. - Поразодвинтесь-ка, братцы, дайте место дорогому
гостю.
- Хлеб да соль, добрые молодцы! - сказал Вышата, садясь подле
Стемида. - Ну, что поделываете? Всем ли довольны? Не подкатить ли к вам еще
бочонок, другой медку?
- Давай сюда! - захрипел Фрелаф. - Много ли только у тебя в погребу-то,
а за нами дело не станет.
- Полно, так ли? - прервал Вышата. - Не знаю, как другие, а в тебя,
Фрелафушка, я вижу, и воронкой уж немного нальешь. Ба, да что это? Так вы не
Всеслава выбрали в Услады.
- Сам не захотел, - сказал Простен.
- Вот что! И то правда, - ему уж, чай, прискучило, да и кстати ли
такому большому боярину вести с вами беседу. Ведь он только и якшается что с
воеводами: с Добрынею, с Рахдаем, с Соловьем Будимировичем. А вы что,
ребята, - простые витязи!
Всеслав поглядел с презрением на Вышату и не отвечал ни слова.
- Да где ты, дедушка, погулял сегодня? - спросил Остромир.
- Мало ли где! Был на Подоле, смотрел, как наши горожане веселились и
пировали. Что, ребята, не старые времена: подобрались все киевские
красавицы. Поверите ль, ни одного смазливого личика не видал... Э, Голован,
и ты, брат, здесь? Люблю за обычай: где есть что выпить да закусить, так
молодец Торопка тут как тут. Послушай, любезный, ты везде шатаешься - не
видал ли хоть ты какой-нибудь красоточки?.. Потешь, скажи! А то, право, горе
берет! Неужели-то они вовсе перевелись?
- Где нам, государь, знать об этом, - отвечал Тороп, поклонясь в
пояс, - мы люди темные. Вот твоя милость, дело другое: ты на том стоишь.
- А ты на чем стоишь, дурацкое чучело? Чтоб чужого вина хлебнуть да
песенку спеть!
- Вестимо, батюшка.
- Так что ж ты молчишь? Затяни, да смотри - повеселее!
- Э, братец, - вскричал Якун, - знаешь ли что? Мне помнится, ты певал
препотешную песенку про одного старого срамца, которого молодые ребята
называли услужливым, а отцы и матери вчастую поколачивали.
- Да, да, - вскричал Стемид, - спой нам эту песню, а Вышата подтянет:
говорят, у него голос презвонкий.
Ключник понаморщился.
- Неправда, - сказал он, - у меня вовсе нет голоса.
- Что ты, дедушка! - продолжал насмешник Стемид. - А помнишь, как близ
села Предиславина ты попался в передел к молодым горожанам да как они
приняли тебя в две дубины, так ты поднял такой рев, что за Днепром было
слышно.
- Полно, Стемидушка! Ну кто твоим сказкам поверит? Ведь уж все знают,
что коли ты примешься лгать, так с тобой и грек не схватывайся.
- Ну вот еще, запирайся! Да тебя и выручал-то Фрелаф. Эй, Фрелаф, ведь,
кажется, при тебе в прошлом лете попотчевали Вышату дубьем?.. Ну помнишь,
близ леса Предиславина, на Лыбеди?
- Неправда, - сказал варяг, - ты лжешь: я ничего не помню!
- Ой ли? Ну, брат, коротка же у тебя память! Кажись, как бы забыть:
ведь и тебе вместе с ним порядком досталось.
- Что, что? - закричал варяг. - Не верьте, братцы, этому пострелу! Не
правда, одного Вышату поколотили, а я и меча из ножен не вынимал!
Все гости засмеялись.
- Эх, Фрелафушка, - сказал ключник, стараясь скрыть свою досаду, -
поменьше бы тебе пить: не знаешь сам, что говоришь.
- Да полноте, ребята! - прервал Простен. - Кто старое вспомянет, тому
глаз вон. Ну-ка, Торопушка, спой нам что-нибудь в честь Услада, так и мы
тебе подтянем.
- Да уж не поздно ли, господа честные? - сказал Тороп, почесывая в
голове. - Мне еще надо сегодня побывать на месте Угорском - не близко
отсюда. Если я и теперь пойду, - продолжал он, поглядев на Всеслава, - так
вряд ли добреду туда к полуночи.
- Вот еще что вздумал! - вскричал Остромир. - Благо мы тебя заманили, а
отсюда уж не выпустим.
- Да, да, - подхватил Простен, - оставайся с нами! Вина и меду пей
сколько хочешь, а потешишь нас вдоволь, так мы тебе ногаты* по две или по
три с брата дадим. - Что делать, молодцы, - видно, быть по-вашему: не пойду
сегодня! А если кому надо идти безотменно такую аль так мешкать нечего:
поздненько становится.
______________
* Мелкая монета.
- Куда ты, Всеслав? - спросил Стемид своего приятеля который встал
из-за стола.
- Мне что-то нездоровится.
- И подлинно: смотри, как ты побледнел; да и глаза-то у тебя вовсе не
людские. Ступай, добро! В полночь я отправлюсь за тебя на стражу.
Всеслав вышел вон из терема.
- Что он, прихварывает, что ль? - спросил Вышата стремянного. - Или ему
скучно в нашей беседе?
- Нет, он в самом деле что-то захилел.
- Так он пошел домой?
- А то куда же?
- Что ж он поворотил направо? - продолжал Вышата, смотря в окно. - Ведь
ему надо идти налево: направо-то дорога к Днепру.
- Видно, хочет прогуляться.
- Поздненько же он гуляет! - заметил с лукавою усмешкою Вышата. -
Прощайте-ка, ребятушки! - продолжал он, вставая. - Пора и мне, старику, на
боковую.
- Ступай, дедушка! - закричал Фрелаф. - Да пришли нам еще медку из
княжеского погреба. Что скупиться-то, ведь не твое добро!
- Хорошо, хорошо! - сказал ключник, торопясь выйти из терема.
III
В обыкновенный день давно бы уже все жители киевские покоились глубоким
сном и один однообразный крик ночных сторожей прерывал бы общее молчание, но
в праздник Услада во многих домах почти всю ночь проводили в забавах и
пировании; и когда Всеслав вышел на улицу, то в редком доме не светился еще
огонек - везде раздавались песни и радостные восклицания, а в тереме, где
веселились его товарищи, загремел нескладный хор в честь Услада и веселый
припев:
Чтоб целый год прожить без горя,
Станем пить в Усладов день
повторялся двадцатью различными голосами. В числе их легко можно было
отличить охриплый бас Фрелафа, который, желая доказать, что он владеет еще
языком, ревел и вопил изо всей мочи.
Когда Всеслав миновал урочище, известное ныне под названием Крещатика,
то сцена совершенно переменилась. По всему крутому берегу Днепра, до самого
места Угорского, тянулись одни заборы и только изредка попадались рыбачьи
хижины и обширные амбары для склада пойманной рыбы и привозимых по Днепру
товаров. Усеянные звездами небеса были так ясны, воздух так чист и
прозрачен, что, несмотря на отсутствие луны, Всеслав мог без труда различать
все близкие предметы. Внизу, у самых ног его, расстилался черною лентою
широкий Днепр, тысяча ярких звезд то тихо покачивались и трепетали на
спокойных волнах его, то играли и резвились в быстрых струях, когда
полуночный ветерок наморщивал гладкую поверхность реки; вдали за Днепром
шумело в берегах своих Долобское озеро. Тут вспомнил Всеслав рассказ Торопа,
и вдруг что-то похожее на тихий отдаленный стон долетел до его слуха. По
всем членам юноши пробежал невольный трепет, он стал прислушиваться: не
ревет ли озеро, не вопит ли на берегу его утопленница?.. Нет, это стонет
филин и шепчет ветерок, пробираясь сквозь частый тростник топких берегов
Долобского озера. Всеслав идет далее. Вон вправо, позади его, на вершине
Кучинской горы белеются высокие терема Богомилова дома; в одном из них
мелькает огонь: не спит еще верховный жрец Перуна! Вот встает перед ним, как
грозный исполин с поникшею главою, высокий песчаный утес; вот чернеются
развалины христианского храма; вот и место Угорское, и кто-то на самом краю
утеса стоит неподвижный и вперил свои очи в земляную насыпь, поросшую густой
травою. Над кем насыпан ты, древний курган? Кто тот, чьи кости покоятся в
тебе, уединенная могила? Ах, он некогда владел великим Киевом; его удалая
дружина пенила веслами широкий Днепр, была грозою знаменитой Византии: это -
могила храброго и злополучного Аскольда.
Вот уже Всеслав недалеко от того места, где ожидал его таинственный
незнакомец. Как пойманная пташечка бьется и трепещет в своей клетке, так
билось и трепетало сердце в груди юноши. Нетерпеливое ожидание, надежда и
какой-то страх попеременно то обдавали его холодом, то быстрым огнем
протекали по его жилам. Еще несколько шагов, и он подле того, кто знает его
родителей, еще несколько минут - и безвестный сирота, быть может, назовет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг